Владимир Маяковский - Стихи об Америке

Бежала
              Мексика
                             от буферов
горящим,
                 сияющим бредом.
И вот
          под мостом
                               река или ров,
делящая
                два Ларедо.
Там доблести —
                              скачут,
                                          коня загоня,
в пятак
            попадают
                             из кольта,
и скачет конь,
                        и брюхо коня
о колкий кактус исколото.
А здесь
              железо —
                                не расшатать!
Ни воли,
               ни жизни,
                                ни нерва вам!
И сразу
              рябит
                         тюрьма решета
вам
       для знакомства
                                   для первого.
По рельсам
                     поезд сыпет,
под рельсой
                      шпалы сыпятся.
И гладью
                 Миссисипи
под нами миссисипится.
По бокам
                поезда
                            не устанут сновать:
или хвост мелькнет,
                                   или нос.
На боках поездных
                                 страновеют слова:
«Сан Луи́с»,
                      «Мичига́н»,
                                          «Иллино́йс»!
Дальше, поезд
                          огнями расцвеченный!
Лез,
        обгоняет,
                         храпит.
В Нью-Йорк несется
                                     «Тве́нти се́нчери
экспресс».
                   Курьерский!
                                         Рапи́д!
Кругом дома,
                        в этажи затеряв
путей
          и проволок множь.
Теряй шапчонку,
                             глаза задеря,
все равно —
                       ничего не поймешь!

Асфальт — стекло.
                                  Иду и звеню.
Леса и травинки
                            сбриты.
На север
                с юга
                          идут авеню,
на запад с востока —
                                      стриты.
А между —
                     (куда их строитель завез!) —
дома
         невозможной длины.
Одни дома
                    длиною до звезд,
другие —
                 длиной до луны.
Янки
         подошвами шлепать
                                             ленив:
простой
               и курьерский лифт.
В 7 часов
                  человечий прилив,
в 17 часов —
                        отлив.
Скрежещет механика,
                                       звон и гам,
а люди
             немые в звоне.
И лишь замедляют
                                  жевать чуингам,
чтоб бросить:
                         «Мек мо́ней?»
Мамаша
               грудь
                         ребенку дала.
Ребенок
                с каплями и́з носу,
сосет
           как будто
                            не грудь, а долла́р —
занят
          серьезным
                               бизнесом.
Работа окончена.
                               Тело обвей
в сплошной
                     электрический ветер.
Хочешь под землю —
                                       бери собвей,
на небо —
                   бери элевейтер.
Вагоны
              едут
                       и дымам под рост,
и в пятках
                  домовьих
                                    трутся,
и вынесут
                  хвост
                             на Бру́клинский мост,
и спрячут
                 в норы
                              под Гу́дзоном.
Тебя ослепило,
                            ты
                                 осовел.
Но,
      как барабанная дробь,
из тьмы
               по темени:
                                  «Кофе Максве́л
гуд
       ту ди ласт дроп!».
А лампы
               как станут
                                 ночь копать,
ну, я доложу вам —
                                   пламечко!
Налево посмотришь —
                                         мамочка мать!
Направо —
                    мать моя мамочка!
Есть что поглядеть московской братве.
И за́ день
                  в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк.
                           Это Бродвей.
Гау ду ю ду!
Я в восторге
                       от Нью-Йорка города.
Но
      кепчонку
                      не сдерну с виска.
У советских
                     собственная гордость:
на буржуев
                     смотрим свысока.

Вид индейцев таков:
пернат,
             смешон
                           и нездешен.
Они
       приезжают
                           из первых веков
сквозь лязг
                     «Пенсильвэниа Сте́йшен».
Им
      Ку́лиджи
                     пару пальцев суют.
Снимают
                 их
                      голливудцы.
На крыши ведут
                             в ресторанный уют.
Под ними,
                  гульбу разгудевши свою,
нью-йоркские улицы льются.
Кто их радует?
                           чем их злят?
О чем их дума?
                            куда их взгляд?
Индейцы думают:
                                «Ишь —
                                                капитал!
Ну и дома́ застроил.
Всё отберем
                        ни за пятак
при
       социалистическом строе.
Сначала
                будут
                          бои клокотать.
А там
          ни вражды,
                              ни начальства!
Тишь
          да гладь
                          да божья благодать —
сплошное лунача́рство.
Иными
             рейсами
                             вспенятся воды;
пойдут
            пароходы зажаривать,
сюда
          из Москвы
                             возить переводы
произведений Жарова.
И радио —
                    только мгла легла —
правду-матку вызвенит.
Придет
             и расскажет
                                   на весь вигвам,
в чем
          красота
                        жизни.
И к правде
                   пойдет
                                индейская рать,
вздымаясь
                    знаменной уймою…»
Впрочем,
                 зачем
                            про индейцев врать?
Индейцы
                про это
                             не думают.
Индеец думает:
                            «Там,
                                      где черно́
воде
         у моста в оскале,
плескался
                  недавно
                                 юркий челнок
деда,
          искателя скальпов.
А гам,
           где взвит
                           этажей коробо́к
и жгут
           миллион киловатт,—
стоял
          индейский
                            военный бог,
брюхат
             и головат.
И всё,
           что теперь
                              вокруг течет,
всё,
       что отсюда видимо,—
все это
             вытворил белый черт,
заморская
                   белая ведьма.
Их
     всех бы
                    в лес прогнать
                                              в один,
и мы чтоб
                  с копьем гонялись…»
Поди
         под такую мысль
                                       подведи
классовый анализ.
Мысль человечья
                                много сложней,
чем знают
                   у нас
                            о ней.
Тряхнув
               оперенья нарядную рядь
над пастью
                    облошаделой,
сошли
           и — пока!
                            пошли вымирать.
А что им
                больше
                              делать?
Подумай
                о новом агит-винте.
Винти,
           чтоб задор не гас его.
Ждут.
          Переводи, Коминтерн,
расовый гнев
                        на классовый.