Фахриддин Гургани - Вис и Рамин
Его жену похитил царь-хитрец:
Чтоб раздобыть жемчужину одну,
Принес он в жертву целую казну!
Так обманула сына мать родная,
На огненные муки обрекая.
И, полный ярости, он стал пылать,
Разгневали его сестра и мать.
Ушла из сада верности весна,
И чистоты лишилась белизна.
Из крепости-ларца рубин исчез,
И нет луны в объятиях небес.
Был рудником он, полным серебра,
Но стал рудник пустым: ушла сестра.
Он жемчуга в душе своей пронес, -
Остался он с жемчужинами слез.
Виру тоскует, думает о мести,
Мубад ликует с луноликой вместе.
Смотри: Виру страдает от обид,
Без милой Вис душа его скорбит,
Его лицо от горя пожелтело, -
Ты скажешь, что душа ушла из тела.
Разлуки облака над ним нависли,
Из клетки мозга улетели мысли.
Он предавал проклятью, поношенью
Судьбу -- за то, что стал ее мишенью.
Его красавицу похитил шах,
Его звезду низринул в черный прах!
Смотри: Виру тоскует, но отраду
Его тоска доставила Мубаду.
Один из-за красавицы в смятенье,
Другой познает с нею наслажденье.
У одного нет радостного крова,
Расцвел цветник блаженства у другого.
Один -- в пыли, как нищий, а другой
Подругу обнял жадною рукой.
РАМИН ВИДИТ ВИС И СНОВА ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕЕ
Предвидя исполнение желаний,
Был счастлив тот, кто правил в Хорасане.
Была забыта прежняя тоска,
И снова стала жизнь его сладка.
Был паланкин с красавицей в те дни,
Чертогом, разукрашенным Мани!
Над ним повеет ветерок, вздыхая, -
Вселенной принесет дыханье рая.
Тот паланкин сиял, как небосвод,
Где не луна, -- красавица плывет.
Тот паланкин был куполом скорей,
Пропахшим амброю ее кудрей!
Казалось: солнце устремилось вдаль,
Закутанное в золотую шаль.
То блеск взаймы она дает планетам,
То мускус всем она дарит предметам,
То розу нам напомнит, то платан,
Мяч -- подбородок, кудри -- как човган.
Казался паланкин священным раем:
К архангелам охрану приравняем!
Когда судьба решила, чтоб Рамин
Взглянул на несравненный паланкин,
В его душе зажглась любовь, и разом
Испепелился терпеливый разум.
Подул весенний ветер беспричинно,
Сорвал он покрывало с паланкина,
Ты скажешь: молния блеснула в тучах,
Заря взошла из облаков летучих, -
Взглянула Вис, как солнце хороша,
И от Рамина унеслась душа!
Казалось: появился чародей,
Что души похищает у людей.
Нет, не могло б с ее сравниться взглядом
Копье, напитанное жгучим ядом!
Рамин не вынес взгляда этих глаз:
В него стрела нежданная впилась,
Его с коня свалила та стрела:
Так ветер лист срывает со ствола.
Он запылал, душа ушла из тела,
Из головы сознанье улетело.
Взглянула -- и украла чаровница
То сердце, где любовь теперь таится,
И томным сделалось его чело,
А в сердце древо страсти расцвело.
Такое семя в сердце взгляд занес,
Что на глазах возникли перлы слез.
Такая смута зародилась в нем,
Как будто был он опьянен вином,
Лицо покрыл шафран, и заодно
Вдруг посинело красных губ вино.
Отметила лицо любви печать, -
И краски жизни стали увядать.
Все войско окружило до едина -
И пешие и конные -- Рамина.
Их зарыдать заставила беда,
Надежда их оставила тогда.
Никто не понимал, что с ним случилось,
Какой тревогой сердце омрачилось?
Он заболел -- и всех объял недуг,
Он плачет -- громче плачут все вокруг.
Уста дрожат и меркнут их глаза:
Так страсти ужаснула их гроза.
Две раковины, полные жемчужин, -
Глаза открыл Рамин, как бы разбужен.
Он вытер их рукой, объят стыдом,
И замолчал, придя в себя с трудом.
Разумных опечалил этот случай,
Решили: заболел Рамин падучей.
Воитель знатный снова сел в седло.
На сердце было смутно, тяжело.
Казалось, он сознанье потерял
Иль верный путь в тумане потерял.
Не отрывал от паланкина взгляда,
А сердце отдал он исчадьям ада.
На паланкин бросал он жадный взор,
Как на ларец с жемчужинами -- вор.
Подумал он: "Что было бы со мной,
Когда бы вновь я стал дружить с луной!
Что было б, если б ветер дунул вновь,
Помог взглянуть мне на мою любовь!
Что было б, если бы она свой лик
Открыла, услыхав мой скорбный крик!
Что было б, если б стала ей видна
Моих ланит поблекших желтизна!
Ее душа склонилась бы к участью,
Она бы сжалилась над жгучей страстью.
Что было б, если б рядом с паланкином
Скакал я по горам и по долинам!
Что было б, если б я нашел друзей,
Чтоб те привет мой передали ей!
Что было б, если б я в своем смятенье
Явился ей в печальном сновиденье!
Она душой смягчилась бы немного,
Судила б страсть мою не слишком строго.
Что было б, если б все иначе было, -
Назло врагам она б меня любила?
Страдания любви, как я, познав,
Не изменила б ли суровый нрав?"
Так размышлял порой Рамин угрюмый,
Порой к терпенью приучал он думы.
То страсть была тюрьмой, где сердцу жутко,
То прибегал он к помощи рассудка:
"Чего ты ждешь, о сердце, от напрасных,
Пустых надежд, от разговоров праздных!
Вот рвешься ты от страсти к ней на части,
Она же о твоей не знает страсти.
Как можешь ты мечтать о встрече с Вис?
Скорее солнце с неба прянет вниз!
Как можешь ты, невежда из невежд,
Мечтать о той, что не сулит надежд?
Алкало ты найти в пустыне влагу,
Но обмануло марево беднягу,
Ты так запуталось, что из тенет
Лишь милосердный бог тебя спасет!"
У страсти оказавшийся в капкане,
Рамин лишился светлых упований.
На что он мог надеяться? И впредь
Ему осталось лишь одно: терпеть,
Сопутствовать красавице до срока,
Без радости, без цели и без прока,
Лишь паланкина видеть колыханье,
Вдыхать ее жасминное дыханье.
Была довольна скорбная душа,
Дыханием красавицы дыша...
Кто на земле несчастней, чем влюбленный?
Что горестней любви неразделенной?
Тому, кто лихорадкой изнемог,
Мы соболезнуем, полны тревог, -
В огне горит влюбленный год за годом,
Но окружаем ли его уходом?
Смотри, мудрец, какому самовластью
Подвластен тот, кто угнетаем страстью!
Какая боль так человека губит,
Как боль того, кто безнадежно любит?
Недаром страсть сравнили мы с огнем:
Сгорает сердце любящее в нем.
Любовь таится в сердце, словно тайна,
Боимся тайну разгласить случайно.
Был раненый Рамин в ее сетях -
Как голубок у коршуна в когтях.
Ни жив, ни мертв, он был на рубеже
Где близко смерть, а жизни нет уже.
Он был горою, но она распалась,
Был кипарисом -- только тень осталась.
Он брел, как я сказал, в тоске немой,
И путь его стал для него тюрьмой.
МУБАД ПРИВОЗИТ ВИС В ЦАРСТВЕННЫЙ МЕРВ
Приехал царь царей в свою столицу,
Привез с собою красоты царицу.
Воссели периликие на крышах,
Они виднелись на стенах и в нишах.
Разбрасывали всюду для утехи
Знать -- жемчуга, а чернь -- плоды, орехи.
Пыль на земле -- как жемчуг и алмаз,
Была, как мускус, -- пыль, что вверх взвилась.
Был признан этот день из лучших лучшим,
Песок казался золотом сыпучим.
Казалось, этот день расцвел над Мервом,
Как райский сад при человеке первом.
Красавиц столько собралось на крышах,
Что скажешь: сто Венер зажглось на крышах!
Такое было множество плясуний
И обольстительных певиц-колдуний,
Что сердце, восторгаясь, ликовало,
Слух наслаждался, зренье пировало!
Уж если город чаровал сердца,
Представь себе величье, блеск дворца!
Раскрылся он, как царская казна,
Светился он, как полная луна,
Как мирозданье, он блистал народам,
Чертоги возвышались небосводом:
Ты скажешь, что созвездья без числа
Чертогов оседлали купола.
Сверкал он росписями стен и башен,
Китайскими узорами украшен.
Он, как людское благо, был отраден,
Как девушка-красавица, наряден.
Как власть царя, был сад его велик,
Как щеки Вис, был розовым цветник,
И сердце шаха, в праздничном жилище,
Омытое от горя, стало чище.
От воинства, сановников двора
Струился, мнилось, ливень серебра.
Составили жемчужные дары
Подножье, склоны и хребет горы...
Даруя, действуй! Воздавай, вкушая,
Чтоб радость воздалась тебе большая!
Сидит безмолвно Вис в опочивальне:
Опочивальня -- как цветник печальный.
Шах шахов счастлив, он обрел покой,
А Вис объята смутой и тоской.
То слезы льет, как облако весны,
И этим плачем все огорчены,
То вся дрожит, как ветка на ветру,
Зовет Шахру, тоскует по Виру.
То замолчит в страдании великом,
То закричит безумным, скорбным криком.
Она сидит, недвижная, немая,
Ничьим речам, вопросам не внимая.
