Фахриддин Гургани - Вис и Рамин
Казалось, войско сделалось рекой,
Вершины гор снесет поток людской!
Так, с жаждой мести в душах и в умах,
Войска царя вступили в землю Мах.
Сошлись две рати в этом бранном споре,
Одна -- как вихрь, другая -- словно море.
Остра их середина, как булат,
Их крылья с двух сторон, как львы, рычат!
ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ МУБАДОМ И ВИРУ
Лишь на восток восточный шах пришел,
Чей раб -- луна, а небосвод -- престол,
Построились войска, гром барабанов
Тогда раздался из обоих станов.
Не барабаны грянули, а дивы, -
К возмездию послышались призывы.
Заговорили трубы боевые,
Чтоб мертвые сражались как живые.
Был говор труб -- как первый гром весной,
Он гнал весну из тишины лесной.
Он был настолько страшен, что заране
Весна пустилась в бегство с поля брани.
Казалось, барабаны укоряли:
"Эй вы, идти в сраженье не пора ли?"
А голоса литавров неуемных
Казались плачем плакальщиц наемных.
Стонал сантур, стонал, звонкоголос,
Как соловей средь виноградных лоз.
Вторгался в это пенье трубный зов, -
Как бы слились стенанья двух певцов.
Дух замирал, той музыке покорный,
От изумления вопили горны.
Казалось, над владельцем хохотал
В его руке сверкающий кинжал.
Кольчужные ряды па поле брани
Напоминали гору в океане.
Здесь пешие -- как чудища в пучине,
А всадники -- как барсы на вершине.
Такой восторг объял их в бранной сече,
Что каждый воин был как сумасшедший.
Воителей с безумными глазами
Не устрашали ни вода, ни пламя,
Ни острый меч, ни лук, ни булава,
Ни рев слона и ни рычанье льва.
Здесь воины вступали в бой кровавый,
Готовы умереть во имя славы.
Им страх не смерть внушала, а позор,
Бесславия суровый приговор.
Поля войны лесною стали чащей,
Где каждый воин -- словно зверь рычащий.
На поле битвы стяги -- словно лес,
Парча сверкает, словно свет небес,
А на знаменах ратей и дружин -
Симург, орел, и сокол, и павлин.
Со львом и соколом трепещет стяг, -
Скажи: то сокол держит льва в когтях.
От ног слонов и от копыт коней
Выскакивают искры из камней.
Взметнулась пыль, крича: "Посторонись!" -
И падает с высот небесных вниз.
Для пыли места нет осесть на суше,
Она забила рты, глаза и уши
И превратила юных -- в седовласых,
А вороных коней -- в светло-саврасых.
С трусливым храброго не спутать ныне:
Отважный -- радостен, а трус -- в унынье.
У трусов лица желты, как динар,
А лица смельчаков горят, как жар.
Два воинства теперь сошлись вплотную
И ощутили ярость боевую.
Скажи: столкнулись на земле степной
Железная гора с горой стальной.
У этих войск -- пернатые послы:
Ты видишь перья пики и стрелы?
Летят послы над полем, блещут, свищут,
Они дорогу только к сердцу ищут.
Смотри: послы в какой ни вступят дом, -
Живое гибнет сразу в доме том.
Так был ужасен этот гул военный,
Что мнилось: наступает смерть вселенной.
Брат ненавидел брата зло и яро,
Лишь веря в силу своего удара,
Лишь на свою сноровку уповая,
Лишь правоту кинжала признавая.
Кто жаждал, чтобы кровь лилась ручьем,
Тот правосудье совершал мечом.
Да, сеятелем сделалась война,
В сердцах посеяв злобы семена.
Погасла мысль, умолкло красноречье,
Жестоким стало сердце человечье.
Никто не слушал мирных голосов, -
Лишь барабана гром и трубный зов.
То перед панцирем сверкал кинжал,
То грозный меч бойцу глаза смежал,
То в грудь копье впивалось, точно страсть,
То меч, как мысль, стремился в мозг попасть.
Да, твердо знал булат, убить спеша,
Где в теле помещается душа!
Путем, которым в плоть входила сталь,
Душа из плоти улетала вдаль!
Расцвел, как роза, каждый меч жестокий,
Багряные лились на землю соки.
Меч -- ветка мирта над листвой граната,
Над зернышками -- лист живой граната!
Копье в бою трудилось, как портной,
Что прошивал бойцов иглой стальной.
Судьба в пылу решила боевом,
Чтоб тот онагром стал, а этот -- львом,
И становились, по ее желанью,
Тот -- смелым барсом, этот -- робкой ланью.
На поле, где кровавый бой гремел,
Под ливнем копий, ураганом стрел,
Сражен врагом, с коня свалившись вниз,
Погиб Каран -- отец прекрасной Вис.
Воители Виру, добыча мести,
Сто тридцать, полегли с Караном вместе.
Вздымались трупы -- за скалой скала,
А кровь, как реки, между скал текла.
Дней колесо, сказал бы, сыплет град,
В котором красные цветы горят.
И увидал Виру: на поле бранном
Легло немало воинов с Караном,
Что за него пошли в огонь войны
И были сожжены и сражены.
"О знатные, -- сказал он, -- укрепитесь,
Затем, что не бежит от смерти витязь.
Раскаетесь вы в трусости своей:
Вопит о мести кровь богатырей.
На родичей, поверженных во прах,
Взгляните: их убив, ликует враг.
Иль вы не отомстите за Карана,
Чья борода -- в крови, а в сердце -- рана?
Смотрите: царь, наш старый царь убит, -
Что горше может быть таких обид?
Погасла имени его заря,
Померкло счастье славного царя.
Из-за того, что солнце -- на закате,
Боюсь, не отомстим враждебной рати.
Ужели за царя с единодушьем
Возмездье на врагов мы не обрушим?
Наступит ночь под пологом небесным,
И скоро станет мир для войска тесным.
Вы провели немало стычек, схваток,
Но день для битвы оказался краток.
Еще противник тверд, и, зла сподвижник,
Еще Мубад не дрогнул, чернокнижник.
Так уподобьтесь вы теперь драконам,
Мне помогите гневом непреклонным:
От грязи я омою жемчуга,
Возмездие обрушу на врага,
Очищу мир от злобных дел Мубада, -
Пускай душа Карана будет рада!"
Воителям сказав такую речь,
Виру сумел отвагу в них зажечь.
Мужи знатнорожденные сплотились -
И пешие и конные, -- сплотились.
И понеслись, как ветер, над полями,
На вражью рать низринулись, как пламя.
Стремительный поток ревел, грозя, -
Его ничем остановить нельзя.
Заговорили воины, крича,
На языке секиры и меча.
Здесь растоптали дружбу и родство,
Отец вставал на сына своего,
Брат бился с братом, -- оказалось вдруг,
Что всех врагов враждебней близкий друг.
Пусть ночь не наступила на земле,
Но вся земля уже была во мгле.
Мир заболел куриной слепотой,
Источник солнца был в пыли густой.
Здесь, ослеплен сверканием булата,
Брат обезглавливал родного брата,
А сын в бою вылавливал отца,
Кинжалом обезглавливал отца.
Ты скажешь: копья -- это вертела,
И жарятся на них бойцов тела.
В глазу богатыря, как ветвь ствола,
Росла четырехперая стрела,
Но жизни ствол произрастал из тела,
И не кора, -- броня на нем блестела,
Сталь раскрывала это покрывало
И древо жизни с корнем вырывала.
Здесь копья -- точно лес, зверьем обильный,
Земля в крови -- как виноград в давильне.
Мир, из-за пыли и стальных мечей,
Стал едким дымом и огнем печей.
Ты скажешь: смерть, как ветер столбовой,
Воителей, осыпав их листвой,
Укладывала на цветы полей, -
Как бы стволы валила тополей.
Как только день погас, под небосклоном
Земля покрылась золотом червонным,
Погасло и Мубада торжество,
Утратил мир надежду на него.
Опорой шаха став, ночная мгла
От гибели его уберегла.
Настала ночь -- и помешала зрячим
Преследовать его в бою горячем.
Над войском вывернулся наизнанку
Весь мир, и кинул шах свою стоянку.
ПИСЬМО ШАХА МУБАДА И ОТВЕТ ВИС
Оправившись после первого поражения, Мубад наносит удар
войскам Виру и посылает к Вис посла с письмом: если Вис
пойдет замуж за Мубада, он прекратит войну, в противном
случае он уничтожит войска Виру. Вис резко разговаривает
с послом шаха и выпроваживает его.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛА МУБАДА ОТ ВИС
Услышав речь красавицы, посол
На страсть намека даже не нашел!
Он поспешил, опередив рассвет,
И шаху передал ее ответ.
Любовь Мубада вспыхнула стократно, -
Как сахар, эта весть была приятна:
Тому в особенности был он рад,
Что не познал сестру-супругу брат.
Сказал он: "Речи девушки правдивы!" -
И рассмеялся шаханшах счастливый...
В ту ночь, когда супругом стал жених,
Обрадовав и близких и родных, -
Болезнь пришла внезапно к новобрачной,
И ночь для мужа оказалась мрачной.
Судьбы, как видно, таковы законы, -
Не сблизились в ту ночь молодожены!
Раскрылась рана у серебротелой,
И кровь на юной розе заблестела.
Неделю новобрачная томилась, -
Ты скажешь: из рубина кровь точилась.
В такие дни жена зороастрийца
Обязана от мужа удалиться,
А если скроет, что она больна, -
Отверженной становится жена.
