Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения
— Просто так, — ответила Капиту после некоторого колебания. — Зачем возвращаться к прежнему разговору?
— Все же признайся, ты имела в виду семинарию?
— Да, я слышала, там наказывают. Это не правда?
Разъяснение обрадовало меня, иного я не представлял себе. Если Капиту не сказала правды, то надо признать, она и не могла этого сделать, как не говорят правду служанки, уверяющие гостей, что «сеньоры нет дома», когда хозяйка никого не хочет видеть. В подобном сговоре есть особая прелесть: грех, совершенный совместно, уравнивает на время служанку с госпожой, не говоря уже об удовольствии, которое обе они получают, видя разочарование обманутых гостей. Словно не желающая принимать гостей хозяйка, истина осталась в сердце Капиту, убаюканная ее раскаянием. А я не грустил и не обижался: любезная служанка показалась мне гораздо привлекательнее госпожи.
Ласточки пролетели обратно с холма Святой Терезы, а может быть, это были уже другие ласточки. А мы оставались все такими же и по-прежнему делились друг с другом мечтами, опасениями, а с недавних пор и горестями.
Глава XLVIII
КЛЯТВА У КОЛОДЦА
— Нет! — внезапно воскликнул я.
— Что нет?
Мой неожиданный выкрик напугал Капиту; мы тихо сидели у колодца, каждый думая о своем.
— Мы не послушаемся родителей, — продолжал я, — они говорят, что в нашем возрасте рано думать о женитьбе — мы еще маленькие дети, — да, да, я сам слышал, как они называли нас детьми. Но ведь два-три года пройдут незаметно. Поклянись мне, Капиту, что ты не выйдешь замуж ни за кого, кроме меня!
Капиту исполнила мою просьбу не раздумывая, у нее даже щеки раскраснелись от удовольствия. Она поклялась дважды и добавила:
— Даже если ты женишься на другой, я выполню свою клятву и совсем не выйду замуж.
— Если я женюсь на другой?
— Всякое может случиться, Бентиньо. Вдруг ты встретишь другую девушку, которая тебе понравится, влюбишься в нее и женишься. Ведь я тебе никто и ты отнюдь не обязан вечно помнить обо мне.
— Клянусь, Капиту, клянусь богом, что лишь ты будешь моей женой. Этого достаточно?
— Как будто, — ответила она, — не осмеливаюсь просить большего. Да, ты обещаешь… Но лучше дадим другую клятву: мы поженимся во что бы то ни стало.
Вы улавливаете разницу — это уже был не выбор спутника жизни, а утверждение брачного союза. У моей подружки голова работала быстро и хорошо. Действительно, первая формула лишь исключала возможность моего брака с другой. Мы могли остаться одинокими, как солнце и луна, не нарушая клятвы у колодца. Вторая формула была гораздо лучше; она укрепила мою решимость не принимать духовный сан. Призвав небо в свидетели нашей клятвы, мы воспрянули духом и забыли о грозящей опасности. Теперь я больше не боялся семинарии.
— Если дома будут настаивать, я поеду; в конце концов семинария такое же учебное заведение, как и всякое другое. Необязательно становиться священником.
Капиту страшилась разлуки, но она поняла, что мой отъезд, пожалуй, наилучший выход из положения. Мы не огорчим мою мать, а там подойдет и время свадьбы. Всякое сопротивление с нашей стороны только подтвердит слова Жозе Диаса. Последний довод привела уже сама Капиту.
Глава XLIX
МЫ ПРЕКЛОНИМ КОЛЕНИ
Вот так-то, после множества треволнений добрались мы наконец до тихой пристани, куда нам давно следовало прибыть. Не обвиняй нас в медлительности, читатель; привести сердца в гавань — нелегкая задача даже для самого опытного мореплавателя. Помирившись, мы с Капиту заговорили о будущем. Я рисовал ей картины спокойной и благополучной жизни: мы поселимся на ферме и будем приезжать в столицу раз в год. Если мы обоснуемся в пригороде, то подальше, где нам никто не станет докучать. Дом наш будет не большой и не маленький, а средний; я посажу цветы, куплю мебель и карету, прикажу устроить молельню. Да, у нас будет красивый киот из жакаранды[87], а в нем — богоматерь с младенцем… Я долго рассказывал о молельне, отчасти отдавая дань нашей религиозности, отчасти стремясь загладить свое бегство от сутаны; но было тут и тайное бессознательное желание обеспечить себе покровительство неба. По субботам мы будем преклонять колени…
Глава L
ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ
Через несколько месяцев я уехал в семинарию Сан-Жозе. Если бы можно было сосчитать слезинки, оказалось бы, что накануне отъезда я пролил больше слез, чем их было пролито со времен Адама и Евы. Конечно, тут есть некоторое преувеличение, но при моей скрупулезной точности совсем неплохо для разнообразия прибегнуть к гиперболе. К тому же она вполне созвучна моим тогдашним переживаниям — в пятнадцать лет все кажется непомерным. Действительно, мучился я ужасно, хотя и знал о предстоящей разлуке заранее. Мать тоже страдала, но держалась мужественно, — впрочем, падре Кабрал нашел выход из положения: если по истечении двух лет у меня не возникнет влечения к духовной карьере, я изберу другой путь.
— Обеты следует выполнять согласно воле божьей. Вдруг у вашего сына не проявится склонности к жизни священника и он не полюбит семинарии, как я полюбил ее, — значит, господь предназначил его для иной деятельности. Нельзя ведь, сеньора, наделить мальчика призванием, в котором бог ему отказывает.
Это была уступка со стороны Кабрала. Он заранее прощал матери долг от имени кредитора. Глаза ее заблестели, но губы произнесли «нет». Жозе Диас, не оставивший надежды отправиться со мной в Европу, согласился с «предложением сеньора протонотария», но заявил, что, по его мнению, достаточно одного года.
— Я уверен, — сказал он, подмигивая мне, — что в течение года призвание нашего Бентиньо обнаружится ясно и определенно. Из него получится настоящий священник. С другой стороны, раз оно не выявится за год…
А когда мы с ним остались наедине, добавил:
— Поезжай на год; время пройдет быстро. Если тебе там не понравится, стало быть, как говорит падре, бог того не хочет, и тогда, мой дружок, лучше всего поехать учиться в Европу.
Капиту дала мне такой же совет. Моя мать объявила ей, что вопрос о моем поступлении в семинарию решен окончательно.
— Дочь моя, твой друг детства уезжает…
Обрадованная, что моя мать впервые назвала ее дочкой, Капиту не выразила особого огорчения. Она поцеловала матери руку, а мне посоветовала запастись терпением: к концу года положение изменится, а год пролетит незаметно. Мы с ней попрощались накануне, и описание этого заслуживает отдельной главы. Здесь добавлю одно — по мере того как росла наша взаимная привязанность, Капиту все теснее сближалась с моей матерью; она стала к ней внимательнее, ласковее, не покидала ее ни на миг, не сводила с нее глаз. Мать была от природы отзывчива и доброжелательна. Она обнаружила в Капиту новые достоинства, подарила ей свое колечко и другие безделушки. Девочке хотелось иметь ее портрет; тогда матушка, поколебавшись немного, отдала Капиту миниатюру, сделанную с нее, когда ей исполнилось двадцать пять лет. Невозможно описать выражение глаз Капиту, когда она получила этот подарок, — были они не лживые и не похожие на морскую волну, а открытые, ясные и лучистые. Она страстно поцеловала портрет, а мать поцеловала ее. Это напомнило мне наше прощанье.
Глава LI
в СУМЕРКИ
Переход от света к тьме краток, словно мгновение. Не более длилось и наше прощанье в доме у Капиту. Мы расстались еще до того, как зажгли свечи, и снова поклялись, что обязательно поженимся, скрепив свое обещание не только пожатием рук, — как в саду, но и слиянием наших губ. Пожалуй, я вычеркну эту фразу, если только не передумаю. А пока пусть остается — ведь поцелуй доказывал, что мы не всуе клялись святым именем бога. Заключив таким образом в надлежащей небесной конторе брачный контракт, я в какой-то мере искупил свой обман. Что касается скрепившей этот контракт печати, то ведь господь бог, сотворивший безгрешные руки, сотворил и безгрешные губы, и все зло, стало быть, в твоей извращенной голове, читатель, а не в юной чете влюбленных… О, нежная подруга моего детства, я был чист в помыслах и чистым остался; непорочным вошел я под своды семинарии Сан-Жозе, ища своего призвания. Но все было напрасно, моим призванием стала ты, и я посвятил свою жизнь тебе.
Глава LII
СТАРЫЙ ПАДУА
Заодно расскажу и о прощании со стариком Падуа. Рано утром в день отъезда он пришел к нам. Мать провела его ко мне в комнату.
— Разрешите войти? — спросил он, заглянув в дверь.
Я пожал ему руку, он ласково меня обнял.
— Счастливого пути! — сказал Падуа. — Мне и моим домашним будет без вас очень скучно. Мы все уважаем вас, как вы того и заслуживаете. Когда вам станут говорить обратное, не верьте. Это происки недоброжелателей. Женившись, я тоже оказался жертвой интриг, но их разоблачили. Бог велик, он всегда откроет истину. Если когда-нибудь вы потеряете мать и дядю, чего я, клянусь солнечным светом, отнюдь не желаю, потому что они добрые, превосходные люди, и я признателен им за оказанные мне благодеяния… Нет, я не уподоблюсь низким льстецам, которые явились неизвестно откуда и сеют рознь в семьях, я не похож на этих паразитов, я — человек иного склада, меня не кормят из милости в чужом доме… Ну, одним словом, будьте счастливы!
