Лев Роднов - Журнал «День и ночь» 2010-1 (75)

Крикну — эхо отзовётся…
То ли сказка, то ли быль…
Ветерок над пашней вьётся,
завивая в кольца пыль.

Отзовётся детство гулко:
с лёгкой удочкой в руке
по широкому проулку
босиком бегу к реке.

Камыши в туман одеты.
Между ними — островок.
Золотая рыбка, где ты?
Пусть качнётся поплавок.

Пусть качнётся, пусть утонет.
А утонет — подсекай…
Щука плещется в затоне.
На крючке висит пескарь.

Через речку, над обрывом
вьются, кружатся стрижи.
Как на свете стать счастливым?
Эй, премудрый, подскажи!..

Зарастут травой тропинки…
Через много-много лет
я вернусь к реке Челнинке,
как вполне солидный дед.

Обмелела… Боль не скрою —
детство в сердце берегу.
С сыновьями дом построю
на пологом берегу.

И увижу: по проулку
босиком бежит к реке,
на ходу кусая булку,
внук мой с удочкой в руке.

Остынь, не будет драки.
Ударишь — я стерплю.
Ты состоишь с ней в браке,
а я её люблю.

Не вспыхивай, как школьник.
Я не желаю зла.
В Бермудский треугольник
стихия занесла.

Люблю. Не отрекаюсь.
Зря дёргаешь губой.
В грехах я в церкви каюсь,
но не перед тобой.

Не перебивайте стариков.
Как легко нам в суете и спешке
Отмахнуться, не тая насмешки,
От негромких, выстраданных слов.

Не перебивайте стариков.
А уйдут в себя — не торопите:
Тяжко им, распятым, как Спаситель,
На кресте — распутье двух веков.

Не перебивайте стариков.
Нам, родства не помнящим,
Прозреть бы:
В их глазах,
в свеченье слов последних —
Боль ушедших в землю родников.

Я — голос,
Я — тихий голос
Земли бездольной моей,
Её материнства горесть,
Недетская грусть детей.
Я — боль стариков забытых,
Печаль деревень — пустынь,
Погостов, водою смытых,
Сожжённых дотла святынь.
Я — горечь надежд недолгих
И свет непогасших глаз —
Всех, преданных ей и долгу,
Всех — преданных… и не раз.
Мне, дальней весны предвестью
Среди беспросветных вьюг,
Быть плачем её и песней,
И верой, что выше мук.
В её ветра штормовые
Мой голос навечно влит:
Не я говорю о России —
Она во мне говорит…

Мне говорят, что на краю Россия.
А на краю России на меня
Со стен часовни в слабом свете дня
Глядят Матрёны,
Ксении,
Марии.

Великие праматери мои,
Босые лады русских богомазов…
На всём пути Державы столько Спасов
Взошло на вашей молодой крови!

Наследуя лишь подвиг отреченья,
Вы, молча долг над горем вознеся,
Держались — и держали небеса
Свинцовые над каждым поколеньем.

А новый век держался за подол,
И вслед за мужем шла повестка сыну,
И плакала, припав к плечу осины,
Весна-вдова над пеплом бывших сёл.

Страна-полынь… тебя зовут рабою
Лишь те, кто сам утратил честь и стать,
В войне трудней всего — не воевать,
А для победы отступать — без боя.

И все слова, что Руси дух ослаб
И близится закат её печальный,
Страшат, пока не встретятся с молчаньем
До немоты усталых русских баб.

В таком молчанье кедры вековые
На самой круче, на семи ветрах,
Качают луч рассветный на ветвях
И держат,
держат на краю
Россию…

Во всех воплощеньях земных
И скитаньях,
В отчаянном поиске
Смысла и света
Россия — извечное нам
Испытанье
Мечтой неотступной,
Тоской безответной.

В России душа
Не подвержена тленью,
Хожденья по мукам ея
Не исчислить.
Рождаемся русскими —
Во искупленье
Незрелости духа,
Несмелости мысли.

Среди упоительных
Далей и высей
В неволе незримо
И зримо нас держат.
И страшен наш бунт —
Оттого, что бессмыслен:
Мы вновь возвратимся
На круги на те же.

И вновь нас подвергнут
Обряду крещенья
Огнём, где, казалось,
Дотла мы сгорели.
И небо замрёт,
Побледнев от волненья:
Какими мы выйдем
Из этой купели?

Как трудно вставать…
Не моля о прощенье,
Приемля свой крест
С обречённой отвагой,
Россия сама для небес —
Откровенье:
От рая до ада —
Полслова,
полшага.

Исход наш, предел —
Никому не известен.
Любовь, либо ненависть —
По вдохновенью.
Но в удали плясок,
И в радуге песен —
Наш вызов судьбе,
Наша вера в спасенье.

…А кони летят во всю мочь
Бездорожьем
Сквозь холод и мглу,
Сквозь столетья лихие.
И светится тихо
Лик Матери Божьей
В огне купины,
Что зовётся Россией.

Лунные блики
Скользят по устам и перстам.
Ангел-хранитель мой,
Как ты, бедняга, устал.
Светишься еле
И брови сдвигаешь, скорбя.
Милый, прости,
Мне ведь нечем утешить тебя.

Сколько ты раз
Свои нежные крылья ломал,
Снежные перья
В зловонные лужи ронял.
Что ты бросаешься
Вечно и всюду за мной
В самое пекло,
В свирепый накат ледяной?

Завтра опять — новый день,
новый шторм,
новый бой.
Будем стоять
и молчать пред безумной толпой.
Мы-то давно
И доподлинно знаем с тобой:
Зверь в человеке
Страшней любой твари земной.

Ах, как свистит
Над душой сыромятная плеть!
Учат нас, учат:
Нельзя доверять и жалеть,
Аспидов греть
И матёрых волков приручать —
Горстью колодец отравленный
Не исчерпать.

Ангел, не плачь:
Будет солнце и в нашем дому.
Главное, друг мой,
Не лгать и не мстить никому.
Самое трудное —
Сердцем понять и простить,
Птицу-обиду
Сдержать, в белый свет не пустить.

Яд одолеть
И лицом повернуться на свет.
Ты понимаешь —
Другого пути у нас нет.

…А над землёй
Снова зимняя зреет гроза.
Спи, ангел мой.
До рассвета — всего полчаса.

Зазеленела вновь округа.
Оттаял наконец восход.
И скоро певчая пичуга
В саду нежарком запоёт.

В глуши заброшенного сада
Уютных понавьёт колец,
Чтоб, сбережённый пуще клада,
В гнезде проклюнулся птенец.

Так будет, если не порушит,
Не смоет, не утащит прочь,
Не сломит ветку старой груши
Ненастье в грозовую ночь.

И если в дебрях ненароком,
Пробравшись сквозь шатёр куста,
Злой мальчик — низом или боком —
Не доберётся до гнезда.

И кот тигрового окраса
Из-под соседского крыльца,
Урочного дождавшись часа,
Не закогтит того птенца.

О Боже! Сколько этих «если…»,
Угроз и бед не перечесть…
Ты видишь, как непросто песне
Родиться, выжить и расцвесть!

Лишь волей Вышнею и чудом
Такое можно объяснить,
Что скоро к небу — вон оттуда —
Взовьётся песенная нить…