Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

Когда художник пережил мечту,
В его душе слагаются картины,
И за чертой он создает черту.

Исчерпав жизнь свою до половины,
Поэт, скорбя о том, чего уж нет,
Невольно пишет стройные терцины.

В них чувствуешь непогасимый свет
Страстей перекипевших и отживших,
В них слышен ровный шаг прошедших лет.

Виденья дней, как будто бы не бывших,
Встают как сказка в зеркале мечты,
И слышен гул приливов отступивших.

А в небесах, в провалах пустоты,
Светло горят закатным блеском тучи,
Светлее, чем осенние листы.

Сознаньем смерти глянувшей могучи,
Звучат напевы пышных панихид,
Величественны, скорбны, и певучи.

Все образы, что память нам хранит,
В одежде холодеющих весталок,
Идут, идут, спокойные на вид.

Но, Боже мой, как тот безумно жалок,
Кто не узнает прежний аромат
В забытой связке выцветших фиалок.

Последний стон. Дороги нет назад.
Кругом, везде, густеют властно тени.
Но тучи торжествующе горят.

Горят огнем переддремотной лени,
И, завладев всем царством высоты,
Роняют свет на дальние ступени.

Я вас люблю, предсмертные цветы!

От полюса до полюса я Землю обошел,
Я плыл путями водными, и счастья не нашел.

Я шел один пустынями, я шел во тьме лесов,
И всюду слышал возгласы мятежных голосов.

И думал я, и проклял я бездушие морей,
И к людям шел, и прочь от них в простор бежал скорей.

Где люди, там поруганы виденья высших грез,
Там тление, скрипение назойливых колес.

О, где ж они, далекие невинности года,
Когда светила сказочно вечерняя звезда?

Ослепли взоры жадные, одно горит светло:
От полюса до полюса – в лохмотьях счастья Зло.

Пожалейте, люди добрые, меня,
Мне уж больше не увидеть блеска дня.

Сам себя слепым я сделал, как Эдип,
Мудрым будучи, от мудрости погиб.

Я смотрел на Землю, полную цветов,
И в Земле увидел сонмы мертвецов.

Я смотрел на белый Месяц без конца,
Выпил кровь он, кровь из бледного лица.

Я на Солнце глянул, Солнце разгадал,
День казаться мне прекрасным перестал.

И увидев тайный облик всех вещей,
Страх я принял в глубину своих очей.

Пожалейте, люди добрые, меня,
Мне уж больше не увидеть блеска дня.

Может Рок и вас застигнуть слепотой,
Пожалейте соблазненного мечтой.

Прекрасно быть безумным, ужасно сумасшедшим,
Одно – в Раю быть светлом, другое – в Ад нисшедшим.

О, грозное возмездье минутных заблуждений:
Быть в царстве темных духов, кричащих привидений.

Отверженные лики чудовищных созданий
Страшней, чем то, что страшно, страшнее всех страданий.

Сознание, что Время упало и не встанет,
Сжимает мертвой петлей, и ранит сердце, ранит.

И нет конца мученьям, и все кругом отвратно.
О, ужас приговора: «Навеки! Безвозвратно!»

Ты благородней и выше других
Вечною силой стремленья.
Ты непропетый, несозданный стих,
Сдавленный крик оскорбленья.

Ты непостижность высокой мечты,
Связанной с тесною долей.
Жажда уйти от своей слепоты,
Жажда расстаться с неволей.

Ты проникаешь сознаньем туда,
Где прекращаются реки.
Другом не будешь ты мне никогда,
Братом ты будешь навеки.

Когда я думаю, любил ли кто кого,
Я сердцем каждый раз тебя припоминаю,
  И вот, я знаю,
Что от твоей любви – в твоей душе – мертво.

Мертво, как в небесах, где те же день и ночь
Проходят правильно от века и доныне,
  И как в пустыне,
Где та же мысль стоит и не уходит прочь.

И вдруг я вздрогну весь – о странный меж людей! –
И я тебя люблю, хоть мы с тобой далеки,
  И эти строки
Есть клятва, что и я – не только раб страстей.

Я полюбил индийцев потому,
Что в их словах – бесчисленные зданья,
Они растут из яркого страданья,
Пронзая глубь веков, меняя тьму.

И эллинов, и парсов я пойму
В одних – самовлюбленное сознанье,
В других – великий праздник упованья,
Что будет миг спокойствия всему.

Люблю в мечте – изменчивость убранства,
Мне нравятся толпы магометан,
Оргийность первых пыток христиан,

Все сложные узоры христианства
Люблю волну . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зачем волна встает в безбрежном море,
Она сама не знает никогда.
Но в ней и свет, и мрак, и нет, и да,
Она должна возникнуть на просторе.

В своем минутном пенистом уборе,
Уж новых волн стремится череда.
Бездонна переменная вода,
И все должно в согласьи быть, и в споре.

И потому вознесшийся утес,
Храня следы морских бесплодных слез,
Мне застит вид и кажется ненужным.

Я жду свершенья счастья моего.
Я жду, чтоб волны моря, бегом дружным,
Разрушили со смехом и его.

О, Христос! О, рыбак! О, ловец
  Человеческих темных сердец!
Ты стоишь над глубокой рекой,
  И в воде ты встаешь – как другой!

Широка та река, глубока.
  Потонули в ней годы, века.
Потонули в реке и мечты
  Тех, что были сильнее, чем ты.

О, Христос! О, безумный ловец
  Неожиданно темных сердец!
Ты не знал, над какою рекой
  Ты стоял, чтоб восстать, как другой!

Когда тебя зовет Судьба,
  Не думая иди,
С немой покорностью раба,
Не зная, что там впереди
Иди, и ставши сам собой,
В тот вечно страшный час, когда
Ты будешь скованным Судьбой,
  Ты волен навсегда.

Мы все вращаемся во мгле
  По замкнутым кругам,
Мы жаждем неба на земле,
И льнем как воды к берегам.
Но ты проникнешь в Океан,
Сверхчеловек среди людей,
Когда навек поймешь обман
  Влечений и страстей.

Мы все живем, мы все хотим,
  И все волнует нас.
Но Солнцем вечно молодым
Исполнен только высший час.
Тот час, когда, отбросив прочь
Отцовский выцветший наряд,
Мы вдруг порвем земную ночь,
  И вдруг зажжем свой взгляд.

Вас презирать, о, демоны мои?
Вы предо мной встаете в забытьи,
И в сумраке, мой странный сон лелея,
Вещаете душе о царстве Змея.

И вижу я, как ходят палачи.
Таинственно кровавятся лучи
Какого-то внемирного светила,
И то, что есть, встает над тем, что было.

И слышу я: «Он много в мир вложил,
От века Богу брать, Сатанаил.
И в Вечности качаются две чаши
Одних весов: они – его и наши».

И зов звучит: «Да снидет в землю вновь
Рожденная для красной сказки кровь.
В земле земное вспыхнет в новой краске,
Вокруг конца горят слова завязки».

Я слышу вас, о, демоны мои,
Мечтатели о лучшем бытии,
Блюстители гармонии надзвездной,
Удвоенной мучительною бездной.