Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Бедой не покроешь беду.
В холодном лучистом бреду
Звезда окликает звезду.
Один я в пустыне иду.

Застыли в душе жемчуга.
Смешались в снегу берега.
Меж сосен, одетых в снега,
Дорога к врагу от врага.

Безбрежна бесчинная ложь.
Готовь мой отточенный нож.
Но, если он даже хорош,
Обман лезвием не убьешь.

Беда не покроет беду,
И я во вселенском бреду
Душою увидев звезду,
Всегда благовестия жду.

Несчетно разбрызгана кровь.
Но спит нерожденная новь.
И, если ты веришь в любовь,
Костер для себя приготовь.

Гори, расцвечайся, и верь.
Ты выжжешь к грядущему дверь.
Из бездны является зверь.
Он в бездну уходит теперь.

Шелк золотой и багряный развеялся с песней вечерней.
Голос молитвы восходит к дрожанью затепленных звезд.
Топот коней при возврате в пространстве звучит равномерней.
Около темного замка подъемный окончился мост.

Ночь передумает много пред часом седым зачинаний.
Снова поднимутся копья, ударят щиты о щиты.
Черный смиряющий бархат, сгустись в догоревшем тумане.
Благо душе человека, что есть и часы темноты.

Слева тянется кровавая рука.
Приходи ко мне и будет жизнь легка.
Слева тянется проклятой сказки ложь.
Приходи, от Сатаны ты не уйдешь.

Справа светятся обманно огоньки.
Справа нет тебе ни зова, ни руки.
Лишь один завет: Налево ни чуть-чуть.
И кладут тебе булыжники на грудь.

О, предтечи светлоокие мои,
Было легче вам в стесненном житии.
Раньше было все во всем начистоту.
А теперь из пыли платье я плету.

У меня в моих протянутых руках
Лишь крутящийся дорожный серый прах.
И не Солнцем зажигаются зрачки,
А одним недоумением тоски.

Я ни вправо, я ни влево не пойду.
Я лишь веха для блуждающих в бреду.
Мир звериный захватил всю землю вплоть.
Только птица пропоет, что жив Господь.

Ложится белый свет на крыши
От круглой мертвенной Луны.
Ночной полет летучей мыши,
Кривясь, меня уводит в сны
Невозвратимой старины.

Я был. Любил. Я жил. Когда-то.
Но майской ветке – час один.
Я знаю волны аромата.
Я также знаю скрепу льдин,
Когда в безбрежном ты один.

Но вот глухие льды пробиты.
Прошел вспененный ледоход.
Седые нежатся ракиты.
В своей норе проснулся крот.
Во всех страстях водоворот.

Лишь я один, любя безгранно,
Как чарой, скован тишиной.
И мне не странно, а желанно
Быть отделенной, в час ночной,
Летучей мышью под Луной.

Каждый день умножает ужас,
Каждый час умирает колос.
И беда, в полноте обнаружась,
В целый мир устремляет свой голос.

  Но напрасны воззванья сердца,
  И бесплодны призывы к чести.
  Нет дороги к душе иноверца,
  Мы родились, молились не вместе.

С миллионами душ злосчастье,
Миллионы в безумной тревоге.
От людей до людей безучастье,
И Земля позабыла о Боге.

Тридцатилетняя война
Была не более ужасна,
Чем власть, которая дана
Судьбой слепцам блуждать напрасно.
Вот за слепым поводырем
Спешит незрячая охота,
Как за невидящим царем
Тупые варвары без счета.
Кровавых нужно им добыч,
В соседстве с ними жизнь не дышет,
И кинь какой ты хочешь клич,
Слов разума их слух не слышит.
И не с рогатиной они,
Не на медведя, не на волка,
На тех, кто, мысля искони,
Не одного с лжецами толка.
Сто миллионов оплели
Кроваво-грязной паутиной,
Тысячелетний храм в пыли,
Века свершений взяты тиной.
Где от могучего Петра
Сверкало яркое наследство,
Теперь барсучья там нора
И с насекомыми соседство.
Где златоглавая Москва
Являла творческие силы,
Там стали все дома – хлева,
И каждый час растут могилы.
Где были желтые моря
Многозернистой пышной нивы,
Там смерть, с болезнью говоря,
Лишь эти две многоречивы.
Слепой паук все тянет нить,
Сплетает лживое витийство.
О, кто придет – убийц убить,
Чтоб, их убив, убить убийство!

На мысль есть мысль, на слово – слово,
На пламень – пламень, гнев – на гнев.
Но в человеке есть основа
Сдержать себя, перекипеть.

И с тем, кто мыслит вовсе розно,
И с тем, чье слово не мое,
Могу я слиться многозвездно
И, жизнь приняв, любить ее.

Но с тем, чье красноречье – пули,
Кто нож берет на довод мой,
Мне будет холодно в июле,
И душно будет мне зимой.

Но с тем, кто хочет лишь насилий,
Кто лжет в бездонность темноты,
Любая лошадь будет в мыле,
Не пробежав и две версты.

Но кто во всем лишь соглядатай,
И только чтит свой узкий лоб,
С тем бедный также, как богатый,
Найдет лишь нищенство и гроб.

И тех, кто знает лишь расстрелы,
С кем гнет и ржавчина цепей,
В людские не включай пределы: –
Кто Смерть призвал, тот будет с ней.

И был их легион, вошедших в одного.
Бесами мучимый, свиреп был бесноватый.
О камни бился он. Не слушал никого.
Тысячеглавый дух крутился в нем, рогатый.

Никто не в силах был безумца укротить.
В горах, в гробах кричал он с мощью исполинской.
Оковы разбивал, и цепи рвал как нить.
Но Некто был сильней над влагой Гадаринской.

Увидев же Его, он кланялся Ему.
«Что до меня Тебе?», – воскликнул издалека.
Но Некто был сильней, и сеющего тьму
Заклял Он выйти вон. Слепым грозило Око.

«Как звать тебя?», – спросил. – «Мне имя легион.
Мы бешенствуем здесь. Нам в том одна дорога.
Не мучай. Не гляди. Не высылай нас вон.
Сын Бога, дай нам быть. Дозволь во имя Бога».

И Он дозволил им, бесам, войти с свиней.
Свиные голоса слились в зверином хоре.
По взморью пробежал мгновенный пляс огней.
И стадо с крутизны всем грузом сверглось в море.

А тот, кто был свиреп и в душных жил гробах,
Сидел одет, умыт, и был в уме он здравом.
Сквозь тьму двух тысяч лет прорвался новый страх.
Но Некто, кто сильней, ведет нас к новым славам.

Кто не со Мною, тот против Меня.
Не собирая со Мной, расточает.
Вышняго слушайтесь сердцем огня.
Дух наш предельную пытку встречает.

Древо познаешь всегда по плоду.
Тайности в час свой становятся видны.
Злыми как можете видеть звезду,
Если вы здесь порожденья ехидны.

Доброе, добрый выносит вовне.
Злой же выносит сокровище злое.
Зримы все ваши блуждания Мне.
Дух ваш как дно обнажился морское.

Где красовалась вся бездна морей,
В солнце песчаные мертвы пустыни.
Не исполняющий воли Моей
Волей Отца осуждается ныне.

Как был Иона во чреве кита
Меру трехночья и меру трехдневья,
Меру и ваша пройдет темнота,
Прежде, чем Бог снизойдет к вам в кочевья.

Растоптавшие Христа,
Умножающие гной,
Люди лающего рта,
Люди совести двойной.

В понедельник скажут «Да»,
И во вторник скажут «Нет»,
И повсюду и всегда
Превращают жизнь в скелет.

Лгут, что им желанен труд,
Пулей всем велят: «Молчи».
Как разбойники берут
И живут как палачи.

Сотни тысяч строят в ряд
Лишь затем, чтоб их убить,
Песьим лаем говорят,
Тянут дьявольскую нить.

Паутина Сатаны,
Волчьи ямы на пути,
Годы долгие должны
Будут этот сор мести.

И разгневалась Земля,
Распалился лютый зной,
Потому что из Кремля
В целый мир струится гной.

И разгневалась Судьба,
Потому что громоздить
Бесконечные гроба
Это дьявольская нить.

Это праздник Сатаны,
Коготь зверского ума,
Для растерзанной страны
Голод, казни, и чума.

Край, что был для стольких стран
Пышной житницей зерна,
В извержении вулкан,
Сквозь жерло не видно дна.

А незрячий мир кругом
Не поймет еще никак,
Что предельный грянул гром
И для всех ниспослан знак.

Апокалипсис раскрыл
Ту страницу, где в огне
Саранча со звоном крыл,
Бледный всадник на коне.

И великая страна,
Что узнала Божий бич,
Есть угрозный вопль со дна,
Есть последний к миру клич.