Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Спаситель говорил: «Я знаю, часть пшеницы
Рассыпалась в пути, потеряна для вас,
И сверху ринулись прожорливые птицы,
Поели, унесли с собою про запас,
Но все же я скажу: аминь, жнецы и жницы!
О здешних думаю правителях сейчас.

Другую часть зерна в своем сберег он поле,
Но не было дождя. Тут не его вина:
Посев его погиб, покорный божьей воле.
Засохла в сорняках и третья часть зерна, —
Виновен сеятель: забот об этой доле
Не ведал он. Аминь! Четвертую сполна

Он в почве сохранил и вырастил. И что же?
Сам-сорок получил, сам-шестьдесят, сам-сто!
Но притчу почему ты не закончил, боже?
О подлых умолчал, не рассказал про то,
Как воры к нам пришли, со стаей волчьей схожи,
Как их бичам не мог противостать никто.
Избили пахаря, в свой алчный край далекий
Пшеницу увезли… В том видя божий суд.

Кушак затянет свой потуже, вздох глубокий
Издаст бедняк, и вновь он примется за труд,
Он сеять будет вновь, когда настанут сроки,
Но вновь они придут — пшеницу отберут.
Зачем же, господи, ты карою небесной
Злодеям не воздашь? А тем, чья боль сильна,
Зачем всю истину ты не откроешь честно?
Ты, может быть, молчишь, но гневом грудь полна?
Тебе, хотя ты бог, быть может, неизвестно,
Что плачет горестно румынская страна?

С душою народа я слит навсегда,
Пою его горе и славу.
Любая твоя меня ранит беда,
С тобой осушаю я кубок, когда
Тебе преподносят отраву.
Каким ни пойдешь ты нелегким путем,
Один — пусть тяжелый — мы крест понесем,
Подобны мы крепкому сплаву,
И где б ты ни стал со своим алтарем, —
Я свой водружу там по праву.

Я — в сердце народа. Любви его дар
И гнев — неразлучны со мною.
Ты — пламя, я — ветер, вздувающий жар;
Одна у нас воля, единый удар,
Все мерим мы мерой одною.
Всех песен моих ты и цель и родник,
И если хоть слово исторгнет язык
Вразрез с твоей правдой святою, —
Над громом ты властен, ты прав и велик, —
Меня порази немотою!

Что в мире одними превознесено,
Другим представляется вздорным, —
Кому между жизнью и смертью дано
Свой компас поставить, тот знает давно,
Где грань между белым и черным.
Ты — в сердце моем, а твое — мой оплот!
Пусть время страницы судьбы развернет,
Листает их в беге упорном, —
Хоть каплей, я буду всегда, мой народ,
В потоке твоем животворном.

Я вновь о племянниках вспомнил моих,
Их четверо было когда-то.
Сегодня я думал об участи их.
Кого мне жалеть? Чья судьба тяжелей?
Несчастных сестер или их сыновей,
Пропавших в бою без возврата?

Под Красником пал сын одной из сестер,
И мать безутешна в печали.
Вторая ребят своих ждет до сих пор.
Напрасно! От них даже весточки нет.
Сын третьей сестры привезен в лазарет.
Не выживет — в письмах писали.

Я помню: ребята, как травы, росли,
В песке возле дома возились,
Их смуглые лица румянцем цвели;
А как они пели, вечерней порой
По склону холма возвращаясь домой.
Те дни до сих пор не забылись.

И вот окружает их ливень свинца,
Их жизнь трехгрошовою стала,
Сраженные ждут не дождутся конца,
И корчатся в муке последней тела,
Но смерть наступает, а боль отлегла, —
Спокойные спят, как бывало.

И жалость и боль утихают во мне,
И сердце не чувствует горя.
Я вижу племянников словно во сне.
Мне все безразлично, как будто плыву,
И медленно режет корабль синеву
В морском безмятежном просторе.

Не знаю я, шепчут ли трупы во рву.
Но к сердцу слова долетели.
Не то мне приснилось, не то наяву
Бегущих румын я увидел вокруг.
Они что-то ловят, но нет у них рук.
Хотят закричать — онемели.

И кто-то толкает их в гущу резни,
Им всем уготована мука.
Увы! Не за нас погибают они.
Ищу я ответа: «За что же? За что?» —
И чувствую: мне не ответит никто.
Глухое безмолвье. Ни звука.

Он стар, он много перенес.
Беспомощен, седоволос,
Он с белой бородою длинной
Бредет дорогою пустынной,
Он плачет, согнутый кручиной, —
Никто не слышит слез.

Кругом — сражения поля,
Покрыта мертвыми земля.
Над ним — отара туч густая.
В лесу завыла волчья стая,
Добычу жадно поджидая,
А близко нет жилья.

Он был Митраса[84] верный жрец.
Теперь всему пришел конец.
Почти все даки перебиты,
Разбиты боги, в прах зарыты,
А здесь от ветра нет защиты,
И небо — как свинец.

Воспоминаньями томим,
Он полон призрачным былым,
Когда гремела даков слава,
Когда богата, величава
Была великая держава
И унижала Рим.

Он, Волос, он тебя венчал
На царство, светлый Децебал!
Ты был страны хозяин властный,
А он, семье богов причастный,
Сердцам даруя пламень ясный,
Бесстрашных поучал.

Он честен был, как дак, а их
Боялись все в краях чужих.
Они склонялись пред богами,
Что создали за облаками
Блаженный рай, хоть были сами
Твореньем рук земных.

Недавний сон его обжег.
Раскрылось небо, как чертог,
Христос явился просветленный,
С улыбкой доброй, умиленной, —
Коварный, женщиной рожденный,
Богам враждебный бог!

Да разве он велик и свят?
Он — трус, а перед ним дрожат,
Надели на него заране
Венец терновый, знак страданий,
Трусливы эти христиане,
Презренные стократ!

Смиренья требует Христос,
Он смерть над жизнью превознес,
А на земле, в ее тревоге,
Нужны языческие боги!
Он, жрец, придет, как воин строгий,
Что Риму гибель нес!

Все так, но это сон, мечта…
Что, если тот посол Христа
Был прав? И впрямь его моленье
От бурь спасало населенье,
Несло безумным исцеленье,
И жизнь его чиста?

Нельзя понять, как он сумел
Спастись от копий и от стрел!
Он был обманщиком и вором,
И вот его сожгли с позором!
Явил он разве чудо взорам?
Остался разве цел?

Он нужен слабым и больным,
А мы должны унизить Рим,
С врагом воюя неустанно.
Затем вино, что всем желанно,
Испить из черепа Траяна
И хохотать над ним!

Но даки странствуют впотьмах,
Их города — и пыль и прах,
Леса — в крови, кругом — кладбища,
От сел остались пепелища,
И на дороге — их жилища,
Их гонит смертный страх.

Он бродит в поле, как мертвец.
Тускнеет запада багрец.
Где Децебал, чья рать боролась?
Он слышит бури гневный голос,
И в буре исчезает Волос,
Последний дакский жрец.