Александр Оленич-Гнененко - Избранное
Капитану Красновскому и батальонному комиссару Мерзликину посвящаю.
Запылал камыш кругом,
И кипит речная топь.
Немцы держат под огнем
Переправу через Вопь.
Их окопы на крутом,
На высоком берегу.
Ни водою, ни огнем
Наш напор не смять врагу!
Первой роте дан приказ
Через реку перейти.
Лейтенант, прищурив глаз,
В карту смотрит по пути.
И под вой и грохот мин
(Так Сиваш прошли отцы)
Входят в воду, как один,
Красной Армии — бойцы.
Вот они на том, крутом,
На плененном берегу.
Перед грозным их штыком
Немцы по полю бегут.
Но у немцев злой расчет
В штабе армии готов:
От других отрезать рот,
Уничтожить смельчаков.
Всею силой огневой
Бьют и бьют, освирепев.
Гул орудий над водой,
Самолетов хриплый рев.
Градом стали и свинца
Пенят воду добела,
Чтоб из смертного кольца
Рота выйти не могла.
Но та этом, луговом,
На советском берегу
Под свинцом и под огнем
Гибель близится к врагу.
Сквозь разрывов гром и жар,
В тучах дыма и земли,
Капитан и комиссар
Полк в атаку повели.
У обоих стать одна,
Оба — в ногу — впереди.
Пламенеют ордена
У обоих на груди.
Старше друга капитан,
Только молод он на вид:
Он на теле тридцать ран
В память прошлых битв хранит.
Комиссара комсомол
На заводе воспитал.
Комиссару Халхин-Гол
Боевою школой стал.
Так идут они вдвоем
И ведут с собою полк.
Сам железом и огнем
Окружен фашистский волк!
Два взвода лежат за рекою. О них
Подумать без боли нельзя.
Оборвана связь, но сквозь огненный вихрь
Идут к ним на помощь друзья.
Весь наш батальон в нетерпении ждет,
В тот берег впивается глаз…
Команда майора: «Связисты, вперед!»
И отдан короткий приказ.
И в реку, где пеной клубилась вода,
В грохочущий, воющий ад,
Четыре связиста ведут провода:
Никто не вернулся назад!
Тогда комсомолец Шаблинский оказал:
«Товарищ майор! Я могу
До наших добраться. Трава и лоза
Прикроют меня на лугу.
До армии слыл я хорошим пловцом:
Случалось и дальше нырять,
В глубокой воде ни огнем, ни свинцом
Меня не достать, не догнать».
И вот уже прочно привязан к ноге
Податливый провод витой.
Бойца не увидеть в зеленой куге[6]
Под белой от взрывов водой.
Во всем снаряженье, с винтовкой в руке
Плывет — не касается дна.
В текущей лениво осенней реке
Вода будто лед холодна.
Он слышит рекой отражаемый гром,
Осколков шипенье и плеск.
Он видит кипящие струи кругом
И вспышек мерцающий блеск.
А там, в лозняке, за пустынной волной
Майор неотступно следит.
Вздохнул тяжело и поник головой:
«Должно быть, и этот убит»…
И снова следит за течением он.
Связные сурово молчат.
И вдруг зажужжал полевой телефон,
И трубку сжимает комбат.
Он голос далекий бойца узнает,
Светло загорается взор,
И травы запахли, и сердце поет:
«Есть провод, товарищ майор!».
Сквозь тьму и сквозь тучи
Звездою падучей
Плывет за ракетой ракета.
Беззвучное пламя
Дрожит над лесами
И ярко горит до рассвета.
Но клочья тумана
Сползают с кургана,
И утро холодное брезжит,
И слышат дозоры
Гуденье мотора
И стали пронзительный скрежет.
Три вражеских танка
Опешат спозаранка
Со звоном железным и лязгом
В деревню ворваться,
Втроем прогуляться
По нашим окопам и каскам.
На самом рассвете
Над речкой в секрете
Лежали три друга армейских:
Вано с Алазани,
Иван из Рязани,
Петро из-под города Ейска.
«Что ж, встретим, ребята,
Фашистов, как надо!
Пусть сердце не знает тревоги!»
Вано — за кустами,
Петро — за снопами,
Иван — у проезжей Дороги.
И каждый получше
Бутылки с горючим
Проверил, готовясь к удару:
«Старух вы пугали,
Детей вы сжигали:
Попробуйте нашего жару!»
Вот танки — все трое —
С рычаньем и воем
Железными мчатся горами.
Посыпались в танки
Звенящие склянки,
И вспыхнули танки кострами.
Стихи о природе
Власть над землей
Жарким летом каждый год
В стороне степной
Из растений влагу пьет,
Сушит землю зной…
Было так. Но человек
Наших смелых дней
Повернет теченье рек
В глубь седых степей.
И в песках живую синь
Расплеснут пруды,
Зацветут среди пустынь
Парки и езды.
Лес зеленою стеной
Встанет на пути
Черных бурь, что сушью злой
Все грозят смести.
Силе трав, лесов и вод
Покорится враг.
Человек их в бой ведет, —
Значит, будет так!
Широкой трассой Волго-Дона,
Где течь вода живая будет,
Идут к победе непреклонно
Преград не знающие люди.
Они в стремлении упорном
Неодолимы и едины.
Им подчиняются покорно
Земля и водные глубины.
Неутомимо днем и ночью
Возводят стены, землю роют.
Народ — и каменщик, и зодчий —
Канал пяти морей здесь строит.
Расти, плотина, выше, шире,
Чтоб воды сдерживать веками!
Такая мощь впервые в мире
Людскими строится руками.
Сейчас ты кажешься нам пряжей,
Железной пряжей великанов,
И кружева металла вяжут
Электросварщики и краны.
В сухой степи, в земле глубоко,
Под вставшей на пути горою,
Тоннель просторный и высокий
Ведут герои Метростроя.
Вплотную свинчивают плиты
В трубу стальную, по которой
В канал, машинами прорытый,
Волна донская хлынет скоро.
Шагай, гигантский экскаватор,
Стрелу вздымая в синем небе!
Пусть рисовод и виноградарь
Придут с тобой и в эти степи.
Мы, повелители природы,
Пустыни вспашем и засеем,
Леса шумящие и воды
Навстречу двинув суховеям.
И с Черноморьем братски споря,
Чтоб Родина цвела все краше,
Возникнут у Донского моря
Субтропики донские наши.
Там загорится, словно в сказке,
В траншеях золото лимонов,
Когда повеют свежей лаской
Морские ветры с Волго-Дона.
Нам ожидать уже недолго
За это бьемся мы бессонно
Другим каналом прямо в Волгу
Корабль пропустят шлюзы Дона.
Из Пятиморска — из Ростова! —
Плыви трехпалубной громадой,
С морскою нежностью суровой
Отдан салют свой Сталинграду!..
Вот почему тут меркнут звезды
В огнях великого сиянья,
Потрясены земля и воздух
Могучим гулом созиданья.
Для радостной улыбки детской,
Для мира, для счастливой жизни
Свой труд несет народ советский
Бессмертной стройке коммунизма.
Наше море молодое
Лишь сегодня рождено.
Но студеною водою
Степь уже поит оно.
Порт возник на новом море:
Из пяти морей сюда
В голубом плывут просторе
С грузом быстрые суда.
Кто не видел — не поверит:
И нарядна, и светла,
На крутой, на правый берег
Переехала Цимла.
Выше всех домов и краше —
Белостенный школьный дом.
Школу солнечную нашу
Строил тоже Волго-Дон.
Где бурьян гнездился серый
Только год тому назад,
Посадили пионеры
Самый младший в мире сад.
И в подарок Волго-Дону
От Советской всей страны
Туи, пальмы и лимоны
В этот сад привезены.
А в тиши осенней сада
Стало утром холодней, —
В школу их снесли ребята
До весенних майских дней.
Пусть зимой в снегах округа, —
Сквозь прозрачное стекло
В школьный зал питомцам юга
Солнце шлет свое тепло.
Эльбруса белое седло
Над синими хребтами.
Реки зеленое стекло
Застыло меж горами.
Как будто скованная льдом,
Прервав свое скольженье,
Она в ущелье голубом
Повисла без движенья.
Но в реку пристальнее глянь
И ты поймешь не сразу:
Так мчится бешено Кубань,
Что не уловишь глазом.
Где в вышине ручьи поют,
Точа сугробы снега,
Эльбруса кручи ей дают
Стремительность разбега.
Летит, накапливая мощь,
И берег в беге лижет,
И каждый встречный ключ и дождь
Ее быстрее движет.
И вот, расставшись с крутизной,
Покинув льды и горы,
Течет широкою волной
Через долины к морю.
Там исчезала без следа,
Назло земле и людям,
Кубани полая вода.
Так было. Так не будет!
Артельный труд, колхозный строй
Сравнять и горы может:
Под Недрема́нною горой
Тоннель уже проложен.
Избыток вод в тоннель идет,
Пробитый аммоналом,
И вновь, покинув темный свод,
Открытым мчит каналом.
Догнав, ныряя под мосты,
Егорлыка истоки,
Обрушивает с высоты
Кипящие потоки.
И Егорлык, водою полн,
На скорость споря с ветром,
Несет разлив кубанских волн
За сотни километров.
Стремит течение свое
В соленые лиманы,
И эстафету трех краев
Перенимает Маныч.
И, чтоб покончить навсегда
С песками, с горькой солью,
Живая движется вода
На Сальск от Ставрополья.
Водой нальются русла рек
И ширь их не измерить.
Шлюз открывает человек
В простой шинели серой.
Там, где железо и бетон
Больших сооружений,
Гул водосброса слышит он,
Как слышал гром сражений.
Он смотрит в степь. Он видит тут
Лицо иной природы:
По новым руслам вдаль текут
Обузданные воды.
Где ветры степные
Летали седые, —
Вскипает волна за волной,
И смотрятся зори
В Цимлянское море,
В широкий простор голубой.
Здесь умные руки
И сила науки
Железо одели в бетон,
И, сжатый плотиной,
Над степью полынной
Разлился сверкающий Дон.
Сюда от Азова,
К верховьям с низовья,
Бесчисленны, быстры, легки,
Теченью навстречу
Далеко-далече
Проносятся рыб косяки.
Разумный хозяин
Все видит и знает,
Как рыба преграду пройдет:
На самой вершине
Высокой плотины
Устроен для рыбы проход.
Помогут моторы
Бетонную гору
Ей, словно шутя, одолеть:
Косяк поднимает
И вновь опускает
Стальная упругая сеть.
Там бьется и плещет,
Трепещет и блещет,
Спеша на цимлянский простор,
Сазан золотистый,
Судак серебристый
И в острых шипах осетер.
Ни самой легкой тучки,
Ни капли дождевой —
Горячий вихрь летучий
Свистит над головой.
И, черной бурей воя,
Он почву прочь несет,
Поля сжигает зноем
Он в суховейный год.
Сменяют день вчерашний
Иные времена.
Пришла и в степи наши
Великая весна.
Шумящие дубравы
Она раскинет тут.
Приют хлеба и травы
В тени дубрав найдут.
И это будет скоро:
С зари и до зари
Веселый гром моторов
Об этом говорит.
Есть сеялка такая
Для желудей лесных,
И трубка жестяная
Опустит в землю их.
Как будто очень просто,
А надо крепко знать,
Как их в квадраты-гнезда
И в строчку рассажать.
Заделать так глубоко
В весенней борозде,
Чтоб не нашел до срока
Их серый суслик здесь.
И человек на славу
Все точно рассчитал.
Когда степным дубравам
Машину в няньки дал.
Смотри, перед тобою —
Зеленый огонек:
Уже над бороздою
Проклюнулся дубок!.
Стаял снег. Но вслед зиме,
Не дождавшись теплых дней,
С Черных поднялся земель
Злой весенний суховей.
Посмотри: закат багров,
День от пыли мутнорыж,
Мчатся космы облаков,
Ветер рвет железо крыш.
Как в бомбежки, дымен шлях.
Валит с ног напор тугой,
И бурьян в пустых степях
Скачет волком и сайгой.
Вот уж свист и мрак везде:
Ночь — и та не так темна,
Ветер шарит в борозде,
Добираясь до зерна.
Выдувает мелкозем
С урожаем пополам.
Громоздит он холм на холм,
Сыплет прахом по полям.
Хочет он: «Пусть будет сух
Каждый встречный водоем!»
И, захватывая дух,
Ледяным метет крылом.
Свирепея вдаль летит,
Острым щебнем бьет в глаза.
Только встала на пути
Стройных кленов полоса.
Подставляют ветру грудь,
И крепни и молоды,
Ветер силится согнуть
Кленов тесные ряды.
Но полей живой оплот
Неподатлив и упруг,
И под самый небосвод
Суховей взмывает вдруг.
Он проходит высоко,
Мимо пашен, стороной,
И отброшен далеко
Он лесною полосой.
Вдоль нее — горбом земля,
Бурьяны застряли в ней,
А за ней лежат поля,
Изумруда — зеленей.
А за ней лежат поля,
Широки, ровны, чисты,
И напитана земля
Влагою до черноты.
Вокруг бесплодная пустыня —
Один песок сухой,
И с высоты прозрачносиней
Палящий льется зной.
Куда ни глянешь над буграми
(Подъем зыбучий крут) —
Гонимые вперед ветрами,
Пески, шурша, текут.
Они веками, шаг за шагом,
Сюда крались, ползли,
До капли отнимая влагу
У неба и земли.
Сжигая зелень и цветенье
Дыханием огня,
И водоемы и селенья
В барханах хороня.
Так от Кизляра до Моздока
И до Кумы-реки,
Как волны, катятся с востока
Сыпучие пески.
Змеятся гривы над холмами,
Крутясь, смерчи метут.
Пески недаром бурунами
Здесь исстари зовут.
Но, где пустынный смерч взметало,
Идут казачки в ряд,
И черенками краснотала
Они бурун крепят.
И чтоб высокий дуб сражаться
С песчаной бурей мог,
По лункам жолуди ложатся
В распаханный песок.
Вихрь вздымает здесь барханы,
Заметает травы там,
Лишь один овес песчаный
Не сдается и пескам.
Ветер стонет от обиды,
И шипит песок змеей,
И уже овса не видно:
Он засыпан с головой.
Толщу осыпи зернистой,
Как иглой, овес проткнул
И метелкой серебристой
Снова весело взмахнул.
Мы напор барханов встретим
С ним, испытанным во всем,
Закрепим пески мы этим
Замечательным овсом.
Выше самой легкой тучи
Эскадрильи пронеслись, —
И десант семян летучих
В бурунах посеял жизнь.
Покоренная пустыня
Будет пастбищем цвести,
И сухим пескам отныне
Наших нив не замести!
Сотни лет здесь странствовало горе,
Шелестели мертвые пески.
А теперь, синея, плещет море
В древнем устье высохшей реки.
Не смерчи, а влажные туманы
Небо занавесили в жару.
Белые, как пена, пеликаны
На волну садятся поутру.
И вода, с журчаньем, по каналам
Вдаль течет, расцвет земле суля,
Та вода, которой век не знала
Солнцем прокаленная земля.
Новозданные струятся реки
По просторам рисовых полей,
Наполняя их квадраты-чеки
Влагою прохладною своей.
И столбы шагают от плотины,
Смел и быстр размах больших шагов:
То же море, двигая турбины,
Силу даст для электроплугов.
Высока колхозная пшеница,
И шумят колхозные сады.
Празднует прикумская станица
Возвращение живой воды.
Там, где тлели пни сырые,
Где и птицы гнезд не вьют,
Собирала малярия
Жатву смертную свою.
И казалось, что болото
Землю скрыло навсегда,
И его немые воды
Не стекали никуда.
Но пришел к болотам черным
Смелый сердцем человек.
Он, могучий и упорный,
Вырыл русла новых рек.
В топи выдвинул заставы,
Проложив за гатью гать,
И болото он заставил
Сушу пленную отдать.
А потом все выше, выше
Поднимался в горы он,
Дикий лес впервые слышал
Топора победный звон.
День и ночь гремя железом,
На кирку сменив топор,
Он террасами изрезал
Склоны всех соседних гор.
И в былых глухих трясинах,
Стывших мертвою водой,
Сыплют девушки в корзины
Чай аджарский молодой.
И не счесть на горных склонах
Желто-пламенных плодов
Апельсиновых, лимонных,
Мандариновых садов.
Посадили отводок в почву,
И, раскинувши сеть корней,
Жадно рос он и днем и ночью —
Двадцать метров за сорок дней.
Полированною колонной
Желтый ствол в синеву взнесен.
Узких листьев сухая крона
На верхушке раскрыла зонт.
Не один, а сплошною чащей
В наступление шел тростник.
Так над горной рекой гремящей
Удивительный лес возник.
И в полуденный зной прохладно
Под навесом его везде.
Только солнца скупые пятна
Брызнут золотом там и здесь.
С виду мертв он, но жизни шорох
Слышат сонные тростники:
Тут уже расселились в норах
Осторожные барсуки.
И шакалы узнали ходы
В странный лес, что разросся вдруг,
Для засады и для охоты
Словно создан густой бамбук.
Лишь над лесом, светясь опалом,
В небе выплывет лунный диск,
Поднимают во тьме шакалы
Детский плач и протяжный визг.
Но охотничьи их угодья
Беспокойны бывают днем:
Из совхоза сюда приходят
Лесорубы за тростником.
Ударяет топор со звоном,
И пилы раздается свист,
И трепещет листва на кронах,
И стволы оседают вниз.
Их увозят тропой колесной,
Хоть уклон каменист и крут,
А потом в мастерских совхоза
Парят их, и прямят, и гнут.
Ни вершка не идет в потери —
Каждый ствол для работы гож.
Те, что тоньше, кладут, размерив,
Под зубчатый и круглый нож.
Будто искры, опилки брызжут
Из-под лезвий со всех сторон,
И коленчатых палок лыжных
Мчится к северу эшелон.
Там, где мертво молчащие
Топи гибель таят,
Молодые дрожащие
Эвкалипты стоят.
Над болотной трясиною
Посадил их колхоз.
Корень, всосанный тиною,
К твердой почве пророс.
В воду смотрятся светлые
Эвкалиптов стволы,
И струится от веток их
Легкий запах смолы.
Ветер, с моря чуть дующий,
Их дыханье несет
Над туманом, ночующим
В кочках черных болот.
Пусть пока невысокие
Эвкалипты стоят,
Но трясину глубокую,
Возмужав, победят.
И неба синь и синь морской воды…
Тяжелая волна устала колыхаться.
Горячей желтизной округлые плоды
Сверкают сквозь листву и нежно золотятся.
Огнями теплыми сады горят,
Как тысячами солнц осыпанные щедро,
И горьковато-сладкий аромат
Разносится в садах в дыханье слабом ветра.
Не солнце ли само на землю сведено,
Чтоб запахом здесь стать и спелыми плодами?
И гонит сок корней и золотит оно
Веселые сады, что выращены нами.
Деревьев невысоких кроны
Шумят, кудрявые, густые.
В листве их искрятся лимоны,
Как капли солнца золотые.
Лимона ветки — все в иголках
Они уколами встречают.
Но, соревнуясь, комсомолки
Колючих игл не замечают.
С веселой песнею Натела
Ведет подружек за собою.
Она лимон янтарный, спелый
Берет уверенной рукою.
Она работает и шутит,
Блистая лезвиями ножниц,
И пятьдесят плодов в минуту
С ветвей срезает осторожно.
И лезвия звенят, сверкая,
И легкий ветер гладит листья,
И наполняются до края
Корзины золотом душистым.
Промчится шорох быстрый
И лист листу шепнет.
На ветке яркой искрой
Прозолотится плод.
За ним другой и третий —
Как будто елка здесь —
Сверкают в теплом свете,
И сад сверкает весь.
Пройдет садовник важно,
Проверит ровный ряд,
Осмотрит двухэтажный
Необычайный сад.
Тут на кустах чудесных,
Куда ты взгляд ни брось,
Живут два друга тесных,
Но жизнь проводят врозь.
В двух ярусах вершины,
По разный этажам:
На этом — апельсины,
А мандарины — там.
У одного на крыше
Веселое житье
Другой к земле поближе
Завел жилье свое.
И выкрашена крона
В два цвета: лист у ней
Вверху — светлозеленый,
Внизу — листва темней.
На вкус друзья различны,
Различье и в ином:
Один еще коричнев,
Другой горит огнем.
Промчится шорох быстрый,
И лист листу шепнет. Н
а ветке яркой искрой
Прозолотится плод.
Он юн всегда, приморский сад
Холодною зимой
Деревья листьями шумят,
Все в зелени живой.
Среди деревьев этих есть
Лишь деревцо одно,
Как будто бы чужое здесь, —
Совсем обнажено.
Ему цветущею весной,
Под соловьиный свист,
Оденет ветки молодой,
Тройной узорный лист.
С времен далеких оттого —
Таков ученых суд —
Трифолиатою его,
Трилистником зовут.
А в осень щедрые плоды
Появятся на нем:
Как мандарин, круглы, желты,
Горят они огнем.
Они приковывают взгляд,
Но горше нет плодов!
Зачем же люди их растят
В тени своих садов?
У деревца в колючках ствол,
Невысоко оно.
Все ж садовод его нашел
И полюбил давно.
За цвет, за плод, узор листа —
Другим в садах почет.
Но в нем иная красота
К себе людей влечет.
Прекрасна сила деревца!
Ее ты хочешь знать?
Возьми трилистник как отца,
Лимон возьми как мать.
Привей к трилистнику лимон,
Врежь черенок — привой.
К корням отца приросши, он
С морозом вступит в бой.
И, смотришь, деревцо-гибрид —
Вот смысл твоих трудов! —
Зеленокудрое стоит
Зимой среди снегов.
Отец ему дал силу жить
В снега и холода,
А мать — отрадой людям быть
И зеленеть всегда.
Бескрайна неба бирюза,
И нет субтропикам границы:
Где виноградная лоза —
Там может цитрус золотиться.
Бороться должен пионер
За то, чтоб Север сделать Югом!
Передадим живой пример,
Как эстафету, мы друг другу.
Траншеи выроем в земле,
Посадим там, на дне, лимоны.
Они в уюте и тепле
Поднимут молодые кроны.
Лимоны солнце станет греть,
Лаская их листву лучами,
И соловьи полюбят петь
Над ними майскими ночами.
И руки добрые детей
Траншею бережно укроют,
Когда пронзительней и злей
Ветра осенние завоют.
И будет жить подземный сад,
Плодоносить он щедро будет.
Его весенний аромат
Услышат и сквозь вьюгу люди.
В поход, юннаты!
Солнце в хате
С утра на стеклах зажжено.
Пусть будет хата зимним садом,
Теплицей — каждое окно!
Сажайте в кадки, как на грядке,
И апельсины и лимон:
Где лето кратко, — станут в кадках
Они цвести вблизи окон.
В снегах округа. Воет вьюга.
Но солнце греет сквозь стекло.
В мороз — и вьюгу детям юга
Светло здесь в хате и тепло.
Недаром снится щебет птицы
И что весна в цветах идет:
Хоть вьюга злится, — золотится
На тонкой ветке первый плод!
В поход, юннаты!
Солнце в хате
С утра на стеклах зажжено.
Пусть будет хата зимним садом,
Теплицей — каждое окно!
В приморье, в пору листопада,
Субтропиков исследуй сад.
Несходством пестрого наряда
Деревья поражают взгляд.
Одни, готовы зиму встретить,
Последний сбросили листок,
И по стволам деревьев этих
Не движется уснувший сок.
И вечно зелены другие,
Как будто праздник тут весны
Стволы и ветви их тугие
Живыми соками полны.
То мандарины, апельсины,
Лимоны, грейпфрут и кинкан,
Отрядом цитрусов единым
Пришедшие из южных стран.
Горячей светят желтизною
Плодов округлые огни.
Приморской теплою зимою
Дозреют на ветвях они.
Но все изменчиво в природе:
Нежданно грянут холода,
И вот для цитрусов приходит
Неотвратимая беда.
Их кутают и топят печи,
Но, если холода сильны,
Листвы блестящей гаснут свечи —
И цитрусы обречены.
Хоть и зимой здесь солнце греет,
На землю щедро свет свой льет,
Нужны для цитрусов траншеи,
Чтоб не замерзнуть в трудный год.
Или побеги нежных веток
Искусно стелят по земле,
Чтоб им, соломою одетым,
Морозы пережить в тепле.
Но это все несовершенно.
Мичуринцы вперед идут.
Они бессонно, вдохновенно
Иное ищут и найдут!
Есть дерево — трифолиата:
Плоды, как золото, горят.
Оно стоит с лимоном рядом,
Но облетает в листопад.
Оно подвоем для лимона
Надежно служит с давних пор.
С ним свой безмолвный, непреклонный
Ведет наука разговор.
Хотят мичуринцы лимону
Трифолиаты свойства дать:
И опадающую крону,
И несгибаемую стать.
Чтоб он, как русская береза,
На самом севере страны
Любые выдержал морозы,
Листву осыпав до весны.
В жестокие дни былые
Мечтал наш народ о садах,
Где яблоки золотые
Горят, словно жар, на ветвях.
Сказания в годы злые
В труде и борьбе он слагал
Про яблоки золотые
И воду живую искал.
Ты стала навек, Россия,
Свободной Советской страной,
И яблоки золотые
Горят над живою водой!
Первая неделя октября.
Начиная жизни новый год,
Чай раскрыл бутоны и цветет,
И в листве сверкают и горят
Желтые тычинки-огоньки,
Белые снежинки-лепестки.
Теплый воздух нежен и душист.
Потемнела неба синева,
Тихо дышит сонная трава,
Набухает влагой чайный лист…
Зажурчала чуть слышней вода.
Задрожала меж камней звезда.
С моря дышит соленый бриз,
Дорога ныряет вверх и вниз.
Легко катиться с горы арбе,
Буйвол бредет, будто сам по себе.
Стучат по камням два колеса.
Щурит на солнце Вано глаза,
Смотрит он в небо и так поет:
— Солнце за горы идет на заход.
С солнцем мы встали, с солнцем уснем —
Мы дружно и крепко работали днем.
Скажу я: «Приемщик, с почетом встречай
Наш кобулетский колхозный чай!»
Главный технолог к весам подойдет,
Горсть возьмет, к лицу поднесет,
Он улыбнется, глава блеснут:
«Хороший лист и честный труд!»
Спросит приемщик: «Кто привез?»
«Кто привез? Что за вопрос!
Имени Сталина — наш колхоз!»
Ссыпан, взвешен и разложен
Для томленья чайный лист,
И по желобу он сброшен
К огневым машинам вниз.
Из машин, что жарко грели,
Вышел он опять на свет,
И сменил густую зелень
Благородный медный цвет.
А потом на раме шаткой
Так трясли, что думал он,
Будто злою лихорадкой
Был внезапно поражен.
Вот он кружится, измучен,
Сухо в ролере шурша.
Вот лежит он, туго скручен,
Не дрожа и не дыша.
Лента движется недаром
И движенью не перечь:
Обдает горячим паром
Чайный лист сушилка-печь.
В резку лист берут отсюда,
И его крошат ножи,
И тогда каким-то чудом,
Бездыханный, он ожил.
Золотистый и душистый,
Возрожденный в кипятке,
Он с бурлением и свистом
Бьет в походном котелке.
Ни на что не годный
Дикий тощий злак
Вырос худородный
Полотой сорняк.
Но могучий корень
Был у сорняка.
Этот злак упорный
Пережил века.
Нив единоличных
Горькая судьба,
Он в полях пшеничных
Забивал хлеба.
Он сражался с рожью,
Он ячмень глушил.
«Наказаньем божьим»
Он в столетьях слыл.
Говорили люди:
«Пред судьбой смирись!
Было так и будет:
С силой не борись!»
Былью стародавней
Стал «закон» нам тот:
Где наука правит, —
Чистый хлеб растет.
Потому что дышит
Без оков земля,
Потому что вышел
Трактор на поля.
Плевел злой, что пашни
Засорял подряд,
Был наукой нашей
В переделку взят.
Плевел опылили
Не его пыльцой.
К сорняку привили
Колос налитой.
Крепкий, мощный корень,
Сто стеблей на нем:
Колос во сто зерен
Над любым стеблем.
И его не сушит
Самый сильный зной.
Он живет — не тужит
На земле любой.
Ни песка, ни камня
Не боится он.
Плотный куст, как знамя:
Высоко взнесен.
Светят в небе зори.
Получи, страна,
Десять тысяч зерен
С каждого зерна!
Веселый, пытливый и смелый,
Ты снова собрался в поход,
И снова волна зашумела,
И ветер исканий поет.
Шагай же, где не было следа,
Где люди еще не прошли,
Чтоб всюду открыть и разведать
Богатства советской земли.
Ты видел Каспийское море
И бьющий о скалы прибой.
Кавказа высокие горы
Сверкали в снегах над тобой.
Встречали тебя и поили
Кубань, и Аракс, и Кура.
Тебя ледники леденили,
Томила в пустынях жара.
В гранитные двери Урала
Ты вышел на новый простор.
Там грозная песня марала[7]
Гремит над вершинами гор.
Там синим туманом окутан
Другой поднебесный хребет.
Широкие реки текут там,
И в мире подобных им нет.
По ним, как стеклянные глыбы,
Со звоном проносятся льды,
И спорят гигантские рыбы
С напором весенней воды.
Размыты волною и ливнем
Обрывистые берега.
Там мамонта желтые бивни
Нацелены в сердце врага.
На отдыхе в реку ныряя,
Охотник со дна достает
То камень с отточенным краем,
То рог, превращенный в копье.
И дикие гуси, под осень
Снимаясь с гнездовий своих,
В зобах самородки уносят
Неведомых рек золотых.
Искать — человечье призванье,
Дорога в горах не близка.
Спеши же к реке без названья:
Пусть названа будет река!
Всходи на отвесные стены
Над пенной таежной рекой.
Врубайся в руду молибдена
Упорной стальною киркой.
Два легких ствола вместо лодки
И шест в напряженной руке…
Звенят и горят самородки,
Сшибаясь в заплечном мешке.
Ты солнца сгустившийся пламень
Добудешь из тьмы рудников,
И травы, и корни, и камни
Расскажут о тайнах веков.
Ничто их не скроет, не спрячет.
Шагай же бесстрашно вперед.
Пусть радостней все и богаче
Отечество наше живет!
В феврале метут метели,
След ровняя за собой,
Но над лесом белых елей
Вдруг проглянет, как в апреле,
Купол неба голубой.
И закапали, запели
Вперезвон и вперебой
С веток частые, капели.
Не страшны для нас с тобой
Эти поздние метели:
На поляне на лесной
Солнце встретилось с весной.
Гром лавин, шмелиный гуд,
Блеск горячий дня.
С крутизны ручьи бегут,
Пенясь и звеня.
Снег в ущельях у реки
Отступает ввысь.
Первоцветов огоньки
Вдоль тропы зажглись.
Золотой и голубой,
И каких здесь нет!
Мил в апреле мне любой
Ранний нежный цвет.
По лесам — зеленый дым
Молодых листков.
Весь в огне кизил. Над ним —
Трепет мотыльков.
Замолкает птичий свист,
Гаснет синева.
Слышу я, как дышит лист,
Как растет трава.
Стремительна и глубока
С кудрявых гор течет река.
Она, прозрачная до дна,
В июльский полдень холодна,
И в глубине, на дне у ней —
Цветные россыпи камней.
Гремя и прядая, вода
Людей скликает и стада,
Чтоб напоить в палящий зной
Кипящей влагой ледяной.
Бегут года. Гремит вода,
Не иссякая никогда!
Он режет зеленую глубь воды,
Меж водорослей скользя.
До первой и острой, как соль, звезды
Ему отдохнуть нельзя.
Семейство сельдей расплескало ртуть:
Трепещет живой садок.
Песчинки и корни у них во рту,
Цветы водяных садов.
И вновь — на поверхность и курс на ост,
Играя, берет дельфин,
И пену взметает тяжелый хвост
Сильней и быстрей, чем винт.
Утих прибой —
И голубой
Залив перед тобой.
Плывет дельфин,
Еще один,
А там за ним другой…
Наперерез
И плеск, и блеск
Атласных черных спин.
Один, другой…
Сверкнул дугой
Ныряющий дельфин.
И вот смотри:
Ведут все три
Охоту сообща
И гонят сельдь
В рыбачью сеть,
Играя и плеща.
Над рекой склонись гремучей
И в прозрачной глубине
Ты заметишь плоский камень,
Шевелящийся на дне.
Как и все его соседи,
Что в песке лежат, он ряб.
Только он живой и быстрый,
Потому что это краб.
Но не знает он прибоя
И морских соленых вод:
Занесенный птицей в горы,
Он давно в реке живет.
И вокруг него повсюду
Галька пестрая видна.
Год от года постепенно
Принял краб окраску дна.
Осторожною рукою
Этот камень тронь слегка —
И помчится боком, косо
Он среди известняка.
Туман дымится влажный
Над спящею травой.
Банан качает важно
Шуршащею листвой.
И вечер убаюкал
На медленной волне
Стеклянный легкий купол
В морской голубизне.
По краю опоясан
Он яркою каймой
(Игра сравнится красок
Лишь с радугой самой).
Течению послушен,
Пронизан светом весь,
Он кажется воздушным
И потерявшим вес.
Но нет, узнал я летом —
Медуза тяжела:
Как будто купол этот
Из жидкого стекла.
Медуза спать не хочет,
Совсем ей не до сна:
В воде и днем и ночью
Добычу ждет она.
И щупальцы, как змеи,
Скользят то вверх, то вниз
Схватить ее посмеешь
Смотри не обожгись!
А выбросишь на берег
Тогда увидишь ты,
Глазам своим не веря,
Лишь лужицу воды.
Кавказский рододендрон густ
Необычайно так.
Здесь куст цепляется за куст
И труден каждый шаг.
Он в желто-огненных цветах,
Высоких гор краса,
И на коричневых листах
Дождем дрожит роса.
Оплошною зарослью покрыт
Подоблачный хребет.
Туда заостренных копыт
Ведет знакомый след.
Прохладны чащи и темны,
И там детей своих
Оберегают кабаны
От хищников лесных.
На лесной поляне мшистой
Анемоны расцвели,
И проглянул шелковистый
Кулачок из-под земли.
Он, окутан нежной пленкой,
К солнцу тянется, дрожа,
И под кожицею тонкой
Он спирально листья сжал.
В полдень солнце ярче светит.
Оболочки плен прорвав,
Вайи[8], свежие, как дети,
Вьются между мертвых трав.
Им дышать и жить свободней.
Чуть подросшие вчера,
Распахнут они сегодня
Вырезные веера.
Уходит дикая коза
Пастись в дубовые леса.
Как быть? Козленок мал,
И с ней ему нельзя идти:
Лисица встретит на пути —
И он тогда пропал.
И говорит козленку мать:
— Ты должен тихо, здесь дремать,
Запрятавшись в траву.
Лисиц не бойся и котов,
Ответить свистом будь готов,
Когда я позову.
Козленок маленький пятнист,
И пятна ржавые — как лист,
Упавший с ветки вниз.
Козленок так на землю лег,
Чтоб отыскать его не мог
Ни волк, ни хитрый лис.
Поджал он ножки
