Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Человеку надо мало:
чтоб искал
и находил.
Чтоб имелись для начала
друг —
          один
и враг —
            один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете
мама.
Сколько нужно ей —
                             жила…
Человеку надо мало:
после грома —
                    тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь —
             одну.
И смерть —
                одну.
Утром свежую газету —
с Человечеством родство.
И всего одну планету:
Землю!
Только и всего.
И —
       межзвездную дорогу
да мечту о скоростях.
Это, в сущности, —
                          немного.
Это, в общем-то, —
                          пустяк.
Невеликая награда.
Невысокий пьедестал.

Человеку
            мало
                  надо.
Лишь бы кто-то дома
ждал.

Сотни лет
              расходиться широким кругам
по огромной воде
молчаливой реки…

Выше всех Эверестов —
                                 Мамаев курган!
Зря об этом
в учебниках нет
ни строки.
Зря не сказано в них,
что теплеет Земля
и светлеет Земля,
                       оттого что на ней,
о курганах Мамаевых
помнить веля,
загораются
               тысячи Вечных огней…

Мне сюда возвращаться.
                                К добру и к беде.
Мне сюда приходить.
                             Приползать.
                                             Прилетать.
И, схватившись за сердце на той высоте,
задыхаясь,
разреженный воздух глотать.
Мне сюда возвращаться.
                                Из мелких потерь.
Из ухоженных стран.
И горячечных снов.
Натыкаться на долгие стоны людей
и кольчуги
              позванивающих орденов…
Зря не сказано в книгах,
Мамаев курган,
что металла в твоем оглушенном нутре
больше,
          чем в знаменитой Магнитной горе!
Что хватило его и друзьям
и врагам.
Вместо капель росы,
                           как слепое жнивье,
проступает железо,
кроваво сочась…
И поэтому
самая главная часть
в притяженье Земли —
                               притяженье твое!..

Ты цветами пророс.
Ты слезами пророс.
Ты стоишь,
поминальные муки терпя.
Синеватые молнии
                          медленных гроз,
будто в колокол памяти,
бьются в тебя!
И тогда поднимаются птицы с земли,
и колышется нервно
                           степная трава.
Оживают
затертые напрочь
                       слова.
И по плитам
устало
стучат
костыли.

Был он рыжим,
                    как из рыжиков рагу.
Рыжим,
          словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
                  мать веселою была:
«Я от солнышка
сыночка родила…»
А другой был черным-черным у нее.
Черным,
будто обгоревшее смолье.

Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была
                             черна!..»

В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы
беду.
Оба сына,
             оба-двое,
                         соль Земли —
поклонились маме в пояс
и ушли…

Довелось в бою
                     почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и черный дым,
злую зелень
                застоявшихся полей,
серый цвет
               прифронтовых госпиталей.
Оба сына,
             оба-двое,
                         два крыла
воевали до Победы.
Мать ждала.
Не гневила,
               не кляла она судьбу.
Похоронка обошла ее избу.
Повезло ей,
               привалило счастье вдруг.
Повезло одной
                    на три села вокруг.
Повезло ей,
               повезло ей,
                              повезло!
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына,
             оба-двое,
                         плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком —
                                  к плечу плечо.
Ноги целы,
               руки целы —
                                 что еще?
Пьют зеленое вино,
как повелось…
У обоих изменился
                          цвет волос.
Стали волосы —
                      смертельной белизны…

Видно, много
белой краски
у войны.

Неправда, что время уходит.
                                      Это уходим
                                                      мы.
По неподвижному времени.
                                     По его протяжным долинам.
Мимо забытых санок
                            посреди сибирской зимы.
Мимо иртышских плесов
                                  с ветром неповторимым.
Там, за нашими спинами, —
                                       мгла с четырех сторон.
И одинокое дерево,
                          согнутое нелепо.
Под невесомыми бомбами —
                                       заиндевевший перрон.
Руки,
       не дотянувшиеся
                              до пайкового хлеба.
Там, за нашими спинами, —
                                       снежная глубина.
Там обожженные плечи
                                деревенеют от боли.
Над затемненным городом
                                   песня:
                                           «Вставай, страна-а!..»
«А-а-а-а…» – отдается гулко,
                                      будто в пустом соборе…
Мы покидаем прошлое.
                                Хрустит песок на зубах.
Ржавый кустарник
                        призрачно топорщится у дороги.
И мы на нем оставляем
                               клочья отцовских рубах
и надеваем синтетику,
                             вредную для здоровья.
Идем к черте, за которой —
                                     недолгие слезы жен.
Осатанелый полдень.
Грома неслышные гулы.
Больницы,
              откуда нас вынесут.
Седенький дирижер.
И тромбонист,
                   облизывающий
                                        пересохшие губы…
Дорога – в виде спирали.
                                   Дорога – в виде кольца.
Но —
отобедав картошкой
                           или гречневой кашей —
историю Человечества
                              до собственного конца
каждый проходит по времени.
Каждый проходит.
Каждый.
И каждому – поочередно —
                                      то солнечно,
                                                       то темно.
Мы измеряем дорогу
                           мерой своих аршинов.
Ибо уже установлено
                            кем-то давным-давно:
весь человеческий опыт —
                                    есть повторенье ошибок…
И мы идем к горизонту.
                               Кашляем.
                                            Рано встаем.
Открываем школы и памятники.
                                           Звезды и магазины…
Неправда, что мы стареем!
Просто —
              мы устаем.
И тихо отходим в сторону,
                                   когда кончаются силы.

Пословица стучится в дверь.
Впустить ее приходится:
«Счастливым дням
                         не слишком верь…
Не так живи,
как хочется…»

А я живу,
            как хочется.
А я живу,
            как дышится.
Судьба —
моя помощница.
Любовь —
моя владычица…
Дожди летят
                 звенящие!
Дрожит земля от грохота.
Успеть бы мне
                   понять ее,
хоть чуточку,
хоть крохотку.
Сказать бы,
               что не сказано
о мужестве, о верности.
Ведь только шаг
                      у каждого
с рождения
до вечности…

А я живу,
            как хочется.
Иду своей дорогою.
А чем она закончится,
гадать пока
не пробую.
По ней пройду я до конца
распахнуто и праведно.
И правнук мой
                    пойдет в отца.
А может быть —
и в прадеда…
Над миром вновь встает заря.
И я гляжу на зарево.

И каждый день
                    совсем не зря
опять живу я
заново.
Судьба —
моя помощница.
Любовь —
моя владычица…
И надо жить,
                 как хочется.
И надо жить,
                 как дышится.