Антология - Европейская поэзия XIX века

Когда из Калиша[96] вступил отважных добровольцев полк
В Варшаву, реяли орлы и флагов польских реял шелк,
Предчувствуя с тираном бой во имя чести и любви,
Во славу смелых калишан Варшава грянула: «Живи!»
«Нет! — молодой солдат в ответ, кладя ладонь на грозный меч.
Смерть калишанам! Смерть в бою, чтобы отечество сберечь!»
Господь! Напрасен жар бойцов, главою досягнувших звезд.
И родине надменный дар — алмазы дивные невест.
Теперь народ спешит в костел под орудийный тяжкий гром,
Пред алтарем за польский край склоняясь набожным челом.
Напрасно все! И мир скорбит (кровавый гром терзает слух!):
Когда над рабскою землей восторжествует вольный дух?
О императорский указ, елейно-нежен окрик твой:
Царь любит Польшу, как отец, — и выдал Польшу на убой.
Напрасно вздыбился народ: «Мы не хотим тебя, тиран!»
Он снова стонет под ярмом, и льется кровь из алых ран.
Но вы, усопшие сердца, храните благородный сон:
Вам, павшим гордыми в борьбе, — все розы будущих времен,
К могилам поспешит поэт, которому неведом страх,
Среди гигантских гекатомб он славит ваш мятежный прах.
И вольный, будущий народ победный столп вам водрузит,
И доблесть ваших Фермопил прославит новый Симонид[97].

В ненастном бурном шуме
Мы едем в тяжкой думе.
Кто ведает, куда?
Разверзлась хлябь потопа.
На нас глядит Европа,
В ночи блестит звезда.

На мост последний всходим,
С отчизны взор не сводим:
Мы перешли рубеж.
Товарищ безотрадный!
Нам светит факел чадный,
Окончен наш мятеж!

Ты сгублено заране,
Геройское восстанье,
В ночи исчез твой след.
Возлюбленной равнине
Мы посылаем ныне
Прощальный наш привет.

Навек прощайте, братья!
Сырых могил объятья
Покорно ждут бойца.
Но мы — отвергли цепи!
И не в фамильном склепе,
Вдали уснут сердца.

Прощайте, дети, жены!
В борьбе вооруженной
Вершится Страшный суд.
Омыт в крови безвинной
Солдатский штык Берлина
И петербургский кнут.

Над нами встал владыка.
И нет грознее лика:
Свинцовый, сонный взгляд
И лоб его жестокий,
Врожденный шрам глубокий
На лбу — беду сулят.

Мы славу купим кровью,
Презрев покой, здоровье,
Одним огнем горя.
Здесь, в побежденном войске,
Последний шляхтич польский
Достойнее царя.

Так! Нам в наследье — слава,
И бой за честь и право,
Который мы вели,
И край, войной багримый,
И горсть земли родимой,
Отеческой земли.

Блаженны братья наши,
Испившие из чаши
Из вольной, круговой,
И вы, сыны Волыни,
Что в бешеной стремнине
Нашли себе покой!

От натиска погони
Их к Висле мчали кони
Сквозь плотный вражий строй,
Они близ переправы,
Где бой бурлил кровавый,
Воспрянули душой.

За что принять им муку —
С отечеством разлуку?
Их честь — в родной стране.
И мчатся в клубах дыма
В поток неукротимый
С оружьем, на коне.

Отеческие волны,
Давно вы кровью полны,
Примите ж их сердца!
И мчите неустанно
На волю океана
Их, вольных до конца!

Крылато слово, как стрела.
Сам на себя пеняй за спешку,
Коль произнес его в насмешку
Или сказал его со зла.

Похоже слово на зерно.
Обронишь ты его случайно,
Но в землю твердую отчаянно
Корнями вцепится оно.

Подобно искре, хмурым днем
Погаснув, истлевает слово.
И на ветру воспрянет снова,
И все заполонит огнем.

Едва родимся мы на свет,
Весь мир словами обозначим.
Смеемся из-за них и плачем.
Поверь, что слов никчемных нет.

Молитвам, господи, внемли,
Несчастным ниспошли спасенье.
Даруй слепому исцеленье,
Чтоб видеть красоту земли.

Словами одарил нас бог.
Но ты, всесильный, всемогущий,
Сокрыл от нас их смысл грядущий,
Чтоб их постичь никто не смог.

Зажги ж огонь средь темноты!
Пусть в цель летит стрела крылато!
Ведь то, что праведно и свято,
На свете знаешь только ты!

Ты смотришь молча на меня.
В глазах поблекших нет огня,
Под стать туману бледность кожи,
И друг за другом две души
Шпионят в каверзной тиши.
…Меня заверить не спеши,
Что ты — есть я! Нет, мы не схожи!

Но знаю я, кто ты таков,—
Виденье из тревожных снов,
И страшно мне тебя увидеть.
Кровь застывает, холодна…
Но есть в твоих чертах вина.
И я еще понять должна —
Любить тебя иль ненавидеть.

Властолюбивей всех владык,
Ты править мыслями привык
Неумолимо и сурово.
Им, как рабам, даешь приказ,
Но льется мертвый свет из глаз,
Холодный блеск… и я сейчас
Скорее убежать готова.

Улыбкой нежной на устах
Растопишь мой недавний страх,
Она приветливо засветит…
По моему лицу скользит…
Но в темном взгляде гнев сквозит,
Черты коварство исказит.
Ты, как палач, что жертву метит.

Нет, я — не ты! Не прекословь!
Не схожи наши плоть и кровь,
И в этом трудно усомниться.
Мы — рознь друг другу, сам гляди!
Отец небесный, пощади!
Неужто и в моей груди
Душа зловещая таится.

Но непонятно, отчего
Связует нас с тобой родство.
Одной мы спаяны судьбою.
Приди ко мне! Ступай вперед!
Пусть сердце в ужасе замрет,
Но мне известно наперед,
Что я заплачу над тобою.

Когда вконец измучил землю зной,
Жара сменилась свежестью ночной,
Я прилегла в лесу на мох глубокий.
И шелестела надо мной листва,
И щеки щекотала мне трава,
И запах луга слышался далекий.

И темноте нахлынувшей вослед
Просачиваться стал неясный свет.
Он меркнул, вспыхивал и, вновь пылая,
Струился, падал сквозь проем ветвей.
И это был свет родины моей —
Тот, что недавно в комнате зажгла я.

Я различить могла средь тишины
Шуршанье листьев, тех, что с вышины,
Кружась, на землю опускаться стали.
Я столько передумала всего,
Биенье сердца слыша своего,
Уже не зная: я жива, мертва ли?

Сплетались мысли, словно кружева.
Мне годы детства вспомнились сперва.
Лицо и голос. Чей? Давно забыла.
Ну, а потом, подхваченный волной,
День нынешний предстал передо мной.
Его ко мне, как к берегу, прибило.

Но, словно бьющий из глубин родник,
Спешили мысли дальше, и возник
День будущий тотчас перед глазами.
Себя я вижу сгорбленной, больной.
И памятки родных, любимых мной,
Я разбираю поздними часами.

На их портреты буду я смотреть.
В одеждах, что успели устареть,—
Мои любимые. Я трепетно достану
Записки, письма, выцветшую прядь.
И, больше слез не в силах удержать,
Я в тишине над ними плакать стану.

И вот на кладбище увижу я себя.
Колени преклонив, молюсь, скорбя,
На сером камне имена читаю
Тех, кто всегда в моей душе храним.
И птица закричит, повеет дым.
Земля зовет, и я в нее врастаю.

Нет. Я очнусь. Вновь под ногами твердь.
И мне приснилась только эта смерть.
Пойду домой и долго буду тщиться
Понять, что значил свет в полночной мгле.
То был свет лампы на моем столе
Иль вечный свет, горящий у гробницы?