Александр Житинский - Снежная почта

Покров показался. Трехглавая церковь,
Погост, за околицей лес.
Скрипучий автобус по самому центру
На пыльную улицу влез.

Бегут ребятишки, гармошка играет,
С кошелками бабы стоят,
А в небе над ними от края до края
Малиновый зреет закат.

Свои пересуды – какая погода?
К дождю или сызнова сушь?
Кругом молчаливая стынет природа —
Овраги, осинники, глушь.

И если взобраться на верх колокольни,
На купол, где ржавленый крест,
Увидишь, как лес далеко и привольно
Раскинул вершины окрест.

Подняться на облако – птицам на зависть —
И Волгу увидишь вдали.
А вот и Покров, как зеленая завязь
На светлых проселках земли.

И солнце зашло, и закат догорает,
Еловая чаща черна.
В далеком Покрове гармошка играет,
И вышла из лесу луна.

В далеком Покрове… Искал, как иголку
В стогу, – эту землю свою,
Где сосны и ели стоят вдоль проселка
В тяжелом и ровном строю.

Где чистый родник за лесным поворотом
И трудно от хвои вздохнуть,—
Береза и камень у края болота
Укажут мне правильный путь.

Рогожская губерния,
Соломенный уезд.
Петух зарю вечернюю
Скликает под насест.

На поле недокошенном
Косилка тарахтит.
Затеряна, заброшена
Дерйвенька стоит.

Проветривают валенки
Ценою медный грош.
Крапиву у завалинки
Косою не возьмешь.

Три дома с огородами.
Живут двенадцать душ.
Страдают недородами
В распутицу и сушь.

Живут своим обычаем:
Богаты чем – к столу.
С иконами привычными,
Забытыми в углу.

На стенке фотографии
Артистов и родни
С гармошками и граблями,
Семейством и одни.

И новости неспешные,
И письма раз в году.
– Живем, покуда, грешные,
Себе же на беду.

Мальчонки отрываются.
В ремесленном один,
Другой по свету мается,
Считай, что блудный сын.

Посылка новогодняя
Да к Пасхе перевод.
Кровать его свободная
Уже который год…

…На невысокой местности
Амбары да плетни.
Бегут недели, месяцы
И годы, словно дни.

Неслышно осыпается
Каленый цвет осин.
В дорогу собирается
Последний, третий сын.

Я не сплю. На избах тени
Шевелящихся берез.
Бабка встала на колени,
Задремал под лавкой пес.

За поваленным забором
Поле темное лежит,
И звезда над черным бором
Потихонечку дрожит.

Наступает та минута
Напряженной тишины,
Для которой мы как будто
Не слышны и не нужны.

Для которой только поле,
Только тени под луной
Да запрятанное горе
Там, за дальнею избой.

Утром выйти на дорогу —
Грузовик промчит в пыли —
И шагать за солнцем в ногу
С песней утренней земли.

В полдень мокрую рубаху
Снять и полем в березняк,
Где невидимая птаха
Подает условный знак.

Там на глянцевых листочках,
На полянах меж стволов
Перепутанные строчки
Молодых курносых слов.

Собираешь, как малину,
В рот, на запах и на вкус,
В туесок, ведро, корзину
Эту лиственную Русь.

Береста, береза, брага
Допьяна поит людей.
В земляничных листьях влага
Спелой ягоды вкусней.

Тени, вырубка, подлесок,
Ельник чистый, как шатер.
Гриб серьезен, полон, весок
Привораживает взор.

На поляне врассыпную
Шляпки масляных маслят.
Ловишь присказку лесную,
Не нашел – иди назад.

Лесом, полем ли, оврагом,
Сквозь осинник напрямик,
По тропинке скорым шагом…
Солнце село. Лес поник.

Избы, серые заборы,
Благодарственная лень.
И звенят в ушах, как хоры,
Гроздья слов за целый день.

Хорошие люди, читайте хорошие книги!
На стертых страницах зеленый царит полумрак,
Там плещут моря, затеваются балы, интриги,
Крадется по городу серый с прожилками враг.

Там сразу не скажешь, какой из миров нереален.
Надейся на детство, а правду подскажет строка.
Почетному слову ты будешь слуга и хозяин —
Стесненным дыханьем свинцовая пыль дорога.

Когда буквоеды-филологи насмерть рубили
Священные рощи олив на библейских холмах,
И песни Гомера, покорные, словно рабыни,
Сгорали смешно и позорно у них на губах,

На каждое слово броню толстозадого смысла
Навешивал школьный заслуженный архиерей
И мелом стучал по доске, но не вышло, не вышло!
Посмейтесь над ним, покорители книжных морей!

И дрожь узнавания наивернейшего слова,
И собственный лепет без голоса, без пастуха
Испробуйте снова, счастливцы, испробуйте снова,
Пока острый глаз и пока перепонка туга!

В этом наспех придуманном мире
На глаголах – бубенчики лиц.
Разлетаются выше и шире
Разноцветные хлопья зарниц.

И кудесник-вагоновожатый
Видит в щелочку выгнутый рельс
И ведет свой короткий и важный
Перезвоном наполненный рейс.

Наступает веселое утро.
На маршрутном листе – небеса.
Осыпается жалкая пудра,
Без остатка пылит полчаса.

Слово за слово – корень, приставка,
Снова корень, такой корневой,
Что белеет немытая лавка,
И тропа зарастает травой.

Исчезают колеса и скобы,
А трамвайные дуги в лесу
Долго ищут железные тропы
И тихонько звенят на весу.

Светлой осени костры
И ленивые качели
Нас как будто научили
Новым правилам игры.

Это день перед войной.
Посмотри: оркестр военный
Венский вальс благословенный
Чертит кисточкой одной.

Впереди седой трубач,
Академик флюгельгорна
Дует важно и упорно,
Будто вальс еще горяч.

День кружит на высоте,
На три четверти, по ноте
Он припомнится пехоте,
Как зарубка на версте,

Отделяющей века,
Смену правил и привычек
Блеском звездочек и лычек,
Пулей-дурой у виска.

Сегодня встретился хороший человек.
Такая редкость! Шел и улыбался,
Как будто улицы неосторожный бег
Его души нисколько не касался.

Счастливый обитатель корабля
Без паруса, без якоря и флага
Он плыл, куда звала его земля,
И это было больше, чем отвага.

На мудреца довольно простоты,
А простаку спокойнее живется.
В порыве недоношенной мечты
Святая правда в людях ошибется.

А этот улыбается, чудак!
Несет авоську с пойманным арбузом.
Я шел и любовался просто так
Его зеленым полосатым грузом.

Приходи ко мне запросто.
Вечерами я дома.
Мы послушаем записи
Наших старых знакомых.

Там стеклянные кубики
Невесомостью дышат,
И почтенную публику
Слезы совести душат.

Это Моцарт рассерженный
Притворяется тихим,
Но, на землю поверженный,
Вдруг становится диким.

На лету превращается
В первородного Баха.
Там, где месса кончается,
Начинается плаха.

Далеко, далеко еще
Заведут нас молитвы!
В этом мире ликующем
Вечны первые битвы.

И на счастье подаренный
Разбивается Моцарт,
Потеряв под ударами
Блеск мятежных пропорций.

Не прислала мне повестку
Комариная война
И под окнами в отместку
Голосила дотемна.

Первый голос: ярче ментик,
Королевский трубадур!
Стиль высокий – франтик, шпентик,
Весельчак и балагур.

На второго накричали,
Он совсем ушел в себя.
Лезут перышки печали
У седого воробья.

Третий голос – деревенский
Плач побитого в кустах.
Ярославский ли, смоленский,
Волчий шорох, птичий страх.

Строчка, точка, запятая,
Понарошке и вразброд
Эта троица святая
На дремучий суд идет.

Обсудили, осудили,
Пропечатали приказ
И частушечные были
Разорили напоказ.

Прицепили строчки к смыслу,
Словно ведра к коромыслу.
Синий ментик был неправ,
Он упал, траву примяв.
Только перышки печали
Ни за что не отвечали.

Напряжение внутренней жизни
Так легко от друзей укрывать.
Суета на веревочке виснет,
И летит одуванчиков рать.

На лугу непрерывно-зеленом
От цветка до цветка, второпях,
Как положено вечным влюбленным,
Скачут мошки на первых ролях.

Им не стягивать узел Вселенной.
Легкомыслие – ветер в крови.
На земле музыкальной и пенной
Ноту счастья за хвостик лови!

А тебе – ни ромашек, ни пенья,
И за лодкой чужой не грести.
Ток высокого напряженья
Держит душу, как землю в горсти.