Александр Житинский - Снежная почта

Барометр, бродяга лунных стрелок!
На бурю поверни. Великой суши
Уже печали трубочкой свернулись,
И каждый стих свивает тонкий кокон.

Пора. Осыпается лето.
У красных вагонов трамвая
Свои прицепные секреты,
Колес перестуки. Глаза
Откроются. Я без билета
В прозрачную осень вплываю,
Горят ослепительным светом
Сосновые сказки – леса.

И золотом, золотом – залом
В огнях, зеркалах, музыкантах —
Слепит близоруким пожаром
Соснового строя стена.
И солнце малиновым шаром
Раскатится – девочки в бантах
Бегут по садам и бульварам,
А осень – чужая вина.

Я счастлив. Осеннего блеска
Волна перепутала звуки.
Лежат протяженно и резко
Теней разлитые стволы.
А там, на губах перелеска —
Одно только слово: разлука,
Разлука – сияющим всплеском,
Уколом зеленой иглы.

Бережно храни
Лист китайской розы,
Шелковые дни,
Ситцевые грезы.

Память, как трамвай.
Не бери билета.
Увезет на край
Нынешнего лета.

Каменный тупик
Преградит дорогу.
Надо напрямик,—
Обойди немного.

Там на самом дне
Куст китайской розы
В предрассветном сне
Пляшет на стене.

На кленовых расписных листах
Напишу два слова: «Слава, осень!»
Ветер слезы дождевые носит
И развешивает на кустах.

Не сумела удержать разлив
Острова гранитная преграда.
Смертный час не города, но града
Требует расплаты за разрыв.

Стылая высокая вода
Так прозрачна, так неуловима,
Словно там без голоса и грима
Лицедейство холода и льда.

День сгорел без пламени, тайком
Дотлевают срезанные сучья.
Истончилось кружево паучье
И свернулось в сероватый ком.

Забрести так грустно одному
На венецианские аллеи,
Где петровских парков брадобреи
Ножницами щелкают в дыму.

Еле дышащий пар от полей,
Словно иней на привязи танца,
И лицо, потемнев от румянца,
Провожает стрелу журавлей.

Третий слева – твой истинный брат,
Окольцованный беглой жестянкой,
Обрученный навек с испанкой
На испанский летит закат.

Ты склоняешь: разлука, разлук,
За разлукой не слышно тревоги,
За излукой не видно дороги,
Но натянут конвой, как лук.

Третий слева – и сердце в крови.
Но не вынуть звено из цепи.
Перед ними горы и степи,
А любовь на земле лови,

Что податлива и черна,
Дышит инеем или паром
И скрывает лицо покрывалом,
Как покинутая жена.

Сентябрь наколесил ветров.
Он нездоров. Он роет яму,
Как зверь, и дергает упрямо
Проспект за струны проводов.

Он выметает, как песок,
Из подворотен чьи-то взгляды,
Походки, платьица, парады
Зонтов и шарфиков вальсок.

Нашепчет на ухо: квартал
Нельзя пройти без передышки.
Заводит мелкие интрижки,
Как баловень, спешит на бал.

Очки наденет, в зеркалах
Витрин изобразит гримасу,
Но беспокойней час от часу
Его усмешка на устах.

Пройти квартал – и решено
Заклеить раму. Скоро снеги,
Как искры, – выплеснут на бреги
Зимы шипучее вино.

Шаманство бубна и метель,
Повадки старых арестантов,
Сам черт качает колыбель
В кругу блестящих адъютантов.
Талантов? Нет! Подделан хмель
Красавиц, бабочек, курантов
Непобедимая печаль,
И хмеля истинного жаль.

Увлечь легко, лукаво, тайно,—
Сам не заметишь, как пропал.
Не может быть! Необычайно
Необычаен карнавал.
Подборка лиц весьма случайна:
Букинистический развал
Стихов, дешевого картона,
Виньеток и дурного тона.

Умчаться! Выбор предрешен.
Лети, ладья, напропалую
От слитности мужей и жен,
Разбитости сердец. Тоскую,
Угаром общим поражен,
Серьезен, плачу, комикую
И, оторвавшись сгоряча,
Лечу, как пробка пугача.

Позвольте осмотреть планету!
Мадам, простите, я готов
Набрать для каждой по букету
Чудесных утренних цветов,
Но одинокому поэту
Другой удел – небесный кров,
Щепотка пепла, щедрость духа,
Немного голоса и слуха.

Я оставляю вам кусты
Благоухающей малины,
Мои весенние мечты,
Мои осенние кручины.
Они приятны, но пусты,
По виду только исполины.
Задует ветер – что там? страх!
Бегут на четырех ногах.

Подумав коротко, навечно
Я оставляю вам стихи.
На вашей совести, конечно,
Судить, рядить – они плохи,
Они прекрасны, но беспечны…
Не вынести тройной ухи
Суждений, выговоров, стонов
Моих знакомых Цицеронов.

Пойдем со мною, помолчим,
Присядем в парке на скамейку.
Октябрь беснуется; пред ним
Стоят, вытягивая шейку,
Осины, клены. Едкий дым
Сворачивает в ту аллейку,
Где над скамейками, как встарь,
Разбитый дребезжит фонарь.

Скажи два слова. Нет, не надо.
Я отлучен от этих слов.
Густого лиственного сада
Давно осыпался покров.
А мне уроки листопада
Сдвигают сроки, портят кровь,
Напоминают эти лужи,
Что я не тот, остыл, простужен.

И я один. Немудрено.
Тебя я на ходу придумал,
Случайно заглянул в окно,
На свечку тоненькую дунул
И распустил веретено
Волшебных сказок, но колдуний
Увидел розовый оскал,
Смешался, съежился, сбежал.

Теперь прости. Адмиралтейство
Законным лучиком горит
Сквозь городское лицедейство,
Трамвайный грохот и гранит.
Так просто совершить злодейство
Средь кирпичей, бетонных плит,
Подъемных кранов, труб и окон,
Опутанных электротоком.

Так просто позабыть слова,
Что были в детстве. Тише, дети!
У каждого свои права,
Свои потемки, доски, клети,
Своя больная голова,
Которой надоели сети
Ежеминутных перемен —
Ни сна, ни отдыха взамен!

Не торопитесь, торопыги!
Со вкусом сядьте на диван,
Листая избранные книги —
Монтеня, Пушкина. Ведь вам,
Должно быть, надоели фиги,
Упрятанные тут и там
В томах дражайших драгоманов
И фантастических романов.

А то махнем со мной в леса,
В деревню тихую Коржово.
Сейчас там осени глаза
Печальны. Песню на два слова
Выводят птичьи голоса,
Поэты золота лесного,
В краю, где счастья не видать,
Оставшиеся зимовать.

Не спрашивай. Тебе понятно.
Там дед Василий на печи
Кряхтит, ругается невнятно
И в чае мочит калачи.
Поговорить бы с ним занятно,
Но, знаешь, лучше помолчим
И посидим за самоваром,
Окутанные важным паром.

А за окном дожди, дожди…
Поля распаханы, раскисли.
От девяти и до шести
Дожди – ни проблеска и мысли
О том, чтоб выйти и дойти
До той рябины, где повисли,
Корявым пламенем горя,
Глаза рябого октября.

Начнем застольную беседу.
Ты мой герой, я твой слуга.
Куда потянет непоседу,
Туда летит моя строка.
Я сам решил было – уеду,
Да мне дорога нелегка.
Бродить с котомкою по свету
Теперь невесело поэту.

Что скажешь мне, товарищ мой?
Каким поделишься секретом?
Твой дом остался над Невой,
Отпал, как пепел сигареты.
Скривился некогда прямой,
Как след ножа и свет ракеты,
Твой путь от первого звонка
До ящика гробовщика.

Тебя тогда не волновали
Вопросы зла или добра.
Стояла осень. Напевали
Часы – пришла, пришла пора
Задуматься о карнавале,
Где все всерьез и все – игра.
Ты выбрал шаткую основу,
Доверившись слепому слову

Как случаю. Из деревень
Струились жилистые токи.
Давай забросим дребедень:
Морали мерзкие уроки,
Хороший тон, воскресный день
По магазинам, стиль эпохи
И мелочную кутерьму
Забот – ни сердцу, ни уму.

Смотрите – скачет подстаканник,
Высокий чин, мордоворот.
Полковник или окаянник —
Сам черт его не разберет.
Мазурку пляшет, как посланник,
Заморский обер-обормот.
Несется вскачь, ведя по кругу
Свою законную супругу.

За ним раскрашенный злодей,
Фигляр в доносах и цитатах,
Погрязший в патоке идей
Закоренелых супостатов.
Куда бежать нам от блядей?
В деревню к тетке? в глушь? в Саратов?
Должно быть, там у наших дам
Наступит полный Амстердам!

А вот еще – проныра, плут.
Чего изволите? Лакейски
Изогнут несколько минут,
Потом разогнут компанейски.
Марионетки там и тут
Висят на ниточках житейских,
Пока со стуком лба о лоб
Не упадут в открытый гроб.

Вот карнавал. Его герои
Смешны, не более. Зачем
Ты разлучился сам с собою,
Меланхоличен стал и нем?
Архангел прилетел с трубою
И протрубил одну из тем
В спектакле Страшного Суда
Взамен смущенья и стыда.

Однако новые замашки
Недолго волновали ум.
Давай сыграем лучше в шашки
Иль шахматы – утеху дум.
Там пешки, будто бы монашки,
Идут гуськом, заслыша шум
Великой битвы королей,
Прекрасных в трусости своей.

У легких лаковых фигурок
Свои понятия о зле.
Вот скачет конь, как старый турок
С кинжалом в кожаном седле —
Такой воинственный придурок
При благородном короле.
Ваш ход, милейший! Сделан выбор.
А христианство пахнет рыбой.

Бежав лампадок и свечей,
Отдался ты литературе.
Ты в услужении у ней.
Апоплектической фигуре
Не нужен новый грамотей,
А равно мировые бури.
Главой заслуженной скорбя,
Она не приняла тебя.

Но волшебство родного слова,
Его волнение и пыл,
Ты, словно бы родившись снова,
Почувствовал и полюбил.
Боясь бесславного итога,
Ты для себя установил
Каноны, жесткие уроки,
Наметил уровни и сроки.

И вот тогда твоя страна
Пришла к тебе всерьез, надолго.
Ее святые имена,
Герои пламени и долга
Являться стали, и темна,
Уже звала куда-то Волга,
Леса, овраги, родники,
Амбары, горницы, замки,

Грибы, натопленные бани,
Далекий перебор собак,
«Зимой – телегу, летом – сани»,
Ухваты, дедовский армяк,
Бирюльки незлобивой брани,
Мол, молод, так тебя и так! —
Хватил бы прежнюю годину,
Сам запросился б на осину.

А карнавал? Что карнавал?
Он продолжается, клокочет
Среди хлопушек и зеркал,
Он крови жаждет, славы хочет,
Притягивает – не узнал? —
И на себя доносы строчит.
А там, гляди, с морского дна
Встает китайская стена.

Ты возмужал. Твои заслуги
Пора проверить. Стой, малыш!
Уж я-то знаю все недуги
Ненапечатанных афиш,
Твои сомнения, испуги,—
Опасен, думаешь, молчишь,
А крик о помощи Вселенной
Не слышен в музыке военной.

Теперь довольно. Наши сборы
Пора ускорить. Я – домой.
Уже не радуют узоры
Осины красной, золотой,
Как мирные переговоры
Средь передышки боевой,
Когда убьют парламентера,
Доказывая вечность спора.

Ты остаешься? Ах, прости,
Ты мой двойник, поедем вместе.
Мы параллельные пути
Проходим. Козыри не крести,—
Кресты, которые нести
Есть дело совести и чести.
Об этом стоит, так и быть,
Читателя предупредить.

В разгар броженья, карнавала
Закончу песню и строку.
Судьба нести не перестала,
Свистит и рубит на скаку.
Ей дела нет, вернее, мало,
Что стих повиснет на суку,
Готовый с легкостью паяца
Взлететь над миром и сорваться.

Кленовый лист, мой талисман,
Свернулся трубочкой к ненастью.
Герой попался, как в капкан,
В тиски обиднейшей напасти,
Строки волосяной аркан
Сдавил его. Не в нашей власти
Освободить, и ни к чему:
Три карнавала, три предела —
Войны, любви, мирского дела —
Уж уготованы ему.

26—28 октября 1967 г.