Велимир Хлебников - Том 1. Стихотворения 1904-1916

Охотник скрытных долей, я в бор бытий вошел.
Плескались тайно соли, тонул и гаснул дол.
И навиков скаканье в вместилищах воды,
И любиков смеянье в грустилищах зари,
И веток трепетанье, и воздуха сиянье,
Там, где проскользнули жарири
И своим огнистым свистом
Воздух быви залили.
Тонул и гаснул дол…
И велям вейных волей весь мир – покорный вол.

Осин серебряные бревна
Сумрак пронзили седой.
И стоят две водяные царевны, –
Одежды зеркальной водой.

Они, серебряною зыбью
Замутив реки залив,
Ночью купая тело рыбье,
От ткани тайну оголив,

Одели свой передник
Из тонких водных трав.
Молчит их собеседник,
Любви ночной устав.

Сияют лебеди, как свечи,
И конь с челом воинственным
Ступает издалеча,
Как жрец любви таинственный.

Священно-смуглые лопатки
Цветком венчанного коня.
И в переливчатые складки
Упала наземь простыня.

На травы и подковы
Упали чистые покровы
С добычи тучных ног –
То радости чертог.

Не две восковые свечи прудов –
Лебяжья думает чета.
О, белые тени белых лугов!
О, белая ночь и высота!

Я любиры затопил
В ночеснежном серебре.
Красотиною купил
Быть в зол пленнике добре.
Я, играя, я игл рая
Та, что венковна зим мной.
Простирая «прости» грая,
Я вран врат златых весной.
Я ночей стооких зной,
Я обруч на лице чела речной.
Я обруч голубой
Вонзил в моих кудрей волну.
Я вопль мой о той
Вложил в дивес длину,
Что вечный в лобзебре цветок
Отверг свое «люблю!». Люблю ее поток
Моих то шире, то бедней,
То богом, то людьми стремящихся с безумьем дней.
Я любистель! Я негистель!
Войн лобзебрянных мятель!
Но лишь край груди омочу
О край волнистый лобзебр волн,
Я – воин, отданный мечу,
И снова тоск гремящих полн.
Я любровы темной ясень,
Я глазами в бровях ясен.
Я любавец! Я красавец!
Я пою скорей плясавиц
Ночи, неба и зари
– Так велели кобзари.
Я негиня, я богиня,
В звонкой радости полей,
Я нелгиня, я богиня,
Быть смеянственно голей.
Звездный иней, звездный иней,
Будь, упав на звук, смелей!
Людей когда-нибудь обоговеть надежды!
Будь моих нежин одеждой!

Пусть соединенный говор пляск
Пронзит меча на бедрах лязг.
И пусть коснется лобзебро
Врагу пронзившего ребро.
Ими, ими, имя, имя
Предков душами овьем.
Снимем, снимем с ними, с ними
Сеть, сотканную навьем.
Звонко ль, ясно ль, тихо ль, худо ль –
В этом есть удаль.
О, мчи мечи, наш крик, бегущий тишинами:
Мы устали быть не нами!
Так и так, вот так, вот так! –

Любавица и лешак
Пели,
Пока уста коней кипели.

Зеленый леший, бух лесиный
Точил свирель.
Качались дикие осины,
Стенала благостная ель.
Лесным пахучим медом
Помазал кончик дня
И, руку протянув, мне лед дал,
Обманывая меня.
И глаз его, тоски сосулек,
Я не выносил упорный взгляд:
В них что-то просит, что-то сулит
В упор представшего меня.
Вздымались руки-грабли,
Качалася кудель,
И тела стан в морщинах дряблый,
И синяя видель.
Я был ненароком, спеша,
Мои млады лета.
И, хитро подмигнув, лешак
Толкнул меня: туда?

Смугол, темен и изящен,
Не от тебя ли, незнакомец, вчера
С криком «Маменьки! он страшен!»
Разбежалась детвора?

Ты подошел, где девица:
«Позвольте представиться!»
Взял труд поклониться
И намекнул с смешком: «Красавица!»

Она же, играя перчаткой,
Тебя вдруг спросила лукаво:
«О сударь с красною печаткой,
О вас дурная очень слава?»

«Я не знахарь, не кудесник,
Верить можно ли молве?
Знайте, дева, я ровесник
<. . . . . . . . . .>

Она же: «Извините!
Задумчивый какой!»
Летят паучьи нити
На синий водопой.

Пошли по тропке двое,
И взята ими лодка.
И вскоре дно морское
Уста целовало красотке.

Стрелок, чей стан был узок,
В одежде без повязок,
Промчался здесь, пугая трясогузок,
По дну реки, где ил был вязок.
Я кинулся серной проворной
Его обогнать стороной,
Весь замыслам страсти покорный
Вновь видеть глаз вороной.
Но чу! Свистящая стрела,
Была смертельна рана.
Над глазом нежная пята –
Стрелок была Диана.

На просторе между двумя тучами, довольно узком,
Облачки с криком: лови!
Гонялись друг за дружкой.
Но тучи сердились,
Тучи шептали: смирно! ви!
(Они дурно выражались по-русски.)
И облачки уселись рядом,
И все вместе помчались к новым ядам.

  Мне видны – Рак, Овен,
И мир лишь раковина,
В которой жемчужиной
То, чем недужен я.
В шорохов свисте шествует стук вроде Ч.
И тогда мне казались волны и думы – родичи.
Млечными путями здесь и там возникают женщины.
  Милой обыденщиной
  Напоена мгла.
  В эту ночь любить и могила могла…
И вечернее вино
И вечерние женщины
Сплетаются в единый венок,
Которого брат меньший я.

Турки
Вырея блестящего и мимоходом всегда – окурки
Валяются на берегу.
Берегу
Своих рыбок
В ладонях
Сослоненных.
Своих улыбок
Не могут сдержать белокурые
  Турки.
Иногда балагурят.
Море в этом заливе совсем засыпает.
Засыпают
Рыбаки в море невод.
Небо там золото:
Посмотрите, как оно молодо!
Но рыбаки не умеют:
Наклонясь, сети сеют.
Точно ноги
Шестинога,
В лодке их немного.
Ах! мне грустно!
И этот вечный по песку хруст ног!
И, наклонясь взять камешек,
Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.
Бежит на моря сини
Ветер, сладостно сея
Запах маслины,
Цветок Одиссея.
И море шепчет «не вы»,
И девушка с дальней Невы,
Протягивая руки, шепчет: «моречко!»
А воробей проносит семячко…
Ах! я устал один таскаться!
А дитя, увидев солнце, закричало: «цаца!»
И пока расцветает, смеясь, семья прибауток,
Из ручонки
Мальчонки
Мчится камень, виясь, в убегающих уток.
Кто-то платком машет.
Возгласы: «мамаша, мамаша!»
Море ласковой мерой
Веет полуденным золотом.
Ах, об эту пору все мы верим,
Все мы молоды…
И нет ничего невообразимого,
Что в этот час
Море гуляет среди нас,
Надев голубые невыразимые…
Во взорах пес, камень,
Дорога пролегла песками,
Там под руководством маменьки
Барышня учится в воду камень кинуть.
О, этот рыбы в невод лов!
И крик невидимых орлов!
Отсюда далеко все ясно в воде.
Где очами бесплотных тучи прошли,
Я черчу: В и Д.
Чьи? Не мои.
Мои: В и И.
Когда-нибудь стоял здесь олень.
Все молчит. Ни о чем не говорят.
Белокурости турок канули в закат.
По устенью
Ящерица
Тащится
Тенью,
Вся нежная от линьки.
День! ты вновь стоишь, как карапузик-мальчик,
Засунув кулачки в карманы.
Но вихрь уносит песень дальше,
И ясны горные туманы.
Отсюда море кажется старательно выполощенным чьими-то мозолистыми руками в синьке.
О, этот ясный закат,
Своими красными красками кат.
Где было место богов и земных дев виру,
– Там, в лавочке, – продают сыру.
Где шествовал бог – не сделанный, а настоящий,
Там сложены пустые ящики.
И, снимая шляпу
И обращаясь к тучам,
И отставив ногу
Немного,
Лепечу – я с ними не знаком –
Коснеющим детским, несмелым языком:
Если мое робкое допущение,
Что золото, которое вы тянули,
Когда, смеясь, рассказывали о любви,
Есть обычное украшение вашей семьи,
Справедливо, то не верю, чтобы вы мне не сообщили,
Любите ли вы «тянули»,
Птичку «сплю»?
А также в науке «русский язык» прошли ли
Спряжение глагола «люблю»?
Старое воспоминание жалит.
Тени бежали.
И милая власть жива,
И серы кружева.
Ветер, песни сея,
Улетел в свои края.
Всё забыло чары дел.
Лишь бессмертновею
  Я.
Только.
И кроме того, ставит ли учитель двойки?