Андрей Дементьев - Все в мире поправимо…

На морском пустынном берегу

Я нашел какой-то странный камень.

До сих пор его я берегу, —

Выброшенную морем чью-то память.

Проступал на камне силуэт

Женской красоты неповторимой.

Сколько было незнакомке лет?

Как звучало стершееся имя?

Камень ничего мне не сказал.

Как известно, молчаливы камни.

Смотрят на меня ее глаза —

Из разлуки, из печали давней.

Положил я странный камень тот

Рядом с синим томиком Петрарки.

А душа надеется и ждет,

Что раскроет таинство подарка.

Венеция

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И я на лаврах пару дней почил.

И ликовал, что признан в США,

Хотя к призу́ не дали ни шиша.

Стоит скульптура на моем столе,

Как память о высоком ремесле.

Сошлись навек в пожатье две руки,

Всем отчужденьям прошлым вопреки.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И быть своим в чужбине научил.

Смотрю я с благодарностью на приз.

Поэзии не требуется виз:

В рукопожатье две страны сошлись…

Нью-Йорк

Я радуюсь тому, что я живу.

Я радуюсь снегам

И майским радугам.

И птицам, прилетевшим в синеву,

И просто солнцу бесконечно радуюсь.

Я радуюсь твоим глазам в ночи,

Когда они так близко

Рядом светятся.

Когда слова мои,

Как руки, горячи…

Я радуюсь всему,

Во что нам верится.

Аба́на Те́рма – райский уголок.

Свою хандру сюда я приволок.

Лежу под пальмой, как орангутан.

Хотя не пил, но от пейзажа пьян.

А надо мною крона, —

Как концертный зал,

Где птицы демонстрируют вокал.

Зеленый веер пальмы

гасит жар.

Здесь так уютно…

Всю бы жизнь лежал.

Италия

Я в «Юности» печатал юных гениев

С седыми мастерами наравне.

Одним судьба ответила забвением.

Другие вознеслись на той волне.

Журнал гордился тиражом и славою.

И трудно пробивался к торжеству.

И власть, что не была в те годы слабою,

Считалась с властью имени его.

Но все забылось и печально минуло.

Журнал иссяк, как в засуху родник.

Виновных нет…

И время тихо вынуло

Его из кипы популярных книг.

Мы – скаковые лошади азарта.

На нас еще немало ставят карт.

И, может быть, мы тяжко рухнем завтра.

Но это завтра…

А сейчас азарт.

Я заново жизнь проживу,

Уйдя в твои юные годы.

Забуду знакомые коды

И старые письма порву.

А память, – как белый листок, —

Где имя твое заструится.

Исчезнут прекрасные лица

И станет началом итог.

Многое в душе еще осталось

От минувшей юности моей.

И напрасно ожидает старость,

Что душа вдруг покорится ей.

Я все тот же – в радости и бедах.

Время продолжается во мне.

Я не все в нем до конца изведал.

Мне еще удобно на коне.

Уезжают мои земляки.

Уезжают в престижные страны.

Утекают на Запад мозги.

Заживают обиды и раны.

Уезжают мои земляки.

Но былое ничем не заменишь.

От себя никуда не уедешь.

И несутся оттуда звонки.

Моя душа – как поле битвы.

И что ни день —

Здесь столько перемен.

Вот все мои сомнения разбиты

И здравый смысл сдается чувствам в плен.

Но здравый смысл еще придет на поле.

И победит… И под победный рев

Его удача отзовется болью

В моей душе, уставшей от боев.

Как быстротечна жизнь…

Казалось, что вчера

Отметил я свое тридцатилетие.

И вдруг пришла обидная пора,

Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,

Считаю их без горечи и ужаса.

Не по нежданным датам горьких бед,

А по счастливым дням

Любви и дружества.

Мама входила утром ко мне

И говорила негромко:

«Видишь, зайчики на стене, —

Утро уже.

Вставай, ребенок…»

Я поднимался и тер глаза.

И улыбался маме спросонок.

А мама молилась на образа

И повторяла:

«Вставай, ребенок…»

А потом уже сев за стол, —

Умыт, одет и причесан, —

Я веселую чушь порол

Под папину папиросу.

Сколько лет с той поры прошло…

Смотрю на семейное фото.

Есть в нем подписи и число.

И еще, очень грустное что-то.

Старый год уже начал прощаться.

Я шепчу ему тихо вослед:

«Пожелай нам удачи и счастья.

Тем, кто молод.

И кто уже сед…»

Бывший друг навеки враг.

Но не знал я про врага.

Лучше б поднял он кулак,

Чем хитрить исподтишка.

Я разрыв переживу.

Мне к вражде не привыкать.

Упаду ничком в траву

Уроню беду в тетрадь.

Никогда не говорите «НЕТ»

Прошлому, вспорхнувшему, как птица…

Сколько бы ни миновало лет,

К нам былое может возвратиться.

Радостью, обидой иль мечтой,

Но оно всегда вернуться может.

Удивит нежданной красотой,

Огорчит забывшеюся ложью.

Я грущу, что годы так быстры́.

Не могу я поспевать за ними.

Улетели в небо детские шары.

Позабылось чье-то дорогое имя.

Видно, наша жизнь идет ко дну.

Если мы заезжим кинозвездам

Можем бросить по́д ноги страну,

И свое достоинство, и гордость.

Я пришел из минувшей эпохи.

И прогнозам моим вопреки

В этом веке по-прежнему плохи

И дороги, и дураки.

И вышла из воды весенней

На берег моего стола.

Свела стыдливые колени

И робко руки подняла.

Я в красоту ее влюбляюсь,

Хотя из камня красота.

Моя любовь над ней – как аист

У опустевшего гнезда.

Но только с ней побуду рядом

За старым письменным столом,

Добрею мыслями и взглядом,

Смеюсь над глупостью и злом.

Ее улыбка неземная

И дорога мне и мила…

И Афродита это знает.

И не уходит от меня.

Я каждую минуту берегу,

Чтобы успеть в своем призванье трудном

И злую правду высказать врагу,

И поделиться радостями с другом.

И чтобы ты услышала опять

Слова любви, которыми я полон…

Чтоб сохранила тайная тетрадь

Высоких строк нахлынувшие волны.

Я те слова впервые произнес

Осенней ночью, ставшей нам судьбою.

Где наше счастье, – как сиянье звезд…

Как океан, охваченный прибоем.

Холмы в снегу.

И город в снегопаде.

Иерусалим притих и побелел.

И столько снега навалило за день,

Что все мы оказались не у дел.

Не выйти, не проехать – мир в сугробах.

Мы переждем ненастье как-нибудь.

Но даже телик был в прогнозах робок,

Боясь хорошей вестью обмануть.

И только утром снег угомонился.

И тут же начал таять на глазах.

Сугроб вдали, как лодка возле пирса,

Спустился вниз на белых парусах.

Иерусалим

Не замечаем, как уходят годы.

Спохватимся, когда они пройдут.

И все свои ошибки и невзгоды

Выносим мы на запоздалый суд.

И говорим: «Когда б не то да это, —

Иначе б жизнь мы прожили свою».

Но призывает совесть нас к ответу

В начале жизни, а не на краю.

Стыдно быть причастным к воровству.

К дележу, к подачкам и откатам.

Я себя считаю виноватым,

Что с ворьем в одной стране живу.

Не уезжаю из России,

Не покидаю отчий дом,

Хотя чиновничье засилье

Переношу уже с трудом.

С трудом переношу их чванство,

Необразованность и лень.

Они себе сказали: «Властвуй!»

И этим заняты весь день.

Когда-то в детстве я нырять был мастер.

О, как прекрасен этот миг,

Когда

До дна всю душу распахнувши настежь,