Андрей Дементьев - Все в мире поправимо…

Отходит от перрона поезд,

Как будто от души моей.

И кто-то смотрит, успокоясь,

На колыхание огней.

А кто-то им вдогонку плачет.

И, видно, боль его права.

И ничего уже не значат

В окне беззвучные слова.

У Вечного огня,

Зажженного в честь павших.

Не на войне минувшей, —

Павших в наши дни,

Грущу, что никогда

Они не станут старше.

И думаю о том, как молоды они.

И возле их имен – живых, а не убитых —

Мы все в минуты эти и чище, и добрей.

И падает снежок на мраморные плиты —

Замерзшие в полете слезы матерей.

Видел я омута… —

В них вода холодна,

И, как полдень, чиста,

И, как слезы, ясна.

А заглянешь им вглубь,

Растревожишь чуть-чуть, —

И поднимется разная нечисть со дна.

И воды уже нет —

Только черная муть.

Я смотрю в них с тревогой,

Смотрю неспроста,

Потому что я в людях

Встречал омута.

Над столами шквал бездарных песен,

Где жюри притихшее сидит,

Веря, что родится новый Пресли

Иль Серебряников Леонид.

Замирает зал от песнопений.

И волна оваций – по рядам,

Будто написал стихи Есенин,

А мелодии – Бабаджанян.

Что с искусством происходит ныне,

Если пошлость вызвала восторг,

И у тех, кто глух к былым святыням,

И у тех, кто в этом знает толк.

Лесть незаметно разрушает нас,

Когда молчаньем мы ее встречаем.

И перед ней, не опуская глаз,

Уже стыда в себе не замечаем.

Нас незаметно разрушает лесть.

Льстецы нам воздвигают пьедесталы.

И нам туда не терпится залезть,

Как будто вправду мы иным и станем.

Везли по улицам Москвы

Прах Неизвестного солдата.

Глазами скорби и любви

Смотрели вслед мы виновато.

И в те минуты вся страна

Прильнула горестно к экранам.

И ворвалась в сердца война, —

И к молодым, и к ветеранам.

Ко дням потерь и дням разлук

Нас память снова уносила.

И рядом с дедом плакал внук,

Еще всего понять не в силах.

Двадцать лет власть говорит,

Что надо

Жизнь переустроить для страны.

Чтобы с зарплатой

Полный был порядок.

И чтоб права забрали у шпаны.

Но годы мчат…

Жизнь мало изменилась.

Та ж нищета, бесправие и гнет.

Случится ль то, что не случилось?

Или народ опять напрасно ждет?

Вхожу в магазин —

Всюду импорт.

Цена до небес,

Но бери…

Картофель для русских

Был вырыт

Не в Курске

И не в Твери.

А все, что страна создавала,

Растила своим землякам,

Теперь не имеет навара,

Чтоб лучше жилось чужакам.

Мы живем среди надежд и страха,

Оттого, что войны и террор.

И Земля – как огненная плаха,

Над которой занесен топор.

Мы живем, как никогда не жили,

Горестно с отчаяньем борясь.

И в стране любимой, —

Как чужие,

Издали разглядываем власть.

Мне по душе простецкие слова —

«Мочить ублюдков и шпану в сортире…»

Но практика подчас была слаба

И потому порой не тех мочили.

Никто не знает – в год какой,

Ушла культура на покой.

Где и поныне пребывает.

Эстрада песни распевает.

Литература в раже странном

Рождает новых графоманов.

В библиотеках фондов нет.

И все спустились в Интернет.

Культуру ж держат на плечах,

В ком долг пред нею не зачах.

Кто отдает ей жар души,

Живя на жалкие гроши.

Вчерашние клерки

Пробились во власть.

Дремучие неучи

Стали элитой…

Теперь не властители дум

Знамениты.

А те,

Кто Россию сумел обокрасть.

Как жаль матерей российских,

Рожающих сыновей

Для будущих обелисков

На горькой землей моей.

Возврати, судьба, мне

Прежний голос.

Ненависть вложи

В мои слова.

Наша жизнь

Жестоко раскололась

На ворье

И жертвы воровства.

Моя душа в печальной эмиграции.

Я эмигрировал из пошлости и зла.

В стране моей зловеще,

Словно в карцере,

Где нас навек одна судьба свела.

Ни стыда, ни совести у геев…

Стало что-то много их, увы.

Им неймется похотью своею

Осквернить романтику любви.

Включаю телевизор спозаранок.

Менты в работе… В кадре чей-то холл…

И залежи купюр на пол экрана.

И счет их миллионы превзошел.

Надеюсь я, что нашей власти шумной

Достанет состраданья и ума

Определить все найденные суммы

В больницы или в детские дома.

Но мы не знаем, что с рублями станет,

Украденными властною шпаной.

То ли осядут в чьем-нибудь кармане.

То ли дождутся участи иной.

Наша жизнь немного стоит.

Потому и коротка.

Вся Россия тяжко стонет

В стыдной роли бедняка.

Наша жизнь немного стоит,

Как недорог честный труд.

Нас то гимна удостоят,

То в заложники берут.

Я в честь тебя не бил в колокола.

Не любишь ты ни звонарей, ни звона.

Но ты всегда в моей душе была.

И я молчал – счастливо и влюбленно.

К чему слова, когда и так все явно…

Ты вся во мне – от встреч и до разлук.

Моя любовь тиха и постоянна,

Как сердца стук.

Разбудив космические дали,

Вновь ракета мчится в небеса.

Вся Россия в гордом ожиданье

Вдруг притихнет,

Вскинув вверх глаза.

А ракеты будто и не стало.

Лишь солдаты,

Что в ночи не спят,

С мраморных

Тяжелых пьедесталов

Молчаливо вслед ей поглядят.

Гром умчится в небо голубое…

И солдатам чудится опять:

Землю нашу, заслонив собою,

Вновь они уходят побеждать.

Я жизнь свою прожил не го́рбясь,

Познав и успех, и обвал.

Чужую обиду и горесть,

Как мог, на себя принимал.

Пусть будет услышано Слово,

С которым наведуюсь я

И к тем, кто озлобится снова,

И к тем, кто поддержит меня.

Я не есть оппозиция…

Я – отрицанье

Всей системы цинизма

И воровства.

Оппозиция старым оружьем

Бряцает,

Где в заржавленных гильзах

Пустые слова.

Я кричу, негодую, рифмую пороки

С нашим временем,

Где только горесть и тьма.

Но в ответ на мои возмущенные

Строки —

Тишина…

Словно власть наша глухо-нема.

Мне б хотелось в будущем остаться.

Пусть одной строкой или абзацем…

Чтоб не все во мне досталось смерти.

Я хочу вести с потомком диалог,

Чтобы он мое услышал сердце

Между строк.

Когда я от жизни устану —

И скучным покажутся мне

Веселье щеглов спозаранок,

И алый закат в тишине.

И книга любимого барда

На первой странице замрет, —

Я встану за кафедру бара,

Где водка мне душу зальет.

И кто-то из местных прохожих

Узна́ет меня невзначай, —

И станет мне легче, быть может,

И тихо откатит печаль.

И я усмехнусь своей блажи,

Хандре, охватившей меня.

Так было уже не однажды.

Дай Бог, чтобы выдержал я…

Мамы, постаревшие до времени,

Верят, что вернутся сыновья.

Жены их, сиротами беременны,

То боятся правды, то вранья?

Все чаще хороню друзей,

Хотя они еще так молоды.

И сердце в горести своей

Пронизано смертельным холодом.

О, как мне не хватает их

Среди раздумий, встреч и творчества…

Ушедших из надежд своих

В мою печаль и одиночество.

Когда я вижу чье-то горе рядом,

Мне кажется – и я в нем виноват.

«Чем вам помочь?» —

Я спрашиваю взглядом.

И кто-то грустно опускает взгляд.

Чужое горе не взвалить на плечи,

Как чемодан или вязанку дров…

И все-таки кому-то станет легче

От молчаливо высказанных слов.