Андрей Дементьев - Все в мире поправимо…

В страшные годы прошлой войны

Школа была для нас отчим домом.

Вечно голодные пацаны,

Жили мы горько меж детством

И долгом.

И только когда Победа пришла,

Жизнь довоенная к нам вернулась.

Но слишком взрослыми нас нашла

На войну запоздавшая юность.

Коллега болен самомнением.

Он хроник…

Трудно излечим.

Когда располагает временем, —

Своим, чужим, – не важно чьим, —

Он говорит, а мы молчим.

А если что-то вдруг напишет,

В восторге он от писанин.

Глядит на рукопись, не дышит:

«Ай, Тушкин, ай, да сукин сын…»

Полно в киосках зарубежных дисков,

А юный бард в Европу заспешил,

Чтоб нашу Русь представить по-английски…

Как будто бы родной язык не мил.

Обидно мне и горько за Россию.

За русский стиль и за родную речь.

Уж если мы смогли войну осилить,

То свой престиж сумеем уберечь.

Бывает, что мы речи произносим

У гроба по написанной шпаргалке.

О, если б мертвый видел,

Как мы жалки,

Когда в кармане скорбь свою приносим.

И так же радость делим иногда,

Не отрывая взгляда от страницы…

Еще бы научиться нам стыдиться.

Да жаль, что нет шпаргалки для стыда.

Пацаны насилуют девчонку…

На костре палят,

Чтоб не было следов.

Я б в отместку вырвал им печенку,

Или к стенке – под пяток стволов.

Мы же либеральничаем с ними, —

Позабыв, что ладим со зверьем…

И гордясь законами своими,

Дарим жизнь им…

И приют даем.

Великое время.

Ничтожные дни.

Посеяли семя.

А выросли пни.

И до зеков докатилась эта новость,

Что не зря они министра ждут.

И хотя над ним еще вершится суд,

Пол и койка вымыты на совесть.

А другой министр, нахапав денег,

Сгинула в отстойник «под декрет…»

В Белый дом послать бы надо веник,

Пусть от сора чистят Кабинет…

Как хлеб по карточкам, —

Свободу

Нам выдают под аппетит.

Власть назначает быть народом

Тех, кто ее боготворит.

Тасуют лидеры друг друга —

Сегодня я, а завтра ты…

И сник наш рубль от испуга.

И жизнь под боком нищеты.

Мы вновь летим в чужую благодать.

В чужой язык, к чужим пейзажам.

Но вряд ли мы кому-то скажем,

И даже вида не покажем,

Как тяжело Россию покидать.

Я за смертную казнь стою.

Мне Беслан выжег болью сердце.

Прямо в душу глядят мою

Дети с огненной круговерти.

Упразднили смертную казнь,

Но спросить матерей забыли,

Как им выжить без детских глаз?!

Как им жить, если жизнь убили?!

Воруют министры в России.

Воруют лакеи и знать.

Но кто-то, закон пересилив,

Неволи сумел избежать.

А если кого и сажают,

Так чаще – не главарей…

Министр же нужен державе,

Как ворон добыче своей.

Для такой державы, как Россия,

Мало президента одного,

Если даже Путин не осилил

Пьянство на Руси и воровство.

А Медведев просто очень молод

И не знает, где растратить пыл.

Дали бы ему на пробу город,

Чтоб он там вначале порулил.

Накопил бы драгоценный опыт,

Словно конь на боевом плацу.

А пока сидит Россия с голой ж-й,

Думая, что это ей к лицу.

Почему природные богатства

Не принадлежат теперь стране?

Кто-то их нахально заграбастал

И рубли считает в тишине.

Всем принадлежат дары Природы.

Те же, кто присвоил нефть и газ, —

Посягнули на права народа.

А, по сути, обокрали нас.

Жаль, что жизнь ты прожил так бездарно,

На гульбу потратив столько сил.

Был бы жив ученый Чарльз Дарвин, —

Ты бы в обезьянник угодил.

Обрубили у деревьев ветви,

Чтоб не зазнавались впредь.

И теперь листвой не поиграют ветры.

Певчим птицам стало негде петь.

Кто и для чего придумал эти казни?

За какую прихоть или мзду

У деревьев отменили праздник.

У людей украли красоту.

Город Тверь лежит в сугробах грязных.

Мы буксуем на дорожном льду.

Ехал я домой на зимний праздник,

А попал в знакомую беду.

В этом мире лени и обмана

Наказали мы самих себя.

И пришла опять зима нежданно,

Обойдя прогнозы декабря.

Быть может, я неправедно живу,

Коли со мной враги и неудачи.

То ль мысли сбились, как телки в хлеву,

Где позабыты выгон и раздача.

Да нет – все вроде в норме у меня:

Душа и разум… И замен не будет.

Но почему трудней день ото дня

Жизнь совмещать с тем,

Что я вижу в людях.

Когда уходит доброта из них,

И совесть уступает место блуду.

Уже осталось слишком мало книг,

Чтоб жизнь для нас

Вдруг обернулась чудом.

А может, это я неправедно живу.

И чтоб понять все – надо постараться…

Но я опять Поэзию зову,

Пусть мне она поможет разобраться.

…Вдруг подошла

И вежливо спросила:

«А можно вас на танец пригласить?» —

И глазки хитро в сторону скосила,

Еще не зная, как ей дальше быть.

Ведь незнакомец мог и отказаться.

И был бы унизителен отказ.

Но, видимо, любил избранник танцы…

И закружился штраусовский вальс.

С тех пор и кружит их по жизни вешней

Мелодия восторга и любви.

Да здравствует отвага скромных женщин!

Вознесших к Богу помыслы свои.

Детвора нуждается в защите.

Дети так наивны и малы…

В школе защищает их учитель.

Дома – даже отчие углы.

Каждый день они должны быть

Сыты,

Счастливы, здоровы…

Каждый день!

Мы тогда с грядущим будем квиты

Посреди своих забот и дел.

В Природе ничто не бывает случайным…

Зима замирает от снежных красот.

А осень в поблекшей красе так печальна,

Что небо никак своих слез не уймет.

Но дарит Природа особую милость,

Когда на земле и на сердце весна.

Победа счастливой весной к нам явилась.

И празднует с нами Победу она.

Мы все живем по собственным законам.

По вечным нормам чести и любви.

Где верят только правде да иконам.

Сверяя с ними помыслы свои.

Мы все живем по собственным законам.

И авторы их – Совесть и Народ.

Пусть власть когда-нибудь

Под думский гомон

Законы те своими назовет.

Я разных людей встречал —

Лукавых, смешных и добрых.

Крутых, как девятый вал,

И вспыльчивых, словно порох.

Пусть встречи порой напасть…

Со всеми хочу встречаться,

Чтоб вдруг до одних не пасть.

А до других подняться.

Я из этого времени выпал,

Как из Родины выбыл…

И мы уже не считаем потерь —

Кто там – в какой стране…

Хорошо, что меня

Не оставила Тверь

С отчаяньем наедине.

Погибшие святые имена

К нам возвращаются из тьмы.

Как поднимают корабли со дна,

Так с именами

Возвращались мы.

Прихожу в твой опустевший дом

И волненье отогнать пытаюсь.

Ты стоишь, как одинокий аист.

Над своим разрушенным гнездом.

Жизнь пронеслась,

Как стриж сквозь колокольню.

И память сохранила взмах крыла.

Отозвались невыносимой болью

Звонящие вдали колокола.

В мире стало меньше доброты.

Оттого и жизнь становится печальнее.

Словно обреченные киты,

Мы себя бросаем

На́ берег отчаянья.

В мире стало меньше доброты.

Меньше милосердия и нежности…

И погибнем мы, как те киты,

Что расстались с голубой

Безбрежностью.

Я навсегда запомнил тот зачет…

Доцент была из молодых да ранних.

Строчил ответы я, как пулемет,