Андрей Алякин - Насквозь

Эта ночь, что последнею ляжет меж нами,
Не похожа на первую, с силой цунами,
Потому что ничто в этой жизни не вечно
(Не поэтому ль жизнь в этом мире конечна?).

Я не сплю, а ты спишь там, за стенами где-то,
Ночь бывает последней у музы с поэтом,
Когда быт уменьшает былые масштабы,
Когда муза — не муза, а склочная баба.

И вопросы к себе, как и прежде, открыты,
Я в последнюю ночь отправляюсь забытым,
Но с надеждой найти вновь объект для цунами,
Чтобы ночь была круче, чем та, между нами.

Потому что ничто в этой жизни не вечно.
(Да и так ли уж жизнь, в самом деле, конечна?)

Всю дорогу дожди и дожди,
Чуть утих, тут же заморосил,
Для тебя я — как крест на груди,
Да такой, что нести нету сил.

Брось надежды, входящий в мой храм,
На спокойствие и тишину,
Понимаю всё мысленно сам,
Но, как крест, вниз тяну и тяну.

И нести меня нет больше сил,
И оставить не можешь в ночи,
За окном дождик заморосил,
Я — не крест. Я — предтеча свечи.

Припишите мне связь с властью, с бабами, с чертом…
Пририсуйте копыта, рога и клыки,
Если надо, меня вставьте первым в когорту,
Я готов, если надо, принять в грудь штыки.

Жизнь как будто бы тракт, либо просто дорога,
И неважно, что там, даже если загон,
Никого не боюсь, кроме Господа Бога,
Если в ад, значит, в ад. Но решит только Он.

По клавишам рояля мы бегали с тобою,
И музыка звучала и радовала слух,
Отливы и приливы, мелодии прибоя,
И всюду — наше небо, всё небо лишь для двух.

По клавишам рояля, по черным и по белым,
Мы бегали с тобою, не ведая забот,
И музыка, как воздух, входила нотой в тело,
И не было фальшивых, неверно взятых нот.

По клавишам рояля мы бегали когда-то,
Теперь рояль сменили церквей колокола,
Всё лучшее уходит. Но мы не виноваты,
Что смерть не выбирает калибра для ствола.

В один ряд, в один фронт, так же пьяно и смело,
Вопреки ничему, но уж точно вперед,
Потому что и мне до всего, кроме тела,
Спирт, осока, полынь, чай и липовый мед.

Выстрел выстрелу — рознь, пуля-дура, известно,
Ноги, руки, плечо, шея, грудь, голова,
На носилках в санбат, врач по-своему честный,
Крик отчаянья, стон, мат, простые слова…

В душу, в память, навек, до последнего вдоха,
Не ищите причин, не берите на понт,
В первый ряд, потому что без радости плохо,
Потому что хочу на один с ними фронт.

Насквозь всё свое одиночество, разве не повод
Однажды уйти, чтоб вернуться к другой тишине?
Где нить Ариадны — не током наполненный провод,
Где всё, что бесценно, гораздо дороже в цене.

Насквозь — через лед и бетон, поперек всем протестам,
Однажды забыть свою память в холодном углу,
Туда, где давно приготовили теплое место,
Туда, где никто и не видел холодную мглу.

Насквозь — от себя и к себе, в город детских мечтаний,
Однажды без лишних звонков утопить все ключи,
Где честно оценят плоды ненапрасных страданий,
Где даже не знают, что плахам нужны палачи.

Насквозь — словно выход и вход — лишь единая точка,
Однажды луч света откроет дорогу в Эдем,
Где будет написана самая главная строчка,
Где есть аксиомы и нет вообще теорем.

Насквозь, навсегда, насовсем — разве это не повод?!

Пробегу по воде, пройду ли по берегу,
Где мокро, где сухо — понятное и не очень внятное,
Отчего земля покрыта родимыми пятнами,
Смогу ли я стать больше, чем мне предписано?
Когда я уйду, ты не станешь расстилать скатерти,
И водка в графине не даст тебе утешения,
Любовь — не всегда прощание, но всегда прощение,
Оставляю грусть и надежды найти в будущем,
Прилавки грез залепили большими процентами,
Вероятно, сезон скидок — результат кризиса,
Мне уже за сорок, чуть-чуть — и пойду к пятидесяти,
Ты не так молода, как тебя утешают поклонники,
Догорает свеча, забытая на подоконнике,
Розы сникнут к утру, до обеда съедят все устрицы,
Ведь картина мира — часть речи Иосифа Бродского.

Странно, что Пушкин имеет отношение к Африке.
Впрочем, все мы в душе грезим солнцем, теплом, пирамидами…
Арина Родионовна, мне бы послушать сказку в вашем исполнении,
Может быть, я сумел бы написать ее лучше, понятней, лиричнее.

Он любил Петербург, Петербург не любил его всякого,
Результат — все умрем, но не все мы умрем одинаково,
Лучше — с пулей во лбу. В пах — больнее и странно до странности,
Власть не очень любит убитых за их постоянности.

Что в итоге? Предки поэта нашлись только в Африке.

Я раскачан собой,
Я веду этот бой,
Понимая — победы в нем нет,
Видно, это — судьба,
Боль, и с болью борьба,
И предательство в тридцать монет.

Кто со мной без меня?
Дыма нет без огня,
Город спит, погасив все огни,
Я смотрю в календарь,
Я не чувствую хмарь,
Впереди только светлые дни.

А у меня недобрый взгляд,
Могу нагнать на волка страха,
В словах моих смертельный яд,
Особенно в «идите на хуй».

Я — очень сложный человек
Для всех, кто искренен нечасто,
Уж если короток мой век,
Нет времени на педерастов.

Одиночную камеру — за нежелание идти против совести,
Все свои романы, драмы, комедии, трагедии и, как ни странно, повести
Я писал и пишу, не придумывая заранее сюжеты.
Это не значит, что я бессознательно грешу, просто время определило меня в поэты.

Праздник жизни — всегда и везде, где невозможны компромиссы,
К сожалению, каждая новая звезда, сгорая, стремится в актрисы,
Поезд уходит за горизонт, вагон остается на месте,
Меня невозможно брать на понт, я также не принимаю лести.

Хотя, если честно, приятно чувствовать рифму, нужную фразу нашедши,
Жаль что это мне одному понятно, а вам хочется считать меня сумасшедшим,
Не самая плохая судьба — по строчке к последней точке,
Жизнь против совести — это борьба, за которую не предусмотрено одиночки.

Растекаясь буквами слов по белому снегу листа,
Находя важные ответы на, казалось бы, неважные вопросы,
Задумываюсь, а так ли правильно я действую или бездействую,
Понимаю или не понимаю всю серьезность сложившейся ситуации?
Боже, еси на небеси, дай мне силы днесь и избавь от лукавого,
Да святится имя Твое. И если будет на то воля Твоя,
Не допусти мне возможности не умереть за Тебя.

Все думают, что я — самодур, не понимая, что грусть от непонимания,
Я хочу тишины, я устал быть объектом пристального внимания:
ФСБ, ГСУ, полицейских, дэпээсников и наркоконтроля,
Слушающих мои телефоны, предписывающих мне не мои роли.

И чем дальше, тем больше различного рода цинизма,
Я устаю от заботливых дам и от их душевного онанизма,
Кто-то считает меня гением, но никто не пытается меня понять,
Задушить в объятьях проще, чем хотя бы просто обнять.

Я не ищу понимания, не прошу ни монет, ни купюр,
Потому что грусть от непонимания, потому что я, видимо, самодур.