Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
182. ОТРАДЫ НЕДУГА
От всех тревог мирских украдкой,
Приятно иногда зимой
С простудой, с легкой лихорадкой
Засесть смиренно в угол свой;
Забыв поклоны, сплетни, давку,
И даже модных дам собор,
Как нектар, пить грудную травку
И думам сердца дать простор.
Тогда на зов воображенья,
Привычной верности полны,
Начнут под сень уединенья
Сходиться гости старины:
Воспоминания, виденья,
Любви и молодости сны.
Ум просветлеет; голос внятный
В душе опять заговорит,
И в мир созданий необъятный
Мечта, как птица, улетит…
Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, —
Затем что, голубем летая
В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая
Принес на радость в свой ковчег.
183. ЛЮДИ И СУДЬБА
Со всех концов земли, как смутный пар с полей,
Восходит каждый миг до неба
Неистощимый вопль людей:
Кто просит радостей, кто хлеба,
Один — бесстрастия, другой — борьбы страстей;
Тот молит обновить скудеющие силы,
А тот — уснуть скорей во глубине могилы.
И всем им строгий глас судьбы
Дает один ответ: «О смертные безумцы!
Зачем ваш плач, зачем мольбы
И праздных жалоб ропот шумный?
Вовек неколебим державный мой закон.
Жизнь вашу жизнь иная сменит,
Но так же тверд пребудет он,
И никакая власть его не переменит.
Рукою праведной вам жребии даны,
И если благами неравны ваши доли —
Вы общей участью равны
И все равно одарены
Сокровищницей чувств и воли.
Для полной цели естества
Всё нужно: радость и страданье,
Блеск солнца, грохот бурь, позор и торжества,
И жизни цвет, и жизни отцветанье.
Храните ж мой завет святой:
Терпите в скорбный час, в отрадный час ликуйте,
Мужайтесь волею, но суетной мольбой
Суда небес не испытуйте».
184. ЖАЛОБА
Где прежних дум огонь и сила?
Где вдохновение младой моей поры?
Я старец: чувственность, как бездна, поглотила
Обильной юности дары.
Прекрасна жизнь, когда любовь и слава
Души единая корысть:
Тогда мечта полна, светла и величава,
Тогда творит перо, творит резец и кисть.
Но — горе мне! — высокой цели радость
Невластна более мне душу волновать:
Кто раз вкусил земной отравы сладость —
Утратил духа благодать.
Отдай мне, ангел мой, хоть на одно мгновенье
Мой чистый, мой сердечный труд:
Игривой мысли вдохновенье,
Заветных образов сосуд!
Отдай мне нить моих созданий,
Тревогой светскою разорванную нить:
Усталый от сует, как ратник после брани,
Я жажду душу обновить!
Безумная мольба! Минуло то, что было!
Усопших душ ничто не воскресит!
Я кличу ангела, но ангел светлокрылый
Лишь издали мелькнет и — мимо пролетит!..
185. ПЕСНЯ («Любил я очи голубые…»)
ПОСВЯЩЕНА А. О. СМИРНОВОЙ
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные.
Те были нежные такие,
А эти непокорные.
Глядеть, бывало, не устанут
Те долго, выразительно;
А эти не глядят; а взглянут —
Так словно царь властительный.
На тех порой сверкали слезы,
Любви немые жалобы,
А тут не слезы, а угрозы,
А то и слез не стало бы.
Те укрощали жизни волны,
Светили мирным счастием,
А эти бурных молний полны
И дышат самовластием.
Но увлекательно, как младость,
Их юное могущество.
О! Я б за них дал славу, радость
И всё души имущество.
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные,
Хоть эти сердцу не родные,
Хоть эти непокорные.
186. ПЕВЕЦ
Быль
«Вино и песни любит младость,
Пиры и девы нужны ей
И увлекательная радость
Как день сверкающих ночей!
Ищи отрад в народных спорах,
Кто хочет! Счастье мы найдем
В разгульных звуках, в милых взорах
И в чашах с пенистым вином»,—
Так пел германец. Вдруг по граду,
Как буря, грянул грозный клик…
Прервал певец свою балладу
И ухом к буре той приник,—
И, слово страшное «свобода»
Услышав, бросил лиру он…
И вот уж вдаль волной народа
Он, как потоком, унесен.
Умолк мятеж! Смирились люди;
Как прежде, тих и светел град,
Отрада вновь проникла в груди…
Но где же ты, певец отрад?
О горе! с площади кровавой
Не воротился к лире он!
И песнь, дышавшая забавой,—
То был его предсмертный стон.
Напрасно ж ты, мечтатель юный,
Вне жизни думал жизнь создать;
Ты сладко пел, но лгали струны —
Событий носим мы печать!
В дни бурь — поэзии нет мира;
Делам и песням путь один…
Ф. А. ТУМАНСКИЙ
Федор Антонович Туманский (1799–1853) [150] — троюродный брат В. И, Туманского. По окончании Киевской гимназии вышних наук учился в Московском университетском благородном пансионе и Московском университете (1817–1821) на отделении словесных наук. В пансионе он не пользовался никакой литературной известностью и, возможно, даже ничего не писал[151]. Окончив курс, Туманский 21 июня 1821 года поступил в департамент духовных дел, где был сослуживцем Панаева, Б. Федорова, Воейкова и Л. С. Пушкина, с которым у него установились близкие дружеские отношения; по-видимому, через него он коротко знакомится с Дельвигом и Баратынским и входит в дельвиговский кружок[152]. В 1823 году появляется (под анаграммой) первое известное нам его стихотворение («Родина»). Он принимает участие в подготовке к изданию стихотворений Пушкина, а в 1825–1830 годах выступает в «Северных цветах» как автор нескольких элегий, которые встречают признание у современников и даже перепечатываются несколькими годами позднее. Туманский не выходит за рамки элегической традиции 1820-х годов; его стихи принадлежат к показательным и удачным ее образцам. Его «Птичка» (1827), соотносящаяся с аналогичными стихами Пушкина и Дельвига, приобрела особую популярность; современники ставили ее выше, нежели пушкинскую. Сам Туманский, человек флегматичный и беспечный, относился к своему творчеству как типичный дилетант; его равнодушие к поэтическим лаврам в значительной мере было причиной того, что до нас дошло не более 10 его стихотворений. В 1825–1827 годах Туманский служил в департаменте разных податей и сборов, а в 1828 году был определен в штат канцелярии полномочного председателя диванов княжеств Молдавии и Валахии[153]. В 1834 году он оставляет службу и поступает на нее вновь лишь в 1837 году — уже в Петербурге, в хозяйственный департамент министерства внутренних дел; в 1837–1838 годах он принимает участие в редактировании «Журнала министерства внутренних дел». В 1841 году он получает назначение секретарем консульства в Молдавии. С 1851 года Туманский — генеральный консул в Сербии; в Белграде он и скончался 5 июля 1853 года.
187. РОДИНА
Есть на земле безвестный уголок,
Уединенный, неприметный:
Знакомый луг, знакомый лес, поток,
И в них дух добрый и приветный.
Он издавна живет в том уголке,
Летает птичкой по дубравам,
Шумит в бору, купается в реке
И улыбается забавам.
Оберется ль в луг красавиц хоровод —
Он между ними невидимкой,
И под вечер он в сумраке поет
Любовь с пастушеской волынкой.
Я не видал его в стране родной,
Но с ним почувствовал разлуку,
Когда, в очах с прощальною слезой,
Я посох странника взял в руку.
Он вкруг меня в унынии шептал:
«Куда? не я ль тебя взлелеял?»
Он за рубеж отчизны провожал
И грустью на меня повеял.
Казалось мне, покинут детства друг,
Который вместе рос со мною.
Недаром же с тобой разлуку, добрый дух,
Зовут по Родине тоскою!
188. К…(«Я не был счастьем избалован…»)
