Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

«Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Что так пристально ты смотришь
Вдаль от наших берегов?

Всё на море голубое
Да на резвые ладьи, —
Уж не рвутся ли на волю
Думы праздные твои?

Поцелуй меня: ты знаешь,
Я ревную иногда…»
— «Милый, я хочу в Неаполь;
Повези меня туда».

«Что в Неаполе, мой идол!
Там обычный скучный свет;
Много стуку, много блеску,
Для любви ж и места нет.

А под тихой нашей сенью
Всё к согласию манит.
Даже в листьях голос неги
Сердцу внятно говорит».

«Милый, милый! здесь пустыня,
Там же светлый пир людей;
Там забавы, там уборы,
Вечный праздник для очей.

Там по улице Толедской
Мы вдвоем пойдем гулять,
Пред народом ленты, цепи
Отмечать и выбирать…»

«Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Больно мне твое признанье.
Едем в город — я готов.

Но, в узорны ленты, цепи,
Как Мадонна, убрана,
Знай — под свой навес зеленый
Ты воротишься одна.

Там, где сердцу счастье снилось,
Не хочу припоминать,
Что любовь и сельской девы
Откупная благодать».

За прихоть женского тщеславья,
За резвый бред души младой,
В безумном гневе, тень бесславья
Набросил я на идол мой.

И думал: «Нет! мечты послушной
За нею вслед не повлачу:
Я не хочу любви бездушной,
Корыстных благ я не хочу».

Но как же грудь моя забилась,
Когда внезапною грозой
Она, прелестница, явилась
В слезах и в блеске предо мной!

Когда небесные все силы
Призвала, дни свои кляня,
И застонала: «Милый, милый,
Ужель разлюбишь ты меня!»

В одно мгновенье гнев и пени —
Всё разлетелося как дым,—
И вот уж вновь в зеленой сени,
Сплетясь руками, мы сидим.

Глядим на море, где трепещут
Заката яркие струи,
И наши взоры так же блещут
Златыми искрами любви.

Неаполь, прощай! О, недолго мой взор
                  Красою твоей любовался,
Отливами дивными моря и гор,
                  Лазурью небес упивался!
Как изгнанный дух, покидая свой рай,
С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай!

Прощай, голубой, полнозвучный залив,
                  Живая Неаполя лира!
В час ночи, когда твой немолчный призыв
                  Носился по безднам эфира,
Гремучий и жалобный, вещий без слов,—
Мне мнилось: то голос отживших веков.

И ты, мой любимец, надводный чертог,
                  Ты, замок плавучий Капрея,
Прощай! Кто прекрасного чувство сберег,
                  Тот, в сердце твой образ лелея,
Его сохранит до заката мечты,
Как милые милого друга черты.

А вот и Везувия грозный панаш,
                  Как облако, к небу восходит.
Привет тебе, старец, недремлющий страж!
                  Очей с тебя странник не сводит
И мыслит, тобою любуясь: «Вот он,
Кем древнего мира обломок спасен!»

Прощайте, балконов зелены шатры,
                  Садов благовонные своды,
Звон музыки, песни, ночные пиры,
                  Разгул нищеты и свободы, —
И ты, сорентинка, цвет юга златой,
Поэзии Тасса отрывок живой!

Край солнца, чудес вечно юных страна,
                  Где создал Эдем свой Виргилий!
На лаве твоей жизнь, как чаша, полна
                  Без грубых забот и усилий;
Душа, упоенная внешней красой,
Ликует и пищи не хочет иной.

О, что же отныне мой путь озарит
                  Таким вдохновительным светом?
Что душу, как ты, освежит, обновит
                  И врежется в память заветом?
Мне грустно; отныне мне счастья не знать:
Кто видел Неаполь, тому умирать.

                  Зеленый сад, фонтан и розы;
Над зеркалом воды прохлады полный дом;
                  С навеса вьющиеся лозы;
                  Стена заветная кругом
(Приют домашних тайн), а в стороне кладбище;
                  Ряд кипарисов, минарет —
         Вот очерк твой, восточное жилище!
                  Восток! вот милый твой привет!

                  О! в этом светлом заточенье,
                  Наверно, жизнь как сон легка.
                  Понятно лени здесь влеченье,
                  Понятна сладость чубука.
Сядь у окна, кури, — дым вьется, взор ликует,
         Ряды картин мелькают пред тобой,
                  Как будто их живописует
         Волшебный перст, лелея отдых твой.

                  Здесь — ткань пролива голубая
С живыми, яркими узорами ладей;
Там пирамиды гор; там башня вековая,
         Увечный страж гробов минувших дней;
Подале цепь дворцов; а дале у потока
Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев,
И всё озарено алмазным днем востока,
                  Как рай очами райских дев.

Но вот за синею громадой Истамбула
Закат то розами, то золотом горит;
         Свой звездный плащ ночь тихо развернула,
Умолк последний звук молитвы. Море спит.
Ты близок, час утех и чувственности страстной.
О! сколь пророка благ закон!
Для мысли — светлый мир; для неги — мир прекрасный
                  Гарема чистых дев и жен.

                  И правоверного приемлет
В ревнивый свой чертог решетчатый гарем.
                  На персях счастья там он дремлет,
                  Там предвкушает он Эдем.
                  Но только тонкий луч востока
         К его очам сквозь полог проскользнет,
Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка,
Любуясь зрелищем холмов своих и вод.

От всех тревог мирских украдкой,
Приятно иногда зимой
С простудой, с легкой лихорадкой
Засесть смиренно в угол свой;
Забыв поклоны, сплетни, давку,
И даже модных дам собор,
Как нектар, пить грудную травку
И думам сердца дать простор.

Тогда на зов воображенья,
Привычной верности полны,
Начнут под сень уединенья
Сходиться гости старины:
Воспоминания, виденья,
Любви и молодости сны.
Ум просветлеет; голос внятный
В душе опять заговорит,
И в мир созданий необъятный
Мечта, как птица, улетит…

Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, —
Затем что, голубем летая
В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая
Принес на радость в свой ковчег.

Со всех концов земли, как смутный пар с полей,
         Восходит каждый миг до неба
         Неистощимый вопль людей:
         Кто просит радостей, кто хлеба,
Один — бесстрастия, другой — борьбы страстей;
Тот молит обновить скудеющие силы,
А тот — уснуть скорей во глубине могилы.

         И всем им строгий глас судьбы
Дает один ответ: «О смертные безумцы!
         Зачем ваш плач, зачем мольбы
         И праздных жалоб ропот шумный?
Вовек неколебим державный мой закон.
         Жизнь вашу жизнь иная сменит,
         Но так же тверд пребудет он,
И никакая власть его не переменит.
Рукою праведной вам жребии даны,
И если благами неравны ваши доли —
         Вы общей участью равны
         И все равно одарены
         Сокровищницей чувств и воли.
         Для полной цели естества
         Всё нужно: радость и страданье,
Блеск солнца, грохот бурь, позор и торжества,
         И жизни цвет, и жизни отцветанье.
         Храните ж мой завет святой:
Терпите в скорбный час, в отрадный час ликуйте,
Мужайтесь волею, но суетной мольбой
         Суда небес не испытуйте».