Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

По колее плывя с весною.
Душа, теперь не унывай —
Картинкою переводною
Навстречу движется трамвай.

Такой беспечный, краснобокий —
Из детской комнаты игра, —
Под колесом бегут потоки
Раздвоенного серебра.

И столько набухает веток,
Почуяв розовый уют.
Что звери с меховых горжеток
Опять по-старому живут.

И хоть впиваются укусы
Застежкой в пышные хвосты, —
Глядят сверкающие бусы
На подворотни и кусты.

А каблуки, ступая в лужи,
От золотистого тепла
Готовы расцвести не хуже
Ааронова жезла…

День встает холодный и обычный.
В комнате на стенах журавли.
Линолеум — сад, где симметрично
Розы и гвоздики расцвели.

Пусть летят серебряные клинья
И томятся алые цветы —
За дверями маленькой гостиной
Дали необъятны и чисты.

На пути — тяжелые гардины.
Далеки зеленые леса,
Где рыдает голос журавлиный
И на розах вечером роса…

Верьте, верьте комнатному лету.
Не летите по ночам впотьмах, —
Все равно разбит по трафарету
Ваш полет на четырех углах.

Разве я не слышу на рассвете,
Как рыдают голоса тоски,
Как о душном настоящем лете
Молодым вещают вожаки?

Разве я не вижу и не слышу,
Как гвоздики, отыскав пути,
Поднимают лепестками крышу
И хотят наружу прорасти?..

Как дрожит холодный линолеум
От живых закутанных корней —
Ведь цветы мышиного посева
На заре становятся бледней…

Для того ль мы оживаем ночью,
Чтобы днем, когда глаза слепы,
Только в песнях находить наощупь
Перья и душистые шипы.

От пыльного, от душного тепла —
Как летом в городе моя мечта поблекла!
Я птицею лечу на зеркала
И ударяюсь бабочкой о стекла…
Бегут к дверям везде половики,
И отупев под вечер от бессилья,
У этой жесткой голубой реки
На доски пола опускаю крылья.
И воздух темный за плечами глух
Над мертвыми, над ждущими, над всеми.
Пусть из подушки лебединый пух
Летит, как одуванчивоко семя…
И только сон, полуночью ведом,
Несет в ладонях радостные вести, —
На каменный многоэтажный дом
Подкову вешает, как Поликратов перстень.

Мне выстрела дозволено четыре
И я, смеясь и в торжество не веря,
Прицеливаюсь в ярмарочном тире
В какого-то невиданного зверя.

           В толпе — лучи на лицах незнакомых
           И на деревьях золотые метки.
           — Не все ль равно, что ныне будет промах?
           Свинцовый шарик задевает ветки…

Я завтра снова приложу усилья,
Над потолком раздвину черепицы
И поломаю голубые крылья
Летящей к небу деревянной птицы.

           Тогда страшись со мною поединка,
           Я сразу стану для тебя иною,
           Ведь городская птица Метерлинка
           Уже вверху повисла надо мною.

В двадцатый раз идя навстречу маю.
Как гиацинт, согревшийся в рогоже,
Я счастье балаганное поймаю
И научусь прицеливаться строже.

Ветер, понапрасну холодей! —
Кружится, о снеге забывая.
Тридцать деревянных лебедей
За последней станцией трамвая.
Через снег и голубой туннель.
Над мишенями тряпичных кукол
Лебединым летом карусель
Проплывает вылинявший купол.
Ангелы беспомощно трубят
Над дверями белого органа,
Чтоб вернулись лебеди назад,
Чтобы побоялись урагана…
Дети тянут белую узду,
Ударяют перья стременами.
Доставая лучшую звезду
Изо всех, лежащих перед нами.
Но железный падает удар,
Обороты медленней и реже.
И пятнадцать лебединых пар
Снова опускаются на стержни…
Пусть над полем звезды без числа —
Ведь рука на лебединой шее
Навсегда сегодня унесла
Ту, что показалась золотее…

В полдень небо, золотом растая —
Словно злое облако песка,
С крыш летит сверкающая стая —
Наша голубиная тоска.

И в Москве, Венеции и Берне,
На старинных душных площадях
Плещет все белей и равномерней
К вечеру беспомощность и страх.

И туристу в розовую руку,
Осеняя крыльями кодак,
Посылает неземную муку
Каждый шест, и крыша, и чердак.

Чтоб в гостиной в небывалом стиле,
В голубом альбоме на столе.
Он среди вибрирующих крыльев
Улыбался брошенной земле.

Чтобы из пылающего сквера
Он всегда был отлететь готов
По стопам тучнеющего мэра
В царстве голубиных городов.

На открытке солнечная марка
Снова подтверждает без конца
Эти взлеты от Святого Марка
К ступеням небесного дворца.

Жардиньерок тонкою решеткой
Скованы разливы площадей…
Мы летим за райскою трещоткой.
Как ручная стая голубей.

И вдыхая вековые тайны,
Мы мечтаем в складках покрывал,
Чтобы новый Рафаэль случайно
Нас в гостях у Бога увидал.

Ночью руки до плеча растают —
Мы крылаты снова на досуге.
Ночью души наши улетают
На каналы в позабытый Брюгге.
Чинно звезды сторонятся в небе,
И туманы, подколов вуали,
Нас ведут туда, где черный лебедь
Под мостом вздыхает на канале.
Спят кружевницы в своих подвалах
И во сне привычными руками
Ворошат в узорах небывалых.
Что цветут вверху под чердаками.
Город спит в неотзвеневших звонах,
В медных звуках — горестных и чистых, —
Темный город брошенных влюбленных
И с маршрута сбившихся туристов.
А когда колокола застонут
И кружевниц ослепят рыданья.
Нас лучи готические тронут
И мы птицам скажем: до свиданья…
Мы уже опаздываем, птицы,
И давно, в Париже или Праге,
Колют тело стынущее шприцем
И на полках ворошат бумаги.

Я во сне увидала сегодня,
Как покинута злая земля,
Как взошла я по розовым сходням
Отплывающего корабля.
Как трепались по ветру косы,
Как навстречу плыли моря,
Как смеялись и пели матросы,
Перерезывая якоря.
И колесами лотереи
Появились дельфины вдруг,
Задрожали, окрепли реи.
Поворачивая на юг.
Пережить бы последний вечер.
Ну, а завтра уже с утра
Солнце выдаст для нашей встречи
Котильонные номера…
Душный вечер принес неволю.
Разбросавши седую зыбь.
Что кротами бежит по полю
И стадами скользящих рыб.
Но мечтой рождены матросы
И уходят из власти сна,
Словно хмель одной папиросы,
Одного стакана вина.
И когда налетела буря
Белым мехом скребущих лап,
Только юнга, глаза сощурив,
Бросил в небо зеленый трап…