Александр Твардовский - Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы

…Когда кремлевскими стенами
Живой от жизни огражден,
Как грозный дух он был над нами, —
Иных не знали мы имен.
Гадали, как еще восславить
Его в столице и селе.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, —
Так это было на земле…
Мой друг пастушеского детства
И трудных юношеских дней,
Нам никуда с тобой не деться
От зрелой памяти своей.
Да нам оно и не пристало —
Надеждой тешиться: авось
Уйдет, умрет – как не бывало
Того, что жизнь прошло насквозь.
Нет, мы с тобой другой породы, —
Минувший день не стал чужим.
Мы знаем те и эти годы
И равно им принадлежим…
Так это было: четверть века
Призывом к бою и труду
Звучало имя человека
Со словом Родина в ряду.
Оно не знало меньшей меры,
Уже вступая в те права,
Что у людей глубокой веры
Имеет имя божества.
И было попросту привычно,
Что он сквозь трубочный дымок
Все в мире видел самолично
И всем заведовал, как бог;
Что простирались эти руки
До всех на свете главных дел —
Всех производств,
Любой науки,
Морских глубин и звездных тел;
И всех свершений счет несметный
Был предуказан – что к чему;
И даже славою посмертной
Герой обязан был ему…
И те, что рядом шли вначале,
Подполье знали и тюрьму,
И брали власть, и воевали, —
Сходили в тень по одному;
Кто в тень, кто в сон – тот список длинен, —
В разряд досрочных стариков.
Уже не баловал Калинин
Кремлевским чаем ходоков…
А те и вовсе под запретом,
А тех и нет уже давно.
И где каким висеть портретам —
Впредь на века заведено…
Так на земле он жил и правил,
Держа бразды крутой рукой.
И кто при нем его не славил,
Не возносил —
Найдись такой!
Не зря, должно быть, сын востока,
Он до конца являл черты
Своей крутой, своей жестокой
Неправоты.
И правоты.
Но кто из нас годится в судьи —
Решать, кто прав, кто виноват?
О людях речь идет, а люди
Богов не сами ли творят?
Не мы ль, певцы почетной темы,
Мир извещавшие спроста,,
Что и о нем самом поэмы
Нам лично он вложил в уста?
Не те ли все, что в чинном зале,
И рта открыть ему не дав,
Уже, вставая, восклицали:
«Ура! Он снова будет прав…»?
Что ж, если опыт вышел боком,
Кому пенять, что он таков?
Великий Ленин не был богом
И не учил творить богов.
Кому пенять! Страна, держава
В суровых буднях трудовых
Ту славу имени держала
На вышках строек мировых.
И русских воинов отвага
Ее от волжских берегов
Несла до черных стен рейхстага
На жарком темени стволов…
Мой сверстник, друг и однокашник,
Что был мальчонкой в Октябре,
Товарищ юности незряшной,
С кем рядом шли в одной поре, —
Не мы ль, сыны, на подвиг дерзкий,
На жертвы призванной земли,
То имя-знамя в нашем сердце
По пятилеткам пронесли?
И знали мы в трудах похода,
Что были знамени верны
Не мы одни,
Но цвет народа,
Но честь и разум всей страны.
Мы звали – станем ли лукавить? —
Его отцом в стране-семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, —
Так это было на земле.
То был отец, чье только слово,
Чьей только брови малый знак —
Закон.
Исполни долг суровый —
И что не так,
Скажи, что так…
О том не пели наши оды,
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев…
А что подчас такие бури
Судьбе одной могли послать,
Во всей доподлинной натуре —
Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей доли
Была, однако, дорога
Та непреклонность отчей воли,
С какою мы на ратном поле
В час горький встретили врага…
И под Москвой, и на Урале —
В труде, лишеньях и борьбе —
Мы этой воле доверяли
Никак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
Чтоб жизнь от смерти отстоять.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, —
Ты помнишь все, отчизна-мать.
Ему, кто все, казалось, ведал,
Наметив курс грядущим дням,
Мы все обязаны победой,
Как ею он обязан нам…
На торжестве о том ли толки,
Во что нам стала та страда,
Когда мы сами вплоть до Волги
Сдавали чохом города.
О том ли речь, страна родная,
Каких и скольких сыновей
Не досчиталась ты, рыдая
Под гром победных батарей…
Салют!
И снова пятилетка.
И все тесней лучам в венце.
Уже и сам себя нередко
Он в третьем называл лице.
Уже и в келье той кремлевской,
И в новом блеске древних зал
Он сам от плоти стариковской
Себя отдельно созерцал.
Уже в веках свое величье,
Что весь наш хор сулил ему,
Меж прочих дел, хотелось лично
При жизни видеть самому.
Спешил.
И все казалось мало.
Уже сомкнулся с Волгой Дон.
Канала
Только не хватало,
Чтоб с Марса был бы виден он!..
И за наметкой той вселенской
Уже как хочешь поспевай —
Не в дальних далях, – наш смоленский,
Забытый им и богом,
Женский,
Послевоенный вдовий край.
Где занесло следы поземкой
И в селах душам куцый счет,
А мать-кормилица с котомкой
В Москву за песнями бредет…
И я за дальней звонкой далью,
Наедине с самим собой,
Я всюду видел тетку Дарью
На нашей родине с тобой;
С ее терпеньем безнадежным,
С ее избою без сеней,
И трудоднем пустопорожним,
И трудоночью – не полней;
С ее дурным озимым клином
На этих сотках под окном;
И на печи ее овином,
И середи избы гумном;
И ступой – мельницей домашней —
Никак, из древности седой;
Со всей бедой —
Войной вчерашней
И тяжкой нынешней бедой.
Но и у самого предела
Тоски, не высказанной вслух,
Сама с собой – и то не смела
Душа ступить за некий круг.
То был рубеж запретной зоны,
Куда для смертных вход закрыт,
Где стража зоркости бессонной
У проходных вросла в гранит…
И, видя жизни этой вечер,
Помыслить даже кто бы смог,
Что и в Кремле никто не вечен
И что всему выходит срок…
Но не ударила царь-пушка,
Не взвыл царь-колокол в ночи,
Как в час урочный та Старушка
Подобрала свои ключи —
Ко всем дверям, замкам, запорам,
Не зацепив лихих звонков,
И по кремлевским коридорам
Прошла к нему без пропусков.
Вступила в комнату без стука,
Едва заметный знак дала —
И удалилась прочь наука,
Старушке этой сдав дела…
Сломилась ночь, в окне синея
Из-под задернутых гардин.
И он один остался с нею,
Один —
Со смертью – на один…
Вот так, а может, как иначе —
Для нас, для мира не простой,
Тот день настал,
Черту означил,
И мы давно за той чертой…
Как говорят, отца родного
Не проводил в последний путь,
Еще ты вроде молодого,
Хоть борода ползи на грудь.
Еще в виду отцовский разум,
И власть, и опыт многих лет…
Но вот уйдет отец – и разом
Твоей той молодости нет…
Так мы не в присказке, на деле,
Когда судьба тряхнула нас,
Мы все как будто постарели —
Нет, повзрослели – в этот час.
Безмолвным строем в день утраты
Вступали мы в Колонный зал,
Тот самый зал, где он когда-то
У гроба Ленина стоял.
Стоял поникший и спокойный
С рукою правой на груди.
А эти годы, стройки, войны —
Все это было впереди;
Все эти даты, вехи, сроки,
Что нашу метили судьбу,
И этот день, такой далекий,
Как видеть нам его в гробу.
В минуты памятные эти —
На тризне грозного отца —
Мы стали полностью в ответе
За все на свете —
До конца.
И не сробели на дороге,
Минуя трудный поворот.
Что ж, сами люди, а не боги
Смотреть обязаны вперед.
Там – хороши они иль плохи —
Покажет дело впереди,
А ей, на всем ходу, эпохе,
Уже не скажешь: «Погоди!»
Не вступишь с нею в словопренья,
Когда гремит путем своим…
Не останавливалось время,
Лишь становилося иным.
Земля живая зеленела,
Все в рост гнала, чему расти.
Творил свое большое дело
Народ на избранном пути.
Страну от края и до края,
Судьбу свою, судьбу детей
Не божеству уже вверяя,
А только собственной своей
Хозяйской мудрости.
Должно быть,
В дела по-новому вступил
Его, народа, зрелый опыт
И вместе юношеский пыл.
Они как будто из-под спуда
Возникли – новый брать редут…
И что же – чудо иль не чудо, —
Дела идут не так уж худо —
И друг и недруг признают.
А если кто какой деталью
Смущен, так правде не во вред
Давайте спросим тетку Дарью —
Всего ценней ее ответ…
Но молвить к слову: на Днепре ли,
На Ангаре ль – в любых местах —
Я отмечал: народ добрее,
С самим собою мягче стал…
Я рад бывал, как доброй вести,
Как знаку жданных перемен,
И шутке нынешней и песне,
Что дням минувшим не в пример.
Ах, песня в поле, – в самом деле
Ее не слышал я давно,
Уже казалось мне, что пели
Ее лишь где-нибудь в кино, —
Как вдруг он с дальнего покоса
Возник в тиши вечеровой,
Воскресшей песни отголосок,
На нашей родине с тобой.
И на дороге, в темном поле,
Внезапно за душу схватив,
Мне грудь стеснил до сладкой боли
Тот грустный будто бы мотив…
Я эти малые приметы
Сравнил бы смело с целиной
И дерзким росчерком ракеты,
Что побывала за Луной…
За годом – год, за вехой – веха.
За полосою – полоса.
Нелегок путь.
Но ветер века —
Он в наши дует паруса.
Вступает правды власть святая
В свои могучие права,
Живет на свете, облетая
Материки и острова.
Она все подлинней и шире
В чреде земных надежд и гроз.
Мы – это мы сегодня в мире,
И в мире с нас
Не меньший спрос!
И высших нет для нас велений —
Одно начертано огнем:
В большом и малом быть, как Ленин,
Свой ясный разум видеть в нем.
С ним сердцу нечего страшиться,
И в нашей книге золотой
Нет ни одной такой страницы,
Ни строчки, даже запятой,
Чтоб нашу славу притемнила,
Чтоб заслонила нашу честь.
Да, все, что с нами было, —
Было!
А то, что есть, —
То с нами здесь!
И все от корки и до корки,
Что в книгу вписано вчера,
Все с нами – в силу поговорки
Насчет пера
И топора…
И правда дел – она на страже,
Ее никак не обойдешь,
Все налицо при ней – и даже
Когда молчанье – тоже ложь…
Кому другому, но поэту
Молчать потомки не дадут,
Его к суровому ответу
Особый вытребует суд.
Я не страшусь суда такого
И, может, жду его давно,
Пускай не мне еще то слово,
Что ёмче всех, сказать дано.
Мое – от сердца – не на ветер,
Оно в готовности любой:
Я жил, я был – за все на свете
Я отвечаю головой.
Нет выше долга, жарче страсти
Стоять на том
В труде любом!
Спасибо, Родина, за счастье
С тобою быть в пути твоем.
За новым трудным перевалом —
Вздохнуть
С тобою заодно.
И дальше в путь —
Большим иль малым,
Ах, самым малым —
Все равно!
Она моя – твоя победа,
Она моя – твоя печаль,
Как твой призыв:
Со мною следуй,
И обретай в пути,
И ведай
За далью – даль.
За далью – даль!