Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог
На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог".
Жанр: Русская классическая проза издательство неизвестно, год неизвестен.
Название:
Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог
Автор
Жанр
Издательство:
неизвестно
ISBN:
нет данных
Год:
неизвестен
Дата добавления:
7 февраль 2019
Количество просмотров:
175
Возрастные ограничения:
Обратите внимание! Книга может включать контент, предназначенный только для лиц старше 18 лет.
Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог краткое содержание
Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог - автор Федор Достоевский, на сайте KnigaRead.com Вы можете бесплатно читать книгу онлайн. Так же Вы можете ознакомится с описанием, кратким содержанием.
«Преступление и наказание» – гениальный роман, главные темы которого: преступление и наказание, жертвенность и любовь, свобода и гордость человека – обрамлены почти детективным сюжетом.Многократно экранизированный и не раз поставленный на сцене, он и по сей день читается на одном дыхании.
Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание, Часть шестая, Эпилог
PART VI * ЧАСТЬ ШЕСТАЯ * CHAPTER I I A strange period began for Raskolnikov: it was as though a fog had fallen upon him and wrapped him in a dreary solitude from which there was no escape. Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение. Recalling that period long after, he believed that his mind had been clouded at times, and that it had continued so, with intervals, till the final catastrophe. Припоминая это время потом, уже долго спустя, он догадывался, что сознание его иногда как бы тускнело и что так продолжалось, с некоторыми промежутками, вплоть до окончательной катастрофы. He was convinced that he had been mistaken about many things at that time, for instance as to the date of certain events. Он был убежден положительно, что во многом тогда ошибался, например в сроках и времени некоторых происшествий. Anyway, when he tried later on to piece his recollections together, he learnt a great deal about himself from what other people told him. По крайней мере, припоминая впоследствии и силясь уяснить себе припоминаемое, он многое узнал о себе самом, уже руководствуясь сведениями, полученными от посторонних. He had mixed up incidents and had explained events as due to circumstances which existed only in his imagination. Одно событие он смешивал, например, с другим; другое считал последствием происшествия, существовавшего только в его воображении. At times he was a prey to agonies of morbid uneasiness, amounting sometimes to panic. Порой овладевала им болезненно-мучительная тревога, перерождавшаяся даже в панический страх. But he remembered, too, moments, hours, perhaps whole days, of complete apathy, which came upon him as a reaction from his previous terror and might be compared with the abnormal insensibility, sometimes seen in the dying. Но он помнил тоже, что бывали минуты, часы даже, может быть, дни, полные апатии, овладевшей им, как бы в противоположность прежнему страху, - апатии, похожей на болезненно-равнодушное состояние иных умирающих. He seemed to be trying in that latter stage to escape from a full and clear understanding of his position. Certain essential facts which required immediate consideration were particularly irksome to him. How glad he would have been to be free from some cares, the neglect of which would have threatened him with complete, inevitable ruin. Вообще же в эти последние дни он и сам как бы старался убежать от ясного и полного понимания своего положения; иные насущные факты, требовавшие немедленного разъяснения, особенно тяготили его; но как рад бы он был освободиться и убежать от иных забот, забвение которых грозило, впрочем, полною и неминуемою гибелью в его положении. He was particularly worried about Svidrigailov, he might be said to be permanently thinking of Svidrigailov. Особенно тревожил его Свидригайлов: можно даже было сказать, что он как будто остановился на Свидригайлове. From the time of Svidrigailov's too menacing and unmistakable words in Sonia's room at the moment of Katerina Ivanovna's death, the normal working of his mind seemed to break down. Со времени слишком грозных для него и слишком ясно высказанных слов Свидригайлова, в квартире у Сони, в минуту смерти Катерины Ивановны, как бы нарушилось обыкновенное течение его мыслей. But although this new fact caused him extreme uneasiness, Raskolnikov was in no hurry for an explanation of it. Но, несмотря на то, что этот новый факт чрезвычайно его беспокоил, Раскольников как-то не спешил разъяснением дела. At times, finding himself in a solitary and remote part of the town, in some wretched eating-house, sitting alone lost in thought, hardly knowing how he had come there, he suddenly thought of Svidrigailov. He recognised suddenly, clearly, and with dismay that he ought at once to come to an understanding with that man and to make what terms he could. Порой, вдруг находя себя где-нибудь в отдаленной и уединенной части города, в какомнибудь жалком трактире одного, за столом, в размышлении, и едва помня, как он попал сюда, он вспоминал вдруг о Свидригайлове: ему вдруг слишком ясно и тревожно сознавалось, что надо бы, как можно скорее, сговориться с этим человеком и, что возможно, порешить окончательно. Walking outside the city gates one day, he positively fancied that they had fixed a meeting there, that he was waiting for Svidrigailov. Один раз, зайдя куда-то за заставу, он даже вообразил себе, что здесь ждет Свидригайлова и что здесь назначено у них свидание. Another time he woke up before daybreak lying on the ground under some bushes and could not at first understand how he had come there. В другой раз он проснулся пред рассветом где-то на земле, в кустах, и почти не понимал, как забрел сюда. But during the two or three days after Katerina Ivanovna's death, he had two or three times met Svidrigailov at Sonia's lodging, where he had gone aimlessly for a moment. Впрочем, в эти дватри дня после смерти Катерины Ивановны он уже два раза встречался с Свидригайловым, всегда почти в квартире у Сони, куда он заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту. They exchanged a few words and made no reference to the vital subject, as though they were tacitly agreed not to speak of it for a time. Они перекидывались всегда короткими словами и ни разу не заговорили о капитальном пункте, как будто между ними так само собою и условились, чтобы молчать об этом до времени. Katerina Ivanovna's body was still lying in the coffin, Svidrigailov was busy making arrangements for the funeral. Тело Катерины Ивановны еще лежало в гробу. Свидригайлов распоряжался похоронами и хлопотал. Sonia too was very busy. Соня тоже была очень занята. At their last meeting Svidrigailov informed Raskolnikov that he had made an arrangement, and a very satisfactory one, for Katerina Ivanovna's children; that he had, through certain connections, succeeded in getting hold of certain personages by whose help the three orphans could be at once placed in very suitable institutions; that the money he had settled on them had been of great assistance, as it is much easier to place orphans with some property than destitute ones. В последнюю встречу Свидригайлов объяснил Раскольникову, что с детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно; что у него, благодаря кой-каким связям, отыскались такие лица, с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно, в весьма приличные для них заведения; что отложенные для них деньги тоже многому помогли, так как сирот с капиталом поместить гораздо легче, чем сирот нищих. He said something too about Sonia and promised to come himself in a day or two to see Raskolnikov, mentioning that "he would like to consult with him, that there were things they must talk over...." Сказал он что-то и про Соню, обещал как-нибудь зайти на днях сам к Раскольникову и упомянул, что "желал бы посоветоваться; что очень надо бы поговорить, что есть такие дела..." This conversation took place in the passage on the stairs. Разговор этот происходил в сенях, у лестницы. Svidrigailov looked intently at Raskolnikov and suddenly, after a brief pause, dropping his voice, asked: Свидригайлов пристально смотрел в глаза Раскольникову и вдруг, помолчав и понизив голос, спросил: "But how is it, Rodion Romanovitch; you don't seem yourself? - Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой? You look and you listen, but you don't seem to understand. Право! Слушаете и глядите, а как будто не понимаете. Cheer up! Вы ободритесь. We'll talk things over; I am only sorry, I've so much to do of my own business and other people's. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого, и своего... Ah, Rodion Romanovitch," he added suddenly, "what all men need is fresh air, fresh air... more than anything!" Эх, Родион Романыч, - прибавил он вдруг, - всем человекам надобно воздуху, воздуху-с... Прежде всего! He moved to one side to make way for the priest and server, who were coming up the stairs. Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка. They had come for the requiem service. Они шли служить панихиду. By Svidrigailov's orders it was sung twice a day punctually. По распоряжению Свидригайлова, панихиды служились два раза в день, аккуратно. Svidrigailov went his way. Свидригайлов пошел своею дорогой. Raskolnikov stood still a moment, thought, and followed the priest into Sonia's room. Раскольников постоял, подумал и вошел вслед за священником в квартиру Сони. He stood at the door. Он стал в дверях. They began quietly, slowly and mournfully singing the service. Начиналась служба, тихо, чинно, грустно. From his childhood the thought of death and the presence of death had something oppressive and mysteriously awful; and it was long since he had heard the requiem service. В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти всегда для него было что-то тяжелое и мистически ужасное, с самого детства; да и давно уже он не слыхал панихиды. And there was something else here as well, too awful and disturbing. Да и было еще тут что-то другое, слишком ужасное и беспокойное. He looked at the children: they were all kneeling by the coffin; Polenka was weeping. Он смотрел на детей: все они стояли у гроба, на коленях, Полечка плакала. Behind them Sonia prayed, softly and, as it were, timidly weeping. Сзади них, тихо и как бы робко плача, молилась Соня. "These last two days she hasn't said a word to me, she hasn't glanced at me," Raskolnikov thought suddenly. "А ведь она в эти дни ни разу на меня не взглянула и слова мне не сказала", - подумалось вдруг Раскольникову. The sunlight was bright in the room; the incense rose in clouds; the priest read, Солнце ярко освещало комнату; кадильный дым восходил клубами; священник читал "Give rest, oh Lord...." "Упокой, господи". Raskolnikov stayed all through the service. Раскольников отстоял всю службу. As he blessed them and took his leave, the priest looked round strangely. Благословляя и прощаясь, священник как-то странно осматривался. After the service, Raskolnikov went up to Sonia. После службы Раскольников подошел к Соне. She took both his hands and let her head sink on his shoulder. Та вдруг взяла его за обе руки и преклонила к его плечу голову. This slight friendly gesture bewildered Raskolnikov. It seemed strange to him that there was no trace of repugnance, no trace of disgust, no tremor in her hand. Этот короткий жест даже поразил Раскольникова недоумением; даже странно было: как? ни малейшего отвращения, ни малейшего омерзения к нему, ни малейшего содрогания в ее руке! It was the furthest limit of self-abnegation, at least so he interpreted it. Это уж была какая-то бесконечность собственного уничижения. Так, по крайней мере, он это понял. Sonia said nothing. Соня ничего не говорила. Raskolnikov pressed her hand and went out. Раскольников пожал ей руку и вышел. He felt very miserable. Ему стало ужасно тяжело. If it had been possible to escape to some solitude, he would have thought himself lucky, even if he had to spend his whole life there. Если б возможно было уйти куда-нибудь в эту минуту и остаться совсем одному, хотя бы на всю жизнь, то он почел бы себя счастливым. But although he had almost always been by himself of late, he had never been able to feel alone. Но дело в том, что он в последнее время, хоть и всегда почти был один, никак не мог почувствовать, что он один. Sometimes he walked out of the town on to the high road, once he had even reached a little wood, but the lonelier the place was, the more he seemed to be aware of an uneasy presence near him. It did not frighten him, but greatly annoyed him, so that he made haste to return to the town, to mingle with the crowd, to enter restaurants and taverns, to walk in busy thoroughfares. Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную. There he felt easier and even more solitary. Здесь было уж как будто бы легче и даже уединеннее. One day at dusk he sat for an hour listening to songs in a tavern and he remembered that he positively enjoyed it. В одной харчевне, перед вечером, пели песни: он просидел целый час, слушая, и помнил, что ему даже было очень приятно. But at last he had suddenly felt the same uneasiness again, as though his conscience smote him. Но под конец он вдруг стал опять беспокоен; точно угрызение совести вдруг начало его мучить: "Here I sit listening to singing, is that what I ought to be doing?" he thought. "Вот, сижу, песни слушаю, а разве то мне надобно делать!" - как будто подумал он. Yet he felt at once that that was not the only cause of his uneasiness; there was something requiring immediate decision, but it was something he could not clearly understand or put into words. Впрочем, он тут же догадался, что и не это одно его тревожит; было что-то, требующее немедленного разрешения, но чего ни осмыслить, ни словами нельзя было передать. It was a hopeless tangle. Все в какой-то клубок сматывалось. "No, better the struggle again! "Нет, уж лучше бы какая борьба! Better Porfiry again... or Svidrigailov.... Лучше бы опять Порфирий... или Свидригайлов... Better some challenge again... some attack. Поскорей бы опять какой-нибудь вызов, чье-нибудь нападение... Yes, yes!" he thought. Да! да!" - думал он. He went out of the tavern and rushed away almost at a run. Он вышел из харчевни и бросился чуть не бежать. The thought of Dounia and his mother suddenly reduced him almost to a panic. Мысль о Дуне и матери навела на него вдруг почему-то как бы панический страх. That night he woke up before morning among some bushes in Krestovsky Island, trembling all over with fever; he walked home, and it was early morning when he arrived. В эту-то ночь, перед утром, он и проснулся в кустах, на Крестовском острове, весь издрогнувший, в лихорадке; он пошел домой и пришел уже ранним утром. After some hours' sleep the fever left him, but he woke up late, two o'clock in the afternoon. После нескольких часов сна лихорадка прошла, но проснулся он уже поздно: было два часа пополудни. He remembered that Katerina Ivanovna's funeral had been fixed for that day, and was glad that he was not present at it. Он вспомнил, что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них. Nastasya brought him some food; he ate and drank with appetite, almost with greediness. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. His head was fresher and he was calmer than he had been for the last three days. Г олова его была свежее, и он сам спокойнее, чем в эти последние три дня. He even felt a passing wonder at his previous attacks of panic. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического страха. The door opened and Razumihin came in. Дверь отворилась, и вошел Разумихин. "Ah, he's eating, then he's not ill," said Razumihin. He took a chair and sat down at the table opposite Raskolnikov. - А! ест, стало быть не болен! - сказал Разумихин, взял стул и сел за стол против Раскольникова. He was troubled and did not attempt to conceal it. Он был встревожен и не старался этого скрыть. He spoke with evident annoyance, but without hurry or raising his voice. Г оворил он с видимою досадой, но не торопясь и не возвышая особенно голоса. He looked as though he had some special fixed determination. Можно бы подумать, что в нем засело какое-то особое и даже исключительное намерение. "Listen," he began resolutely. "As far as I am concerned, you may all go to hell, but from what I see, it's clear to me that I can't make head or tail of it; please don't think I've come to ask you questions. - Слушай, - начал он решительно, - мне там черт с вами со всеми, но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять; пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать. I don't want to know, hang it! Наплевать! Сам не хочу! If you begin telling me your secrets, I dare say I shouldn't stay to listen, I should go away cursing. Сам теперь все открывай, все ваши секреты, так я еще и слушать-то, может быть, не стану, плюну и уйду. I have only come to find out once for all whether it's a fact that you are mad? Я пришел только узнать лично и окончательно: правда ли, во-первых, что ты сумасшедший? There is a conviction in the air that you are mad or very nearly so. Про тебя, видишь ли, существует убеждение (ну, там, где-нибудь), что ты, может быть, сумасшедший или очень к тому наклонен. I admit I've been disposed to that opinion myself, judging from your stupid, repulsive and quite inexplicable actions, and from your recent behavior to your mother and sister. Признаюсь тебе, я и сам сильно был наклонен поддерживать это мнение, во-первых, судя по твоим глупым и отчасти гнусным поступкам (ничем не объяснимым), а во-вторых, по твоему недавнему поведению с матерью и сестрой. Only a monster or a madman could treat them as you have; so you must be mad." Только изверг и подлец, если не сумасшедший, мог бы так поступить с ними, как ты поступил; а следственно, ты сумасшедший... "When did you see them last?" - Ты давно их видел? "Just now. - Сейчас. Haven't you seen them since then? А ты с тех пор не видал? What have you been doing with yourself? Tell me, please. I've been to you three times already. Где ты шляешься, скажи мне, пожалуйста, я к тебе три раза заходил. Your mother has been seriously ill since yesterday. Мать больна со вчерашнего дня серьезно. She had made up her mind to come to you; Avdotya Romanovna tried to prevent her; she wouldn't hear a word. Собралась к тебе; Авдотья Романовна стала удерживать; слушать ничего не хочет: 'If he is ill, if his mind is giving way, who can look after him like his mother?' she said. "Если он, говорит, болен, если у него ум мешается, кто же ему поможет, как не мать?" We all came here together, we couldn't let her come alone all the way. Пришли мы сюда все, потому не бросать же нам ее одну. We kept begging her to be calm. We came in, you weren't here; she sat down, and stayed ten minutes, while we stood waiting in silence. До самых твоих дверей упрашивали успокоиться. Вошли, тебя нет, вот здесь она и сидела. Просидела десять минут, мы над нею стояли, молча. She got up and said: Встала и говорит: 'If he's gone out, that is, if he is well, and has forgotten his mother, it's humiliating and unseemly for his mother to stand at his door begging for kindness.' "Если он со двора выходит, а стало быть, здоров и мать забыл, значит, неприлично и стыдно матери у порога стоять и ласки, как подачки выпрашивать". She returned home and took to her bed; now she is in a fever. Домой воротилась и слегла; теперь в жару: ' I see,' she said, 'that he has time for _his girl_.' "Вижу, говорит, для своей у него есть время". She means by _your girl_ Sofya Semyonovna, your betrothed or your mistress, I don't know. Она полагает, что своя-то - это Софья Семеновна, твоя невеста, или любовница, уж не знаю. I went at once to Sofya Semyonovna's, for I wanted to know what was going on. I looked round, I saw the coffin, the children crying, and Sofya Semyonovna trying them on mourning dresses. Я пошел было тотчас к Софье Семеновне, потому, брат, я хотел все разузнать, - прихожу, смотрю: гроб стоит, дети плачут. Софья Семеновна траурные платьица им примеряет. No sign of you. Тебя нет. I apologised, came away, and reported to Avdotya Romanovna. Посмотрел, извинился и вышел, так и Авдотье Романовне донес. So that's all nonsense and you haven't got a girl; the most likely thing is that you are mad. Все, стало быть, это вздор, и нет тут никакой своей, вернее всего, стало быть, сумасшествие. But here you sit, guzzling boiled beef as though you'd not had a bite for three days. Но вот ты сидишь и вареную говядину жрешь, точно три дня не ел. Though as far as that goes, madmen eat too, but though you have not said a word to me yet... you are not mad! Оно, положим, и сумасшедшие тоже едят, но хоть ты и слова со мной не сказал, но ты... не сумасшедший! That I'd swear! В этом я поклянусь. Above all, you are not mad! Прежде всего, не сумасшедший. So you may go to hell, all of you, for there's some mystery, some secret about it, and I don't intend to worry my brains over your secrets. Итак, черт с вами со всеми, потому что тут какая-то тайна, какой-то секрет; а я над вашими секретами ломать головы не намерен. So I've simply come to swear at you," he finished, getting up, "to relieve my mind. And I know what to do now." Так только зашел обругаться, - заключил он, вставая, - душу отвести, а я знаю, что' мне теперь делать! "What do you mean to do now?" - Что же ты теперь хочешь делать? "What business is it of yours what I mean to do?" - А тебе какое дело, что' я теперь хочу делать? "You are going in for a drinking bout." - Смотри, ты запьешь! "How... how did you know?" - Почему... почему ты это узнал? "Why, it's pretty plain." - Ну вот еще! Razumihin paused for a minute. Разумихин помолчал с минуту. "You always have been a very rational person and you've never been mad, never," he observed suddenly with warmth. - Ты всегда был очень рассудительный человек и никогда, никогда ты не был сумасшедшим, -заметил он вдруг с жаром. "You're right: I shall drink. - Это так: я запью! Good-bye!" Прощай! And he moved to go out. - И он двинулся идти. "I was talking with my sister--the day before yesterday, I think it was--about you, Razumihin." - Я о тебе, третьего дня кажется, с сестрой говорил, Разумихин. "About me! - Обо мне! But... where can you have seen her the day before yesterday?" Razumihin stopped short and even turned a little pale. Да... ты где же ее мог видеть третьего дня? -вдруг остановился Разумихин, даже побледнел немного. One could see that his heart was throbbing slowly and violently. Можно было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало в груди. "She came here by herself, sat there and talked to me." - Она сюда приходила, одна, здесь сидела, говорила со мной. "She did!" - Она! "Yes." - Да, она. "What did you say to her... I mean, about me?" - Что же ты говорил... я хочу сказать, обо мне-то? "I told her you were a very good, honest, and industrious man. - Я сказал ей, что ты очень хороший, честный и трудолюбивый человек. I didn't tell her you love her, because she knows that herself." Что ты ее любишь, я ей не говорил, потому что она сама знает. "She knows that herself?" - Сама знает? "Well, it's pretty plain. - Ну, вот еще! Wherever I might go, whatever happened to me, you would remain to look after them. Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, - ты бы остался у них провидением. I, so to speak, give them into your keeping, Razumihin. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. I say this because I know quite well how you love her, and am convinced of the purity of your heart. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь, и убежден в чистоте твоего сердца. I know that she too may love you and perhaps does love you already. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Now decide for yourself, as you know best, whether you need go in for a drinking bout or not." Теперь сам решай, как знаешь лучше, - надо иль не надо тебе запивать. "Rodya! - Родька... You see... well.... Видишь... Ну... Ach, damn it! Ах, черт! But where do you mean to go? А ты-то куда хочешь отправиться? Of course, if it's all a secret, never mind.... Видишь: если все это секрет, то пусть! But I... I shall find out the secret... and I am sure that it must be some ridiculous nonsense and that you've made it all up. Но я... я узнаю секрет... И уверен, что непременно какой-нибудь вздор и страшные пустяки и что ты один все и затеял. Anyway you are a capital fellow, a capital fellow!..." А впрочем, ты отличнейший человек! Отличнейший человек!.. "That was just what I wanted to add, only you interrupted, that that was a very good decision of yours not to find out these secrets. - А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты эти не узнавать. Leave it to time, don't worry about it. Оставь до времени, не беспокойся. You'll know it all in time when it must be. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда надо будет. Yesterday a man said to me that what a man needs is fresh air, fresh air, fresh air. Вчера мне один человек сказал, что надо воздуху человеку, воздуху, воздуху! I mean to go to him directly to find out what he meant by that." Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет. Razumihin stood lost in thought and excitement, making a silent conclusion. Разумихин стоял в задумчивости и в волнении и что-то соображал. "He's a political conspirator! "Это политический заговорщик! He must be. Наверно! And he's on the eve of some desperate step, that's certain. И он накануне какого-нибудь решительного шага - это наверно! It can only be that! And... and Dounia knows," he thought suddenly. Иначе быть не может и... и Дуня знает..." -подумал он вдруг про себя. "So Avdotya Romanovna comes to see you," he said, weighing each syllable, "and you're going to see a man who says we need more air, and so of course that letter... that too must have something to do with it," he concluded to himself. - Так к тебе ходит Авдотья Романовна, -проговорил он, скандируя слова, - а ты сам хочешь видеться с человеком, который говорит, что воздуху надо больше, воздуху и... и, стало быть, и это письмо... это тоже чтонибудь из того же, - заключил он как бы про себя. "What letter?" - Какое письмо? "She got a letter to-day. It upset her very much--very much indeed. - Она письмо одно получила, сегодня, ее очень встревожило. Очень. Too much so. Слишком уж даже. I began speaking of you, she begged me not to. Я заговорил о тебе - просила замолчать. Then... then she said that perhaps we should very soon have to part... then she began warmly thanking me for something; then she went to her room and locked herself in." Потом... потом сказала, что, может, мы очень скоро расстанемся, потом стала меня за что-то горячо благодарить; потом ушла к себе и заперлась. "She got a letter?" Raskolnikov asked thoughtfully. - Она письмо получила? - задумчиво переспросил Раскольников. "Yes, and you didn't know? hm..." - Да, письмо; а ты не знал? Гм. They were both silent. Они оба помолчали. "Good-bye, Rodion. - Прощай, Родион. There was a time, brother, when I.... Never mind, good-bye. You see, there was a time.... Я, брат... было одно время... а впрочем, прощай, видишь, было одно время... Well, good-bye! Ну, прощай! I must be off too. Мне тоже пора. I am not going to drink. Пить не буду. There's no need now.... That's all stuff!" Теперь не надо... врешь! He hurried out; but when he had almost closed the door behind him, he suddenly opened it again, and said, looking away: Он торопился; но, уже выходя и уж почти затворив за собою дверь, вдруг отворил ее снова и сказал, глядя кудато в сторону: "Oh, by the way, do you remember that murder, you know Porfiry's, that old woman? - Кстати! Помнишь это убийство, ну, вот Порфирий-то: старуху-то? Do you know the murderer has been found, he has confessed and given the proofs. Ну, так знай, что убийца этот отыскался, сознался сам и доказательства все представил. It's one of those very workmen, the painter, only fancy! Do you remember I defended them here? Это один из тех самых работников, красильщики-то, представь себе, помнишь, я их тут еще защищал? Would you believe it, all that scene of fighting and laughing with his companions on the stairs while the porter and the two witnesses were going up, he got up on purpose to disarm suspicion. Веришь ли, что всю эту сцену драки и смеху на лестнице, с своим товарищем, когда те-то взбирались, дворник и два свидетеля, он нарочно устроил, именно для отводу. The cunning, the presence of mind of the young dog! Какова хитрость, каково присутствие духа в этаком щенке! One can hardly credit it; but it's his own explanation, he has confessed it all. Поверить трудно; да сам разъяснил, сам во всем признался! And what a fool I was about it! И как я-то влопался! Well, he's simply a genius of hypocrisy and resourcefulness in disarming the suspicions of the lawyers--so there's nothing much to wonder at, I suppose! Что ж, по-моему, это только гений притворства и находчивости, гений юридического отвода, - а стало быть, нечему особенно удивляться! Of course people like that are always possible. Разве такие не могут быть? And the fact that he couldn't keep up the character, but confessed, makes him easier to believe in. А что он не выдержал характера и сознался, так я ему за это еще больше верю. Правдоподобнее... But what a fool I was! Но как я-то, я-то тогда влопался! I was frantic on their side!" За них на стену лез! "Tell me, please, from whom did you hear that, and why does it interest you so?" Raskolnikov asked with unmistakable agitation. - Скажи, пожалуйста, откуда ты это узнал и почему тебя это так интересует? - с видимым волнением спросил Раскольников. "What next? - Ну вот еще! You ask me why it interests me!... Почему меня интересует! Well, I heard it from Porfiry, among others... Спросил!.. А узнал я от Порфирия, в числе других. It was from him I heard almost all about it." Впрочем, от него почти все и узнал. "From Porfiry?" - От Порфирия? "From Porfiry." - От Порфирия. "What... what did he say?" Raskolnikov asked in dismay. - Что же... что же он? - испуганно спросил Раскольников. "He gave me a capital explanation of it. - Он это отлично мне разъяснил. Psychologically, after his fashion." Психологически разъяснил, по-своему. "He explained it? - Он разъяснил? Explained it himself?" Сам же тебе и разъяснял? "Yes, yes; good-bye. - Сам, сам; прощай! I'll tell you all about it another time, but now I'm busy. Потом еще кой-что расскажу, а теперь дело есть. There was a time when I fancied... Там... было одно время, что я подумал... But no matter, another time!... Ну да что; потом!.. What need is there for me to drink now? Зачем мне теперь напиваться. You have made me drunk without wine. Ты меня и без вина напоил. I am drunk, Rodya! Пьян ведь я, Родька! Good-bye, I'm going. I'll come again very soon." Без вина пьян теперь, ну да прощай; зайду; очень скоро. He went out. Он вышел. "He's a political conspirator, there's not a doubt about it," Razumihin decided, as he slowly descended the stairs. "Это, это политический заговорщик, это наверно, наверно! - окончательно решил про себя Разумихин, медленно спускаясь с лестницы. "And he's drawn his sister in; that's quite, quite in keeping with Avdotya Romanovna's character. - И сестру втянул; это очень, очень может быть с характером Авдотьи Романовны. There are interviews between them!... Свидания у них пошли... She hinted at it too... А ведь она тоже мне намекала. So many of her words.... and hints... bear that meaning! По многим ее словам... и словечкам... и намекам, все это выходит именно так! And how else can all this tangle be explained? Да и как иначе объяснить всю эту путаницу? Hm! Гм! And I was almost thinking... А я было думал... Good heavens, what I thought! О господи, что это я было вздумал. Yes, I took leave of my senses and I wronged him! Да-с, это было затмение, и я пред ним виноват! It was his doing, under the lamp in the corridor that day. Это он тогда у лампы, в коридоре, затмение на меня навел. Pfoo! Тьфу! What a crude, nasty, vile idea on my part! Какая скверная, грубая, подлая мысль с моей стороны! Nikolay is a brick, for confessing.... Молодец Миколка, что признался... And how clear it all is now! Да и прежнее теперь как все объясняется! His illness then, all his strange actions... before this, in the university, how morose he used to be, how gloomy.... Эта болезнь его тогда, его странные все такие поступки, даже и прежде, прежде, еще в университете, какой он был всегда мрачный, угрюмый... But what's the meaning now of that letter? Но что же значит теперь это письмо? There's something in that, too, perhaps. Тут, пожалуй, что-нибудь тоже есть. Whom was it from? От кого это письмо? I suspect...! Я подозреваю... Гм. No, I must find out!" Нет, это я все разузнаю". He thought of Dounia, realising all he had heard and his heart throbbed, and he suddenly broke into a run. Он вспомнил и сообразил все о Дунечке, и сердце его замерло. Он сорвался с места и побежал. As soon as Razumihin went out, Raskolnikov got up, turned to the window, walked into one corner and then into another, as though forgetting the smallness of his room, and sat down again on the sofa. Раскольников, как только вышел Разумихин, встал, повернулся к окну, толкнулся в угол, в другой, как бы забыв о тесноте своей конуры, и... сел опять на диван. He felt, so to speak, renewed; again the struggle, so a means of escape had come. Он весь как бы обновился; опять борьба -значит, нашелся исход! "Yes, a means of escape had come! "Да, значит, нашелся исход! It had been too stifling, too cramping, the burden had been too agonising. A lethargy had come upon him at times. А то уж слишком все сперлось и закупорилось, мучительно стало давить, дурман нападал какой-то. From the moment of the scene with Nikolay at Porfiry's he had been suffocating, penned in without hope of escape. С самой сцены с Миколкой у Порфирия начал он задыхаться без выхода, в тесноте. After Nikolay's confession, on that very day had come the scene with Sonia; his behaviour and his last words had been utterly unlike anything he could have imagined beforehand; he had grown feebler, instantly and fundamentally! После Миколки, в тот же день, была сцена у Сони; вел и кончил он ее совсем, совсем не так, как бы мог воображать себе прежде... ослабел, значит, мгновенно и радикально! Разом! And he had agreed at the time with Sonia, he had agreed in his heart he could not go on living alone with such a thing on his mind! И ведь согласился же он тогда с Соней, сам согласился, сердцем согласился, что так ему одному с этаким делом на душе не прожить! "And Svidrigailov was a riddle... А Свидригайлов? Свидригайлов загадка... He worried him, that was true, but somehow not on the same point. Свидригайлов беспокоит его, это правда, но как-то не с той стороны. He might still have a struggle to come with Svidrigailov. С Свидригайловым, может быть, еще тоже предстоит борьба. Svidrigailov, too, might be a means of escape; but Porfiry was a different matter. Свидригайлов, может быть, тоже целый исход; но Порфирий дело другое. "And so Porfiry himself had explained it to Razumihin, had explained it _psychologically_. Итак, Порфирий сам еще и разъяснял Разумихину, психологически ему разъяснял! He had begun bringing in his damned psychology again! Опять свою проклятую психологию подводить начал! Porfiry? Порфирий-то? But to think that Porfiry should for one moment believe that Nikolay was guilty, after what had passed between them before Nikolay's appearance, after that tete-a-tete interview, which could have only _one_ explanation? (During those days Raskolnikov had often recalled passages in that scene with Porfiry; he could not bear to let his mind rest on it.) Such words, such gestures had passed between them, they had exchanged such glances, things had been said in such a tone and had reached such a pass, that Nikolay, whom Porfiry had seen through at the first word, at the first gesture, could not have shaken his conviction. Да чтобы Порфирий поверил хоть на одну минуту, что Миколка виновен, после того, что между ними было тогда, после той сцены, глаз на глаз, до Миколки, на которую нельзя найти правильного толкования, кроме одного? (Раскольникову несколько раз в эти дни мелькалась и вспоминалась клочками вся эта сцена с Порфирием; в целом он бы не мог вынести воспоминания.) Были в то время произнесены между ними такие слова, произошли такие движения и жесты, обменялись они такими взглядами, сказано было кой-что таким голосом, доходило до таких пределов, что уж после этого не Миколке (которого Порфирий наизусть с первого слова и жеста угадал), не Миколке было поколебать самую основу его убеждений. "And to think that even Razumihin had begun to suspect! А каково! Даже Разумихин начал было подозревать! The scene in the corridor under the lamp had produced its effect then. Сцена в коридоре, у лампы, прошла тогда не даром. He had rushed to Porfiry.... Вот он бросился к Порфирию... But what had induced the latter to receive him like that? Но с какой же стати этот-то стал его так надувать? What had been his object in putting Razumihin off with Nikolay? Что у него за цель отводить глаза у Разумихина на Миколку? He must have some plan; there was some design, but what was it? Ведь он непременно что-то задумал; тут есть намерения, но какие? It was true that a long time had passed since that morning--too long a time--and no sight nor sound of Porfiry. Правда, с того утра прошло много времени, -слишком, слишком много, а о Порфирии не было ни слуху, ни духу. Well, that was a bad sign...." Что ж, это, конечно, хуже..." Raskolnikov took his cap and went out of the room, still pondering. Раскольников взял фуражку и, задумавшись, пошел из комнаты. It was the first time for a long while that he had felt clear in his mind, at least. Первый день, во все это время, он чувствовал себя, по крайней мере, в здравом сознании. "I must settle Svidrigailov," he thought, "and as soon as possible; he, too, seems to be waiting for me to come to him of my own accord." "Надо кончить с Свидригайловым, - думал он, - и во что бы то ни стало, как можно скорей: этот тоже, кажется, ждет, чтоб я сам к нему пришел". And at that moment there was such a rush of hate in his weary heart that he might have killed either of those two--Porfiry or Svidrigailov. И в это мгновение такая ненависть поднялась вдруг из его усталого сердца, что, может быть, он бы мог убить когонибудь из этих двух: Свидригайлова или Порфирия. At least he felt that he would be capable of doing it later, if not now. По крайней мере, он почувствовал, что если не теперь, то впоследствии он в состоянии это сделать. "We shall see, we shall see," he repeated to himself. "Посмотрим, посмотрим", - повторял он про себя. But no sooner had he opened the door than he stumbled upon Porfiry himself in the passage. Но только что он отворил дверь в сени, как вдруг столкнулся с самим Порфирием. He was coming in to see him. Тот входил к нему. Raskolnikov was dumbfounded for a minute, but only for one minute. Раскольников остолбенел на одну минуту. Strange to say, he was not very much astonished at seeing Porfiry and scarcely afraid of him. Странно, он не очень удивился Порфирию и почти его не испугался. He was simply startled, but was quickly, instantly, on his guard. Он только вздрогнул, но быстро, мгновенно приготовился. "Perhaps this will mean the end? "Может быть, развязка! But how could Porfiry have approached so quietly, like a cat, so that he had heard nothing? Но как же это он подошел тихонько, как кошка, и я ничего не слыхал? Could he have been listening at the door?" Неужели подслушивал?" "You didn't expect a visitor, Rodion Romanovitch," Porfiry explained, laughing. - Не ждали гостя, Родион Романыч, -вскричал, смеясь, Порфирий Петрович. "I've been meaning to look in a long time; I was passing by and thought why not go in for five minutes. - Давно завернуть собирался, прохожу, думаю -почему не зайти минут на пять проведать. Are you going out? Куда-то собрались? I won't keep you long. Не задержу. Just let me have one cigarette." Только вот одну папиросочку, если позволите. "Sit down, Porfiry Petrovitch, sit down." Raskolnikov gave his visitor a seat with so pleased and friendly an expression that he would have marvelled at himself, if he could have seen it. - Да садитесь, Порфирий Петрович, садитесь,- усаживал гостя Раскольников, с таким, по-видимому, довольным и дружеским видом, что, право, сам на себя подивился, если бы мог на себя поглядеть. The last moment had come, the last drops had to be drained! Последки, подонки выскребывались! So a man will sometimes go through half an hour of mortal terror with a brigand, yet when the knife is at his throat at last, he feels no fear. Иногда этак человек вытерпит полчаса смертного страху с разбойником, а как приложат ему нож к горлу окончательно, так тут даже и страх пройдет. Raskolnikov seated himself directly facing Porfiry, and looked at him without flinching. Он прямо уселся пред Порфирием и, не смигнув, смотрел на него. Porfiry screwed up his eyes and began lighting a cigarette. Порфирий прищурился и начал закуривать папироску. "Speak, speak," seemed as though it would burst from Raskolnikov's heart. "Ну, говори же, говори же, - как будто так и хотело выпрыгнуть из сердца Раскольникова. "Come, why don't you speak?" - Ну что же, что же, что же ты не говоришь?" CHAPTER II II "Ah these cigarettes!" Porfiry Petrovitch ejaculated at last, having lighted one. - Ведь вот эти папироски! - заговорил наконец Порфирий Петрович, кончив закуривать и отдыхнувшись, - вред, чистый вред, а отстать не могу! "They are pernicious, positively pernicious, and yet I can't give them up! Кашляю-с, першить начало, и одышка. I cough, I begin to have tickling in my throat and a difficulty in breathing. You know I am a coward, I went lately to Dr. B—n; he always gives at least half an hour to each patient. He positively laughed looking at me; he sounded me: 'Tobacco's bad for you,' he said, 'your lungs are affected.' Я, знаете, труслив-с, поехал намедни к Бну, -каждого больного minimum по получасу осматривает; так даже рассмеялся, на меня глядя: и стукал, и слушал, - вам, говорит, между прочим, табак не годится; легкие расширены. But how am I to give it up? Ну, а как я его брошу? What is there to take its place? Чем заменю? I don't drink, that's the mischief, he-he-he, that I don't. Не пью-с, вот вся и беда, хе-хе-хе, что не пью-то, беда! Everything is relative, Rodion Romanovitch, everything is relative!" Все ведь относительно, Родион Романыч, все относительно! "Why, he's playing his professional tricks again," Raskolnikov thought with disgust. "Что же это он, за свою прежнюю казенщину принимается, что ли!" - с отвращением подумалось Раскольникову. All the circumstances of their last interview suddenly came back to him, and he felt a rush of the feeling that had come upon him then. Вся недавняя сцена последнего их свидания внезапно ему припомнилась, и тогдашнее чувство волною прихлынуло к его сердцу. "I came to see you the day before yesterday, in the evening; you didn't know?" Porfiry Petrovitch went on, looking round the room. - А ведь я к вам уже заходил третьего дня вечером; вы и не знаете? - продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, - в комнату, в эту самую, входил. "I came into this very room. I was passing by, just as I did to-day, and I thought I'd return your call. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо - дай, думаю, визитик-то ему отдам. I walked in as your door was wide open, I looked round, waited and went out without leaving my name with your servant. Зашел, а комната настежь; осмотрелся, подождал, да и служанке вашей не доложился - вышел. Don't you lock your door?" Не запираете? Raskolnikov's face grew more and more gloomy. Лицо Раскольникова омрачалось более и более. Porfiry seemed to guess his state of mind. Порфирий точно угадал его мысли. "I've come to have it out with you, Rodion Romanovitch, my dear fellow! - Объясниться пришел, голубчик Родион Романыч, объясниться-с! I owe you an explanation and must give it to you," he continued with a slight smile, just patting Raskolnikov's knee. But almost at the same instant a serious and careworn look came into his face; to his surprise Raskolnikov saw a touch of sadness in it. Должен и обязан пред вами объяснением-с, -продолжал он с улыбкой и даже слегка стукнул ладонью по коленке Раскольникова, но почти в то же мгновение лицо его вдруг приняло серьезную и озабоченную мину; даже как будто грустью подернулось, к удивлению Раскольникова. He had never seen and never suspected such an expression in his face. Он никогда еще не видал и не подозревал у него такого лица. "A strange scene passed between us last time we met, Rodion Romanovitch. - Странная сцена произошла в последний раз между нами, Родион Романыч. Our first interview, too, was a strange one; but then... and one thing after another! Оно пожалуй, и в первое наше свидание между нами происходила тоже странная сцена; но тогда... Ну теперь уж все одно к одному! This is the point: I have perhaps acted unfairly to you; I feel it. Вот что-с: я, может быть, и очень виноват перед вами выхожу; я это чувствую-с. Do you remember how we parted? Your nerves were unhinged and your knees were shaking and so were mine. Ведь мы как расстались-то, помните ли: у вас нервы поют и подколенки дрожат, и у меня нервы поют и подколенки дрожат. And, you know, our behaviour was unseemly, even ungentlemanly. И знаете, как-то оно даже и непорядочно между нами тогда вышло, не по-джентльменски. And yet we are gentlemen, above all, in any case, gentlemen; that must be understood. А ведь мы все-таки джентльмены; то есть, во всяком случае, прежде всего джентльмены; это надо понимать-с. Do you remember what we came to?... and it was quite indecorous." Ведь помните, до чего доходило... совсем уж даже и неприлично-с. "What is he up to, what does he take me for?" Raskolnikov asked himself in amazement, raising his head and looking with open eyes on Porfiry. "Что ж это он, за кого меня принимает?" - с изумлением спрашивал себя Раскольников, приподняв голову и во все глаза смотря на Порфирия. "I've decided openness is better between us," Porfiry Petrovitch went on, turning his head away and dropping his eyes, as though unwilling to disconcert his former victim and as though disdaining his former wiles. "Yes, such suspicions and such scenes cannot continue for long. - Я рассудил, что нам по откровенности теперь действовать лучше, - продолжал Порфирий Петрович, немного откинув голову и опустив глаза, как бы не желая более смущать своим взглядом свою прежнюю жертву и как бы пренебрегая своими прежними приемами и уловками, - да-с, такие подозрения и такие сцены продолжаться долго не могут. Nikolay put a stop to it, or I don't know what we might not have come to. Разрешил нас тогда Миколка, а то я и не знаю, до чего бы между нами дошло. That damned workman was sitting at the time in the next room--can you realise that? Этот проклятый мещанинишка просидел у меня тогда за перегородкой, - можете себе это представить? You know that, of course; and I am aware that he came to you afterwards. But what you supposed then was not true: I had not sent for anyone, I had made no kind of arrangements. Вы, конечно, уж это знаете; да и самому мне известно, что он к вам потом заходил; но то, что вы тогда предположили, того не было: ни за кем я не посылал и ни в чем еще я тогда не распорядился. You ask why I hadn't? Спро'сите, почему не распорядился? What shall I say to you? it had all come upon me so suddenly. А как вам сказать: самого меня это тогда как бы пристукнуло. I had scarcely sent for the porters (you noticed them as you went out, I
