Николай Рубцов - Собрание стихотворений

Не было собак — и вдруг залаяли.
Поздно ночью — что за чудеса! —
Кто-то едет в поле за сараями,
Раздаются чьи-то голоса…

Не было гостей — и вот нагрянули.
Не было вестей — так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.

Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости как братьев и сестер:
Может, мы за все свое бывалое
Разожгли последний наш костер.

Может быть, последний раз
                                        нагрянули,
Может быть, не видеться уже…
Эту ночь под ивами багряными
Сохраню в тоскующей душе.

Подарили весточки счастливые,
Посмотрели мой далекий край,
И опять умчались, торопливые,
И пропал вдали собачий лай…

А между прочим, осень на дворе.
Такую осень вижу я впервые.
Скулит собака в темной конуре,
Залечивая раны боевые.

Бегут машины, словно от улик,
И вдруг с ухаба шлепаются в лужу!
Когда, буксуя, воет грузовик,
Мне этот вой выматывает душу!

Когда шумит холодная вода,
И все кругом расплывчато и мглисто,
Незримый ветер, словно в невода,
Со всех сторон затягивает листья…

Раздался стук! Я выдернул засов.
Я рад обняться с прежними друзьями.
Похохотали несколько часов,
Повеселились с грустными глазами.

Когда в сенях опять простились мы,
Я первый раз так явственно услышал,
Как о суровой близости зимы
Осенний ливень жаловался крышам.

Прошла пора, когда в зеленый луг
Я отворял узорное оконце —
И все лучи, как сотни добрых рук,
Мне по утрам протягивало солнце…

Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома…

Закачалась над омутом ель,
Заскрипели протяжно ворота,
Скоро северным зверем метель
Прибежит с ледяного болота.

Может, будешь кого-нибудь звать,
Только голос твой будет не слышен,
Будут громко всю ночь завывать
Провода над заснеженной крышей…

Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.

Как нам было расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома,

И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота…

Вот ворона сидит на заборе.
Все амбары давно на запоре.
Все обозы прошли, все подводы,
Наступила пора непогоды.

Суетится она на заборе.
Горе ей! Настоящее горе!
Мысли бегают, как электроны,
В голове у голодной вороны.

Ветер, не ветер, —
                            Иду из дома!
В хлеву знакомо
Шуршит солома,
И огонек светит.
А больше —
                    ни звука,
Ни огонечка!
Во мраке вьюга
Летит по кочкам!
Эх, Русь, Россия,
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?
Давай пожелаем
Всем доброй ночи!
Давай погуляем,
Давай похохочем!
И всех разгоним,
Кто с нами груб,
И вырвем с корнем
Столетний дуб!
И праздник
                устроим,
И карты раскроем.
Эх! Козыри свежи.
А дураки — те же…

Девочка на кладбище играет
У поющих пташек на виду.
Смех ее веселый разбирает,
Безмятежно девочка играет
В этом пышном радостном саду.

Не любуйся этим пышным садом!
Но прими душой, как благодать,
Что такую крошку видишь рядом,
Что под самым грустным нашим взглядом
Все равно ей весело играть!..

Над горной долиной — мерцанье,
Над горной долиной — светло.
Как всяких забот отрицанье,
В долине почило село.
Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны…
Не здесь ли разбойник морской
Мечтал залечить свои раны,
Измученный парусом рваным,
Разбоем своим и тоской?
Я видел суровые страны,
Я видел крушенье и смерть,
Слагал я стихи и романы,
Не знал я, где эти тюльпаны,
Давно бы решил посмотреть!
В мерцающей этой долине
Над пенистой горной рекой,
На черной, над вербами, глине
Забыл я, что я на чужбине,
В душе тишина и покой…
И только, когда вспоминаю
Тот край, где родился и рос,
Желаю я этому краю,
Чтоб было побольше берез…

…Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,

Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный…

Катунь, Катунь — великая река!
Поет она нерадостные мифы,
Как гунны шли и пировали скифы,
Опустошая эти берега.

Прошли года. Еще прошли года.
Все потонуло в ветреном и мглистом.
И лишь Катунь, как древняя орда,
Несется с воем, гиканьем и свистом.

В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь…

Идет процессия за гробом.
А солнце льет горячий свет.
В его сиянии особом
Загадки есть, но грусти нет.

На лицах — скорбное смиренье,
Волненье первое прошло,
Прошел протест и удивленье, —
Как это вдруг произошло!

Все тот же он — простор нарядный,
Все тот же он — весенний пыл.
И невозможен путь обратный,
И славен тот, который был.

Идет процессия за гробом,
А солнце льет горячий
        свет,
В его присутствии особом
На все сомненья есть
        ответ,
Что невозможен путь
        обратный,
И славен тот, который
        был,
Он был и есть — простор
        нарядный,
Он был и есть —
        весенний пыл.
На лицах — скорбное
        смиренье.
Волненье первое прошло,
Прошел протест и
        удивленье:
— Как это все произошло?
Но есть еще вопрос
        угрюмый,
Он заставляет нас тужить,
Он занимает наши думы:
— Как человек обязан
        жить?
Как не блуждать среди
        тумана,
Как выбрать путь,
        который тверд,
Какому крикнуть капитану:
— Эй, капитан, прими на
        борт!..

Идет процессия за гробом.
Долга дорога в полверсты.
На тихом кладбище — сугробы
И в них увязшие кресты.

Молчит народ. Смирился с горем.
Мы все исчезнем без следа.
И только слышно, как над полем
Тоскливо воют провода.

Трещат крещенские морозы.
Идет народ… Все глубже снег.
Все величавее березы.
Все ближе к месту человек…

Он в ласках мира, в бурях века
Достойно дожил до седин.
И вот… Хоронят человека…
— Снимите шапку, гражданин!