Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Давно умолкли трубы боя,
и крик, и плач, и звон удил…
Навеки властною рукою
народ себя освободил.

И снова ленинское знамя
ведет нас всюду и всегда.
Оно колышется над нами
как символ мира и труда.

Мы к солнцу самому взлетали
не раз, не два с лица Земли.
Наш стяг в космические дали
уносят наши корабли.

Ему — серебряные реки
и молота тяжелый звон,
и грозы атома навеки
себе служить заставил он.

Мы с ним оковы тьмы разбили,
чтобы в счастливой высоте
нам прилететь на светлых крыльях
к всечеловеческой мечте.

Я вижу в золоте осеннем
весны зеленую красу.
Пылай, напев, души гореньем,
что я людским сердцам несу!

Плывут, плывут мелодий звуки —
их столько в сердце расцвело!
Я верю: в холоде разлуки
таится новых встреч тепло.

Целует землю после ночи
устами солнца небосвод…
Так после слез сияют очи,
из грусти радость так растет.

Шумят дубы, весною пахнут травы
в тумане отснявшей старины…
И у Днепра я вижу Святослава,
что снаряжает в дальний путь челны.

Текут, текут, текут спокойно воды,—
под солнцем как стекло равнина вод.
Из этих мест полки в бои-походы
его дружина в море поведет.

Там Святослав прольет потоки крови,
чтоб лютый враг навек запомнил Русь…
И он стоит, в раздумье хмурит брови
и челн качает, что в песок погруз.

Давно уже влюбилась ты, душа моя,
в прозрачную красу закатов и рассветов.
Так пусть, так пусть звучит, как песня соловья,
мой голос молодой, вливаясь в хор поэтов.

Пусть славит он весну, что, душу окрыля,
сердца нам наполняет силою живою!
Как счастлив я идти росистою землею,
когда заря с небес слетает на поля!..

Пусть славит работяг, что поднялись на труд,
когда гудками даль зовет нас беспрестанно
и от Днепра туманы белые плывут,
а в небе облаков лазурных караваны.

Да, знаю я, что Днепр не потечет назад,
что молодость моя вторично не настанет, —
и всё же я пою, пою про синий взгляд,
что у меня в душе всегда горит, не вянет.

И, прославляя труд, я с песней огневою
ни на единый миг расстаться не могу.
Я землю полюбил любовью молодою,
и молодость свою я в песне берегу.

Пусть шире дышит грудь. Я славлю жизни чудо,
всё радостнее мне под небом петь родным!
Любовь, ты — молодость. И от любви я буду
до самого конца, как песня, молодым.

Славить песнями я буду
край родной, родной народ.
Там дрожат мосты от гуда,
в наковальню молот бьет.

Блещет синь реки глубокой,
и шумит под ветром сад.
И румянит ветер щеки
у колхозных у девчат.

Я очей, что нету ближе,
синее сиянье пью.
И весной звоночки вижу
белых ландышей в гаю.

А лишь вечер наплывает,
травы стелятся, шурша,
звонкой песней отвечает
здесь на всё моя душа.

Идем мы лучистой долиной,
для счастья — бескрайний простор…
Как синяя даль Украины,
любимая, светит твой взор.

Вдали, за рекой голубою,
зарей занялся небосклон.
Идем мы, и шлют нам с тобою
березки свой светлый поклон.

Их ветер полей колыхает,
целует твой облик родной, —
то солнце во мне полыхает,
то счастье шагает со мной.

Весною накупил цветов я нежно-синих,
когда здесь соловьи нашли себе приют.
И вот на всех углах арбузы, груши, дыни
возами нынче продают.

И винограда золотые гроздья
сверкают на лотках светло и тяжело.
Им осенью последний дождик роздан,
им солнцем отдано последнее тепло.

И всё шумит, шумит, не утихает город
к шпилями стремится в небеса…
На всех углах растут цветистых фруктов горы —
богатства нашего осенняя краса.

Дождь прошел, он отстучал в окно,
над цветами звонко отрыдав.
Для сердец, для листьев и для трав
крутится минут веретено…

Песней я приник к земной груди,
чтоб до самых голубых вершин
жаворонком взвиться… Погляди,
мчится по шоссе поток машин.

Пой, земля, неси заводов дым,
веком электричества гуди…
Чтобы вечно быть мне молодым,
песней я приник к земной груди.

Как сине, как чисто, как тихо кругом!
Один я на круче стою.
И вербы, склонившись над сивым Днепром,
припомнили юность свою.

Срывает с них ветер сухие листки,
и смотрят им вербы вослед…
Им снятся крылатые Щорса полки,
что шли здесь дорогой побед.

Им старенький дед в те далекие дни
показывал путь через лед.
Несли на руках командира они
и шли всё вперед и вперед.

Гремел по Днепру бесконечный их шаг,
как грозного моря прибой…
То Щорс проносился лавиной атак,
чтоб Киев спасти золотой.

Как сине, как чисто, как тихо кругом!..
Один я на круче стою.
И вербы, склонившись над сивым Днепром,
припомнили юность свою.

Тебя, крылатого, все славим мы сегодня,
и завтра, и в веках мы будем славить вновь, —
ты первым гордый стяг наш к самым звездам поднял
и тем завоевал бессмертье и любовь.

С такими нас никто нигде сломить не сможет,
твой смелый взгляд пробил космическую даль,
невиданный гигант, на хлопчика похожий,
с душою нежною, но твердою как сталь!

В твоих глазах, орел, спокойное сиянье.
А в жизни с каждым ты открыт, приветлив, прост.
Ты, словно памятник, стоишь в моем сознанье
с крылом, простертым ввысь —
                                                    до самых дальних звезд.

День отсиял неповторимо,
в степях разлил зари вино.
И вечер заглянул незримо
глазами синими в окно.

С приветом на меня глядит он,
распространяя синь и сонь,
чтоб стукнул кованым копытом
в брусчатку ночи черный конь.

И, высекая чудо-искры,
конь будет мчать и мчать во мгле,
и вспыхнет месяц серебристый
у черной ночи на челе.