Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы
404. «О Красная зима, сквозь были…»
О Красная зима, сквозь были
вовек греметь громам твоим!
Мы этот день вчера творили,
как нынче завтрашний творим.
Когда, грядущего сыны,
мы шли в далекие просторы,
и в дни последней, той войны
гремели выстрелы «Авроры»,
мы гордо встали над веками,
как солнце над лицом земли…
О, нет! Они навеки с нами,
те, что навек от нас ушли!
405. «Как радостно с утра идти под шум каштанов…»
Как радостно с утра идти под шум каштанов
по улице родной, идти и знать: вокруг
счастливый день куют в порывах неустанных,
сплоченные в одно, мильоны дружных рук.
Да, счастье трудовое мы для всех куем,
и сам ему несу я песни, словно зерна.
И знаем хорошо мы, для чего живем,
и знаем, для чего работаем упорно.
Счастливый я, как все; богатый я, как все.
В труде и в подвигах собою мы богаты
и всем, что жизнь несет в величье и красе,
что нас ведет в грядущий мир крылатый.
406. «Эй, ты, радость жизни!.. Эй…»
Эй, ты, радость жизни!.. Эй,
цветики в долине!..
В наковальню, молот, бей,
взвейся в искрах синих.
И кузнец (он синеглаз)
крепко держит молот.
Дышит счастьем он сейчас,
потому что молод.
И душа у кузнеца
рвется в синь дорогу…
Вот идет встречать отца
сын его к порогу.
Он впервые говорит,
называет «тятей»…
Над землей напев парит,
юности крылатей.
Эй, эй, радость жизни!.. Эй,
цветики в долине!..
В наковальню, молот, бей,
взвейся в искрах синих.
407. «Иду… И сердца струны…»
Иду… И сердца струны,
тая мечты волну,
играют мне про юность
и про мою весну,
про вербы над рекою,
Лисичье над Донцом,
про счастье трудовое,
что мы для всех куем,
про то, что мирным светом
полны мои края,
про то, что в счастье этом
есть доля и моя.
Иду… И сердца струны,
тая мечты волну,
играют мне про юность
и про мою весну.
408. «Объятья свои мне раскрыли…»
Объятья свои мне раскрыли
поля, и сады, и ручьи…
Возьми мое сердце на крылья,
о песня, и в дали умчи!
Туда, где Карпаты синеют,
смеются свирели в гаю…
Оно, молодое, сумеет
воспеть Украину мою.
В рассветном помчимся мы небе,
где радуги Черемош пьют…
И птахи свой радостный щебет
с его щебетаньем сольют.
409. «Те сады всё чаще…»
Те сады всё чаще
вижу снова я,
в соловьином счастье
вешние края.
В чарах небосвода
тихо ночь плыла,
бриллианты в воду
падали с весла.
Помню, этой ночью
были мне даны
и любимой очи,
и заря весны.
Годы мчались мимо,
мимо мчались дни…
Свет очей любимых —
где теперь они?
Я забыть не в силе
блеск очей твоих.
Мне они светили
ярче звезд любых.
410. «И всё никак не замолчу я»
И всё никак не замолчу я,
пою, не зная скорбных чувств,
хотя в осеннем ветре чую
моей земли осенней грусть.
Мне шепчут травы — тише, тише, —
что в сердце юность я несу.
И кажется мне, что я слышу
звоночки ландышей в лесу.
Летят листочки всё багровей…
Ты для меня — весенний цвет!
Как нет у осени любови,
так старости у песни нет.
411. «В садах вся листва пожелтела…»
В садах вся листва пожелтела,
замолкли давно журавли,
и солнца любовь охладела
к просторам родимой земли.
Где птахи теперь распевают?
Не слышу я их за окном.
И тихо под небом вздыхает
сырая земля перед сном.
Но сон этот канет куда-то…
И с первою зеленью вновь
к земле, молодой и крылатой,
пробудится солнца любовь.
412. «Дрозды покидают дубровы…»
Дрозды покидают дубровы
до будущей ранней весны,
и листья трепещут багрово,
и астры поникли, грустны.
И сонно качаются сучья,
прощаясь с последней листвой,
и солнце взирает сквозь тучи
на зябкий простор полевой.
Сады отмечтают в покое
и в зимнем забудутся сне…
Но песни мои и зимою
не смолкнут о синей весне.
413. «Пусть взлетает напев…»
Пусть взлетает напев
над землею!
Лишь заметить улыбку успев,
я светлею душою.
Синь и смех
солнце пьет.
В счастье всех —
мой полет.
А когда грохотали дороги,
дождь свинцовый над Родиной лил,
то со всеми грозу и тревоги
я делил.
Пусть взлетает напев
над землею!
Лишь заметить улыбку успев,
я светлею душою.
414. «Ты поднялся аж до звезд над землею…»
Ты поднялся аж до звезд над землею —
и на пути пред тобой
горы дрожат под твоею ногою,
в реках вскипает прибой.
О мой народ, о тебе я
песни пою много лет.
Плащ твой — небес голубее,
очи — как радуги цвет.
Всё в тебе — пламень мартенов,
трель соловья и заря…
Горы тебе — по колено
и по колено моря.
Трудишься ты всё упорней,
с песнею радость деля.
И распласталась покорно
перед тобою земля.
Труд твой сливает сердца, словно реки,
в славном родимом краю.
Пусть моя песня прославит навеки
силу и правду твою!
415. «Листок осенний всё угрюмей…»
Листок осенний всё угрюмей,
он полон самых грустных дум…
Но я в листвы весеннем шуме
опять его услышал шум.
Нет, ты не жмись к ногам с мольбою!
Весной под небом голубым
своею смертью золотою
ты юность дашь листкам другим.
Пусть ветра хищного порывы
тебя уносят в даль дорог,
чтоб новою весной счастливой
ты жить в других листочках мог.
Как грустно небо догорает…
Всё гибнет, чтоб родиться вновь.
И только песнь не умирает,
когда в той песни есть любовь.
416. «От раздумий никак не усну я…»
От раздумий никак не усну я,
что в душе словно ветра мотив…
Я на гору ходил меловую,
звон гитар молодых полюбив.
Вновь лечу я в те дальние годы,
забывая свою седину,
где Донца быстротечные воды,
где любил я девчонку одну.
Целовал я ее, молодую,
был от счастья я сам голубой…
И сегодня как будто я чую шум
акаций тех лет над собой.
Пусть вовеки я юным не буду, —
всё ж лечу к голубой давнине
и хоть в песне о ней позабуду,
о холодной своей седине.
417. «Давно умолкли трубы боя…»