Григ Нурдаль - Я жил в суровый век
— Это он и есть! — сказал Фрэнк и свистнул ему, щелкнув пальцами.
Крестьянин с неохотой остановился и поднялся на дорогу. Лет сорока, почти альбинос, он был по грудь заляпан грязью.
— Расскажи про Джорджо, — потребовал Мильтон.
— Я уже все сказал вашим начальникам.
— А теперь мне расскажи. Как ты мог его увидеть? А туман?
— У нас внизу он был не такой злой, как здесь. Да и к тому времени уже почти прошел.
— К которому часу?
— К одиннадцати. Было чуть меньше одиннадцати, когда я увидал колонну из Альбы и вашего связанного товарища на возу.
— Она взяли его с собой, как трофей, — сказал Фрэнк.
— Я случайно их увидел, — продолжал крестьянин. — Пошел нарубить тростнику и вдруг вижу их на дороге внизу. Я случайно их увидел, я их не слышал: они спускались тихо, как змеи.
— Ты уверен, что это был Джорджо? — спросил Мильтон.
— Я его хорошо знаю в лицо. Он не раз приходил поесть и переночевать к моему соседу.
— Где ты живешь?
— Сразу над Мабукским мостом. Мой дом… Но Мильтон оборвал его:
— Надо было бежать в отряд Чиччо, это ведь близко, у подножия холма.
— То же самое ему уже сказал Паскаль, — вздохнул Фрэнк.
— Ну а ты слышал, что я ответил вашему командиру, — огрызнулся крестьянин. — Я ведь не баба, сам небось в армии был. Я себе сразу сказал, что из ваших один только Чиччо может их остановить, и скорее к нему. Я тоже своей шкурой рисковал: которые в хвосте были, могли меня заметить, когда я бежал, и подстрелить, как зайца. Прибегаю я в отряд Чиччо, а там никого, только повар да часовой. Я их все одно предупредил, и они пулей помчались. Я думал, они остальных ищут, засаду хотят сообразить, что-то сделать, а они-то, оказывается, в лесок дунули, чтобы схорониться. Когда колонна прошла и уже далеко была на дороге к Альбе, они вернулись и говорят мне: «Что мы вдвоем сделать-то могли?»
Фрэнк сказал:
— Паскаль грозится, что сегодня же пошлет людей к Чиччо — забрать у него один из двух пулеметов. Одного пулемета больше чем достаточно для этой кучи…
— Если можно, я пойду, — сказал крестьянин. — Мне нельзя задерживаться, жена будет волноваться, а она беременная.
— Это точно был Джорджо из Манго? — не отпускал его Мильтон.
— Он самый. Я его узнал, хоть у него лицо все в крови было.
— Его ранили?
— Били.
— А… как он сидел на возу?
— Вот так, — сказал крестьянин, изображая позу Джорджо.
Его посадили на передний край телеги и привязали к брусу, укрепленному на решетчатом борту, и Джорджо сидел прямой как палка, а ноги у него свисали, болтаясь под стать хвостам впряженных в телегу волов.
— Они взяли его с собой как трофей, — повторил Фрэнк. — Представляешь, что будет, когда его привезут в Альбу? Представляешь, каково сегодня будет девушкам?
— При чем тут девушки! — взорвался взбешенный Мильтон. — Оставь их в покое. Ты, я вижу, тоже из тех, кто обольщается.
— Я? Позволь, чем же я обольщаюсь?
— Разве ты не понимаешь, что это повелось с незапамятных времен: мы привыкли подыхать, а девушки — видеть, как мы подыхаем?
— Мне еще нельзя уйти? — напомнил о себе крестьянин.
— Минутку. А что делал Джорджо?
— А что вы хотите, чтоб он делал? Смотрел прямо перед собой.
— Солдаты продолжали его бить?
— Нет, больше не били, — ответил крестьянин. — Видать, они его отделали, когда взяли, Но по дороге уже не трогали. Боялись, поди, что вы можете в любую минуту ударить по ним не с одного холма, так с другого. Я же сказал, что они спускались бесшумно, как змеи. Вот они и не трогали его больше. Но, может, когда вышли из опасного района, опять на него набросились, зло на нем сорвать. А теперь можно я пойду?
Мильтон уже мчался к штабу. Фрэнк, не ожидавший такой стремительности, бросился за ним.
— Говорил «не беги», а сам бежишь.
Вход в штаб загородила добрая половина отряда. Мильтон вклинился в это скопище плеч, прокладывая дорогу для себя и для Фрэнка, теперь уже ни на шаг не отстававшего от него. В штабе тоже было полно людей: они плотной стеной обступили Паскаля, сжимавшего в руке телефонную трубку. Мильтон протиснулся через эту толпу и оказался в первом ряду, локоть к локтю с Шерифом, бледным как смерть, Паскаль ждал связи. Фрэнк тихо сказал:
— Бьюсь об заклад, во всей дивизии нет ни одного завалящего пленного.
— По мне, дело пахнет венком из белых роз, помяните мое слово, — подхватил кто-то.
Дали штаб дивизии. Трубку взял старший адъютант Пэн. Он сразу сказал, что пленных у него сейчас нет. Попросил Паскаля описать Джордже и, кажется, вспомнил его. Но пленных у Пэна не было. Пусть Паскаль поспрашивает в отрядах. Верно, по правилам все пленные должны немедленно передаваться нижестоящими штабами штабу дивизии, но для очистки совести пусть Паскаль позвонит Лео, Моргану и Диасу.
— У Лео нет, — сказал Паскаль в трубку. — Тут у меня один из его людей, он мне показывает, что у них в Треизо нет пленных. Попробую позвонить Моргану и Диасу. Во всяком случае, Пэн, если у тебя появится пленный, не пускайте его в расход, а сразу, тепленького, в машину — и ко мне.
— Скорей звони Моргану, — сказал Мильтон, едва Паскаль повесил трубку.
— Я позвоню Диасу, — ответил Паскаль сухо. Мильтон покосился на своего соседа. Теперь Шериф был серого цвета. Но, как думал Мильтон, не из-за того, что случилось с Джордже: задним числом Шериф испугался, что в тумане скрывались сотни врагов, а он, не видя их, вышагивал перед ними, как на параде, и был спокоен и самоуверен, усыпленный шумом крыльев заблудившейся птицы.
— Бедный Джордже, — буркнул Шериф. — Последняя ночь у человека, и такая паскудная. Не позавидуешь. Наверно, никак не переварит те орехи.
— Может, для него уже все кончилось, — предположил кто-то у Мильтона за спиной.
Зазвонил телефон.
— Тихо! — приказал Паскаль.
Это был Диас — легок на помине. Нет, пленных у него не было.
— Мои орлы вот уже месяц как без добычи.
Он отлично помнит светловолосого Джордже, ему жаль его, но что поделаешь, если нет ни одного пленного.
Партизан с эспаньолкой — Мильтон видел его впервые — спросил, куда в Альбе водят на расстрел.
Ему ответил Фрэнк:
— Когда как. Чаще всего ставят к кладбищенской стенке. Но бывает — возле железнодорожной насыпи или где-нибудь на бульварном кольце.
— Лучше не знать этих мест, — сказал партизан с эспаньолкой.
И снова послышалось:
— По мне, заказывай белые розы. На проводе уже был Морган.
— Founded boys.[49] Нет у меня ни черта. Кто такой этот Джорджо? Видишь, как оно нескладно получается, сержантский потрох! Три дня назад был у меня один пленный, да пришлось в дивизию отправить. С виду замухрышка был, мокрый цыпленок, а на деле комик — высший класс. Никто не ожидал. Мы до вечера животы надрывали в тот день, когда он у нас был. Паскаль, видел бы ты, как он изображал Тотб и Макарио.[50] Или джазиста-ударника — без палочек, без барабана, без тарелок. Я отправил его в дивизию и советовал не пускать в расход, но они его хлопнули ночью. Сержантский потрох, видишь, как оно нескладно получается! Кто такой этот Джорджо?
— Красивый парень, блондин, — ответил Паскаль. — Если возьмешь пленного, не пускай в расход, Морган, и в дивизию не вздумай отправлять. Я уже договорился с Пэном. Сажай в машину — и, тепленького, ко мне.
Паскаль повесил трубку и тут увидел, что Мильтон проталкивается к выходу.
— Ты куда?
— Обратно в Треизо, — ответил тот, полуобернувшись.
— Оставайся обедать с нами. Ну, придешь ты в Треизо, а что дальше?
— В Треизо скорее узнаешь.
— Что узнаешь?
Но Мильтон уже был на пороге. Правда, на улице ему снова пришлось продираться через толпу. Люди плотным кольцом обступили Кобру, который аккуратно закатал рукава до мощных бицепсов и теперь наклонялся над воображаемым тазом.
— Глядите, — говорил он, — глядите все, что я сделаю, если они убьют Джорджо. Моего друга, моего товарища, моего брата Джорджо. Глядите. Первый, кто мне попадется… Я вымою руки в его крови. Вот так. — И он склонялся над тазом-невидимкой, опускал в него руки и — жуткое зрелище! — тер их старательно, мягкими движениями. Мильтон ушел оттуда и остановился только у арки при въезде в деревню. И долго смотрел в сторону Беневелло и Роддино. Туман всюду поднялся выше, внизу от него осталось только несколько кусочков лейкопластыря, налепленных на черное чело холмов. Несмотря на мелкий, монотонный дождь, видимость была хорошая. Мильтон повернул голову в другую сторону — в сторону Альбы. Небо над городом было темнее, чем в других местах, густо-лиловое — верный признак более сильного дождя. Там лило как из ведра — на пленного Джорджо, может быть уже на труп Джорджо, лило, навеки смывая правду о Фульвии. «Теперь мне уже никогда не узнать правды. Так я и умру, ничего не узнав».
