Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Мы шли и шли целый день по земле все вместе
с нашими женщинами нашими солнцами нашими псами
играли пели воды попили
свежайшей бьющей сквозь недра минувших столетий.

На одну минуту присели после обеда
и друг другу в глаза глубоко-глубоко взглянули.
Из груди на волю вспорхнула крылатая бабочка
она оказалась белее
нашей маленькой белой ветви на самом краю мечты.
Мы знали что ей не дано угаснуть
и что белая-белая она совершенно не помнит сколько гусениц тащит.

Мы огонь разожгли когда стало смеркаться
и запели
Огонь прекрасный огонь не жалей иссохших ветвей
огонь прекрасный огонь не дойди до пепла
огонь прекрасный огонь жгись
          говори нам о жизни сжигая.

Мы всю жизнь говорим о жизни мы руками берем ее за руки
мы смотрим ей прямо в глаза которые смотрят на нас
и если то что нас вечно пьянит — магнит и это мы знаем
и если то что нас болью казнит — зло и это мы испытали
и мы говорим о жизни мы идем лицом к ее птицам
и без тени упрека приветствуем птиц ее улетающих

мы воистину из хорошего поколения.

Очень давно были пролиты последние капли дождя.
Над муравьем и рептилией — небо сгорает.
Фрукты красят свой рот, сочные губы свои.
Поры земли отворяются медленно,
И рядом с водою, медленно каплющей по слогам,
Огромное смотрит растение — прямо солнцу в глаза.

Кто это навзничь лежит на раскаленном песке,
Листья олив серебристых мглою окуривая?
Это в его ушах кузнечики греются,
И на его груди муравьи надрываются,
И рептилии пресмыкаются в его растительности подмышек,
И над водорослями ног так легко вздыхает волна,
Посланная сиреной, которая спела вселенной:

«О, голое тело лета, голое, загорелое,
Промасленное, просоленное,
Голое тело скалы и дрожь молодого сердца,
Колыхание ивовых свежих волос,
Базилика дыхание над кудрявым лобком,
Где ракушек полно и сосновых иголок, —
Голое тело, глубокий корабль искрометного дня!»

Тихие ливни журчат, сильные грады стучат,
Мчатся над сушей чеканной в когтях урагана,
Который чернеет в бездонной дикости океана.
В белизну облаков тугогрудых ныряют холмы.
Но над зверством стихий ты всегда улыбаешься так беззаботно,
Находя невредимым бессмертье свое, —
Ровно так же, как солнце всегда находит тебя на песке,
Ровно так же, как небо всегда находит здоровое, голое тело твое.

В нашей комнатушке
белоснежно ложе,
на оконце шторы
белоснежны тоже.
Два лимонно-желтых
ириса в стакане —
милая нашла их
на сырой поляне.

Глянь: в лучах заката
все, что было бело,
розами расцветясь,
тонко заалело.
Кудри моей милой
золотыми стали,
и румянцем счастья
щеки запылали.

Все спокойно. Ветры
все угомонились.
За ограду сада
тени зазмеились.
Высоко над полем —
жаворонка пенье.
В мире все спокойно —
лишь в душе смятенье.

Красно-зеленые яблоки женщина с веток рвет.
Она в просторной, без пояса, ярко-зеленой одежде,
спадающей с грудей высоких на чуть округленный живот.
Затяжелела она, но красива, как прежде.

Яблочный запах втянула крупным и свежим ртом,
за сочной мякотью губ полоски зубов засверкали.
Глаза ее синие схожи с горным прозрачным льдом,
она крупная, светловолосая, кудри до бедер упали.

Стоя по голые щиколотки в траве сырой,
крепкие ветки она трясет налитыми руками.
И рушатся с дерева, как проливень грозовой,
душистые яблоки, траву прибивая боками.

Яблоки прыгают, катятся, как глянцевитый поток.
Светловолосая женщина стан располневший склоняет
и подбирает плоды, лежащие прямо у ног.

На щеках ее теплый румянец расцвел.
Влажные яблоки мокрой рукой опускает в подол
и в корзину плетеную свой урожай высыпает.

Дух твой пылает в господнем горниле,
дабы его, как булат, закалили.

Каждая искра, что прочь отлетает,
звездным цветком в темноте расцветает.

Пусть же звенит заготовка, пылая,
яркие астры вокруг рассыпая!

Пусть от восторга кузнец рассмеется,
пусть он почувствует: труд удается!

Плющит железо кузнец, не жалея,
бьет раз за разом все тяжелее.

Ухает молот! Не жалуйся даром —
будь благодарен тяжелым ударам.

Станешь ты крепок и в дело пригоден,
станешь ты твердым, как молот господень.

Ты смотришь на меня пытливым взглядом, пряха:
«Что ты извлек из пролетевших лет?
Распутался клубок. Все, что построил, прахом
рассыпалось…» Что мне сказать в ответ?

От жизни взял я жизнь — загадку без ответа,
мечту и дружбу, небеса и твердь,
немного красоты, немного света, —
пока меня не ослепила смерть.

Как будто полный ковш мне подали однажды,
и горечь в нем, и сладость меда есть.
Сожгла мне кровь, но беспокойной жажды
не утолила дьявольская смесь.

О чем жалеть? Хотел бы я подольше
побыть в кругу товарищей моих.
Но их теперь уже гораздо больше
среди умерших, чем среди живых.

Я был в Небытии в эпоху Рима,
но срок настал — и появился я.
Мелькнула жизнь, как миг неповторимый, —
я вновь уйду во мрак Небытия.

Меня не испугают своды склепа,
Небытие — давнишний мой приют.
Ребенок старый я, и сон мой крепок,
и смерть качает колыбель мою.

Умру, но поколенье молодое
возьмет мой факел, понесет вперед.
А вечно жить, страдать, не знать покоя —
такая мысль с ума меня сведет.