Дмитрий Кедрин - Избранные произведения

Вот это мастерская! Прямо смех!
Лохмотья, ветошь, грязные стаканы…
А всё ж Рембрандту, одному из всех,
Нанес визит наследный принц Тосканы.
Не пожалею про заклад руки,
Что это — признак близкого успеха,
И, значит, вновь к нему в ученики
Втереться надо мне, других объехав,
Да что-то долго нету старика!
Придется мне, пожалуй, через сутки
Наведаться вторично, а пока
Неплохо бы сыграть такую шутку.
(Берет кисть и рисует на полу монету.)
Вот нарисую золотой флорин
Здесь на полу и дам скорее тягу.
Воображаю, как, подвох открыв,
Рассердится подслеповатый скряга!

Весь город обошел, а что за толк?
Лишь так устал, что сердце бьет, как молот.
Никто, Рембрандт, тебе не верит в долг,
Четвертый день твой собеседник — голод.
Как быть тебе?
(Замечает нарисованную на полу монету.)
                        Однако же постой!
Я, видно, брежу: не флорин ли это?
Мне повезло! На этот золотой
Я холст куплю для нового портрета.
(Хочет поднять монету и видит, что она нарисована.)
Так это шутка? Кто ж ко мне проник
И разыграл такую злую шутку?
Ах, если б знал безжалостный шутник,
Как мне сегодня тягостно и жутко!
Я одинок и болен, слаб и сир,
Глаза не видят, сердце жить устало.
(Подходит к окну, смотрит на город.)
Спят небеса. Спит равнодушный мир,
Спит Амстердам на ста своих каналах.
Мой Амстердам! Мне без него и дня
Прожить невмочь! Тут на любом канале
Мне каждый мостик близок! Тут меня
Любили, ненавидели и гнали.
Плывущих лодок дремлют огоньки,
Часы на башне полночь бьют в дремоте,
Спят бюргеры, надвинув колпаки,
Спят нищие, закутавшись в лохмотья.
Ночных мышей скребущий, робкий звук
Один тревожит тишь убогой кельи.
Спит хитрый Сикс и громогласный Кук,
И демоны стоят над их постелью.
Я одинок: спит Саския в гробу,
Спит рядом с нею Титус на кладбище,
И, ожидая ангела трубу,
Спит Хендрике в своей могиле нищей.
Над спящими колокола звенят,
Звезда в ночи падучий след свой чертит…
Лишь я не сплю… Но вот уж и меня
Забрала сладкая зевота смерти.
(Подходит к портретам и обращается к ним)
Родные тени! Заклинаю вас
Моей любовью — золотым оружьем:
Сойдитесь в этот одинокий час
Ко мне, живому, на прощальный ужин!
(Ставит портрет Саскии на стул у стола.)
Ты, Саския, на Стоффельс не сердись,
Не мучь ее ревнивыми словами.
(Ставит портрет Хендрике на другой стул.)
Ты, Хендрике, с хозяйкой помирись
И рядом сядь. Да будет мир меж вами!
(Ставит портрет Титуса между ними.)
Я, Титус, место и тебе нашел!
Сегодня мы невидимые брашна
Поставим тесно на широкий стол
И запируем весело!

(из-под кровати)
                            Мне страшно!

(заглядывая под кровать)
Там кто-то есть. Посмотрим, что за гусь.
Ах, это ты! Вылазь, трусливый олух!

Я до смерти покойников боюсь!
Учитель мой! Не надо звать за стол их!
               (Вылезает.)

Спросонок ты иль вовсе во хмелю
Попал сюда?

                   Простите… грех случился…

(указывая на рисунок флорина)
Монету ты нарисовал? Хвалю!
Ты хоть чему-нибудь да научился
У Миревольта.

                           Видит бог, — не я!
Во-первых, мне…

                А в-третьих и четвертых,
Ты станешь врать, господь тебе судья!

Я вас прошу, не вызывайте мертвых!

                   (улыбаясь)
А надо бы! Не стану, так и быть…
Зачем пожаловал в мою обитель?

Я воротился, чтобы изучить
Секреты вашей техники, учитель.

А Миревольт?

                            Какой уж колорит
У Миревольта! И рисунок пресный!
А как о вас он грубо говорит!

Вот это мне совсем неинтересно.

Позвольте мне вопрос задать: у вас
Светлейший принц Тосканы был, я слышал?
Про эту честь из уст в уста рассказ
Идет по Амстердаму!

                             Был, да вышел.

Не понимаю, сударь, ничего.

Я указал ему, как говорится,
Где бог, а где порог: прогнал его.

          Вы выгнали?!

                           Я выгнал.

                                        Принца?!

                                                     Принца.
             (Раздумывает.)
Ну, что ж! Пожалуй, я тебя приму.
Мне пригодятся двадцать пять флоринов.

(хватается за живот)
Ох, как вредит желудку моему
Ост-индская новинка — мандарины!

В чем дело, Флинк?

                                                Схватило за живот!
                   (Про себя)
Вот влопался! Как мне сбежать отсюда?
              (К Рембрандту)
И гнет, и режет, и кидает в пот!
Я к вам назавтра непременно буду,
А нынче болен.

                  Убирайся, пес,
Покуда я тебя не выгнал взашей.

Кто был тут?

Флинк.

                            Он ног бы не унес, —
Застань меня здесь, — из мансарды нашей!

Фабрициус! Вот и конец пришел
Моей последней маленькой надежде…
              (Хватается за сердце.)
Но что со мной? Мне так нехорошо
Еще ни разу не бывало прежде!
Кровь бьет в виски, густа и горяча.
В глазах желтеет, ноги холод студит…
(Падает на руки Фабрициуса, который несет его на постель.)

Вам нужно лечь. Я позову врача.
Невестку вашу позову…
(Выбегает в коридор и зовет.)
                         Эй, люди!

        (лежит один на постели)
Ни дня, ни ночи. Черная дыра.
Как бьется сердце! Уж не смерть ли это?
Старик Рембрандт! Пришла твоя пора,
Пора последнего автопортрета.
Как в океан сливаются ручьи,
Так мы уходим в мир теней бесплотный.
     (Обводит глазами комнату.)
Лишь вы, душеприказчики мои,
Мои эстампы, папки и полотна, —
Идите в будущее. В добрый час.
Возникшие из-под музейной пыли,
Откройте тем, кто будет после нас,
Как мы боролись, гибли и любили,
Чтоб грезы те, что нам живили дух,
До их сердец, пылая, долетели,
Чтобы в веках ни разу не потух
Живой и чистый пламень Прометея!