Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения
Нора. Это верно.
Хельмер. Ты любила меня, как жена должна любить мужа. Ты только не смогла хорошенько разобраться в средствах. Но неужели ты думаешь, что я буду меньше любить тебя из-за того, что ты не способна действовать самостоятельно? Нет, нет, смело обопрись на меня, я буду твоим советчиком, руководителем. Я не был бы мужчиной, если бы именно эта женская беспомощность не делала тебя вдвое милее в моих глазах. Ты не думай больше о тех резких словах, которые вырвались у меня в минуту первого испуга, когда мне показалось, что все вокруг меня рушится. Я простил тебя, Нора. Клянусь тебе, я простил тебя.
Нора. Благодарю тебя за твое прощение. (Уходит в дверь направо.)
Хельмер. Нет, постой… (Заглядывая туда.) Ты что хочешь?
Нора (из другой комнаты). Сбросить маскарадный костюм.
Хельмер (у дверей). Да, да, хорошо. И постарайся успокоиться, прийти в себя, моя бедная напуганная певунья-пташка. Обопрись спокойно на меня, у меня широкие крылья, чтобы прикрыть тебя. (Ходит около дверей.) Ах, как у нас тут славно, уютно, Нора. Тут твой приют, тут я буду лелеять тебя, как загнанную голубку, которую спас невредимой из когтей ястреба. Я сумею успокоить твое бедное трепещущее сердечко. Мало-помалу это удастся, Нора, поверь мне. Завтра тебе все уже покажется совсем иным, и скоро все пойдет опять по-старому, мне не придется долго повторять тебе, что я простил тебя. Ты сама почувствуешь, что это так. Как ты можешь думать, что мне могло бы теперь прийти в голову оттолкнуть тебя или даже хоть упрекнуть в чем-нибудь? Ах, ты не знаешь сердца настоящего мужа, Нора. Мужу невыразимо сладко и приятно сознавать, что он простил свою жену… простил от всего сердца. Она от этого становится как будто вдвойне его собственной — его неотъемлемым сокровищем. Он как будто дает ей жизнь вторично. Она становится, так сказать, и женой его, и ребенком. И ты теперь будешь для меня и тем и другим, мое беспомощное, растерянное созданье. Не бойся ничего, Нора, будь только чистосердечна со мной, и я буду и твоей волей, и твоей совестью… Что это? Ты не ложишься? Переоделась?
Нора (в обыкновенном домашнем платье). Да, Торвальд, переоделась.
Хельмер. Да зачем? В такой поздний час?..
Нора. Мне не спать эту ночь…
Хельмер. Но, дорогая Нора…
Нора (смотрит на свои часы). Не так еще поздно. Присядь, Торвальд. Нам с тобой есть о чем поговорить. (Садится к столу.)
Хельмер. Нора… что это? Это застывшее выражение…
Нора. Присядь. Разговор будет долгий. Мне надо многое сказать тебе.
Хельмер (садясь к столу напротив нее). Ты меня пугаешь, Нора. И я не понимаю тебя.
Нора. В том-то и дело. Ты меня не понимаешь. И я тебя не понимала… до нынешнего вечера. Нет, не прерывай меня. Ты только выслушай меня… Сведем счеты, Торвальд.
Хельмер. Что такое ты говоришь?
Нора (после короткой паузы). Тебя не поражает одна вещь, вот сейчас, когда мы так сидим с тобой?
Хельмер. Что бы это могло быть?
Нора. Мы женаты восемь лет. Тебе не приходит в голову, что это ведь в первый раз мы с тобой, муж с женою, сели поговорить серьезно?
Хельмер. Серьезно… в каком смысле?
Нора. Целых восемь лет… больше… с первой минуты нашего знакомства мы ни разу не обменялись серьезным словом о серьезных вещах.
Хельмер. Что же мне было посвящать тебя в свои деловые заботы, которых ты все равно не могла мне облегчить?
Нора. Я не говорю о деловых заботах. Я говорю, что мы вообще никогда не заводили серьезной беседы, не пытались вместе обсудить что-нибудь, вникнуть во что-нибудь серьезное.
Хельмер. Ну, милочка Нора, разве это было по твоей части?
Нора. Вот мы и добрались до сути. Ты никогда не понимал меня… Со мной поступали очень несправедливо, Торвальд. Сначала папа, потом ты.
Хельмер. Что? Мы двое?.. Когда мы оба любили тебя больше, чем кто-либо на свете?
Нора (качая головой). Вы никогда меня не любили. Вам только нравилось быть в меня влюбленными.
Хельмер. Нора, что это за слова?
Нора. Да, уж так оно и есть, Торвальд. Когда я жила дома, с папой, он выкладывал мне все свои взгляды, и у меня оказывались те же самые; если же у меня оказывались другие, я их скрывала, — ему бы это не понравилось. Он звал меня своей куколкой-дочкой, забавлялся мной, как я своими куклами. Потом я попала к тебе в дом…
Хельмер. Что за выражение, когда говоришь о нашем браке!
Нора (невозмутимо). Я хочу сказать, что я из папиных рук перешла в твои. Ты все устраивал по своему вкусу, и у меня стал твой вкус, или я только делала вид, что это так, — не знаю хорошенько. Пожалуй, и то и другое. Иногда бывало так, иногда этак. Как оглянусь теперь назад, мне кажется, я вела здесь самую жалкую жизнь, перебиваясь со дня на день!.. Меня поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя, Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.
Хельмер. Нора! Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не была здесь счастлива?
Нора. Нет, никогда. Я воображала, что была, но на самом деле никогда этого не было.
Хельмер. Ты не была… не была счастлива!
Нора. Нет, только весела. И ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой. А дети были уж моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак, Торвальд.
Хельмер. Тут есть, пожалуй, доля правды, как это ни преувеличенно и ни выспренне. Но теперь у нас все пойдет по-другому. Время забав прошло! Пора взяться за воспитание.
Нора. За чье? За мое или детей?
Хельмер. И за твое и за их, дорогая Нора.
Нора. Ах, Торвальд, не тебе воспитать из меня настоящую жену себе.
Хельмер. И ты это говоришь?
Нора. А я… разве я подготовлена воспитывать детей?
Хельмер. Нора!
Нора. Не сам ли ты сейчас лишь говорил, что не смеешь доверить мне этой задачи?
Хельмер. В минуту раздражения. Можно ли обращать на это внимание!
Нора. Нет, ты рассудил правильно. Эта задача не по мне. Мне надо сначала решить другую задачу. Надо постараться воспитать себя самое. И не у тебя мне искать помощи. Мне надо заняться этим одной. Поэтому я ухожу от тебя.
Хельмер (вскакивая). Что ты сказала?
Нора. Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в самой себе и во всем прочем. Потому я и не могу остаться у тебя.
Хельмер. Нора! Нора!
Нора. И я уйду сейчас же. Кристина, верно, даст мне ночлег…
Хельмер. Ты не в своем уме! Кто тебе позволит! Я запрещаю!
Нора. Теперь напрасно запрещать мне что бы то ни было. Я возьму с собой лишь свое. От тебя ничего не возьму, ни теперь, ни после.
Хельмер. Что же это за безумие!
Нора. Завтра я уеду домой… то есть в мой родной город. Там мне будет легче устроиться.
Хельмер. Ты ослеплена, ты неопытна!
Нора. Надо же когда-нибудь набраться опыта, Торвальд.
Хельмер. Покинуть дом, мужа, детей! И не подумать о том, что скажут люди?
Нора. Мне безразлично их мнение. Я знаю только, что должна сделать это.
Хельмер. Нет, это возмутительно! Ты способна так пренебречь самыми священными своими обязанностями!
Нора. Что ты считаешь самыми священными моими обязанностями?
Хельмер. И это еще нужно говорить тебе? Или у тебя нет обязанностей перед твоим мужем и перед твоими детьми?
Нора. У меня есть и другие, столь же священные.
Хельмер. Нет у тебя таких! Какие это?
Нора. Обязанности перед самой собою.
Хельмер. Ты прежде всего жена и мать.
Нора. Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится в этом же роде. Но я не могу больше удовлетворяться тем, что говорит большинство и что говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них.
