Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

И усыплен я ласкою святою,
И охранен я в благодатном сне
Всегда одной, ласкательной звездою.
И сладостно мне чуять в тишине
Той старческой молитвы обо мне
И той звезды лучащиеся ласки:
«Младенец ты – о, счастлив ты вполне,
И до утра не разомкнутся глазки».

Но для иной, для лучезарной сказки –
Хоть всё ж о ней – мне очи разомкнуть:
Во мрак иной – иные светят краски,
В иных ночах – иной проложен путь.
Я трепещу, не смею и вздохнуть
В пустынной тьме полуночного зала, –
Вдруг высоко, в углу (как бьется грудь!)
Огромная звезда мне просияла.

На миг один – сияньем миг объяла –
И – вновь слепой – бегу, бегу: гроза
Мой робкий дух – и радость обуяла…
Родимая, к тебе… Ее глаза
Устремлены с мольбой на образа;
Как радостно она в ту ночь молилась.
А по щеке морщинистой слеза,
Слеза любви горячая катилась.

И вновь звезда высоко засветилась.
И ты была тогда еще со мной;
Звезда твоя, мерцая, тихо тмилась
Пред новою, нездешнею зарей;
Но был еще не пройден путь земной.
Ты видела ль, что вновь судьба вставала
Над отроком – чудесною звездой?
Ты вспомнила ль звезду во мраке зала?

Как первой цепью просто жизнь вязала!
Не вязью ль из простых цветов весны?
Цветущих яблонь тихи опахала.
Ночных черемух кисти сплетены
Волшебной сетью. Что за глубины
Питает в душах томный дух сирени —
Все несказанные от века сны,
Непостижимые – родные тени.

Вся легкость их негаданных сплетений
Влюбленностью пленяла. Но мои
Воспоминанья холодок осенний
Уж сторожит; не пели соловьи
В саду, где робкий, в полузабытьи
Вдруг вспыхнул я – и замолчал, склоненный;
Ночными бабочками грез рои
Взвивались над душой, всё ж окрыленной.

Ты, девушка-дитя! Потом, — влюбленной
Разнеженной душою, – о, могла ль
Ты вспомнить смутно, хоть на миг – тот сонный
Сад, и цветущий август, и печаль?
Глубоко-тихого не стало ль жаль –
И тихого, и горького мгновенья?
Быть может, нет. И отошел я вдаль –
На грани ночи и самозабвенья.

Но для меня так святы эти звенья
Житейской цепи, светлы и легки;
В них первые минуты вдохновенья,
Овеянные негою тоски,
Созвездий августовских огоньки.
Гимн фортепьяно, льющийся из дому
В благоухающие цветники,
И я, и ты, сужденная другому.

Как полудетскую забыть истому?
Тому на днях уж минет двадцать лет.
Их сердце прожило не по-пустому –
И, теплотой особою согрет,
Я прошепчу прошедшему привет
И благодарное благословенье;
Мне верится — ему забвенья нет –
И для него грядущее мгновенье.

Так первое – сказал я – вдохновенье
Живой волной стучало в грудь мою;
Будь то к стихам мальчишеское рвенье,
Мою влюбленность в нем ли утаю?
Нет, бурям предал я свою ладью
В тот день с утра… Но и при первой ветре
Внимала ты — увы – не соловью,
И я замолк в начале робкой речи.

О, день второго августа! О, плечи
С прошивкой белой в серо-голубом…
Глаза – слова – мелькнувшие предтечи
Негаданному вечеру вдвоем.
Не вечеру – минутам. Но – мы пьем,
Пьем ночь, отдавшись звукам и левкою;
В волшебном царстве вместе мы – твоем.
В качалке ты – и я перед тобою.

«Ах, – я сказал, – вы здесь?..» И с простотою
Своею: «Что ж стихи?» – ты мне в ответ,
Напомня втайне выполненный мною,
Но страшный в проявлении обет.
И – «Не могу, – сказал, смущен, поэт, –
Не слушаются руки». – «Почему же?
Ну, вот!» – «Моей судьбы здесь да и нет ». –
«Вот глупости!» — и вдруг смутилась вчуже.

Ни ночь, ни музыка не стали хуже;
Но сказка детская вдруг уплыла.
Ты смолкла; вздрогнула, как в зимней стуже;
Сказала, что озябла – и ушла.
Ни сна, ни бденья; ни добра, ни зла…
По саду плыли волны аромата…
А в небе за звездой звезда текла.
Из окон разливается соната.

Когда б меня ты помнила, – как брата, –
Я б счастлив был; страна моей мечты
Была б тогда навек весной богата
И трепетной надеждой залиты
За днями дни. Но мой удел – цветы
Бессмертные воспоминаний стройных
И девственных и детских, как и ты, –
Осенних строф, прозрачных и спокойных.

О днях былых – и светлых, и незнойных,
Незвонких и напевных, и мою
Творящую печаль хранить достойных, –
Душой поэт с той осени – пою,
Единому покорный забытью,
Зовущему к непостижимой цели,
Но сладостной; целящую струю
Она сулит – блаженная – не мне ли?

Томление влюбленное свирели
Уж я любил. И сладостной тоской –
Предчувствием стихи мои горели,
И цельности, и стройности такой,
Чтоб дух обрел желанный свой покой –
Прозрения той творческой печали, –
Чтобы всегда ему сквозь шум мирской
Нездешние созвучия звучали.

Напевный строй приметивший вначале
В душе моей – о, будь благословен,
Как светлый взор глаза мои встречали,
Так ясный дух в моем отпечатлен.
Мне грезится: лишь у твоих колен
Прилег бы я – и отдохнул бы духом,
И позабыл житейский тусклый тлен,
И не дался б душевным злым разрухам

Сочувственным и благосклонным ухом
Ты лепету внимал ребячьих строф;
И помню, в них изъяны чутким слухом
Ты уловлял, так ласково суров.
Но все милей мне намять вечеров,
Овеянных широким вдохновеньем
Тех пушкинских пылающих стихов,
Что я люблю твоим одушевленьем.

Ты их читал – душой, с самозабвеньем:
«Ужасный век, ужасные сердца». –
Мне не забыть, каким проникновеньем
Волшебный стих звучал в устах отца.
И не один мне намять до конца
Стих сбережет, так явно всемогущий,
В движении любимого лица
И в голосе живом навек цветущий.

Еще люблю под липовою кущей
Родных аллей его воспоминать;
А возле, там – порфирою цветущей
Тех цветников живая благодать.
Что он любил лелеять и ласкать
Живой весной и благодатным летом,
Великую в Труде лобзая Мать,
С лопатою умея быть Поэтом.

Еще люблю с зеленым кабинетом
И с книгой слить мечтанья о былом.
Когда б душе напомнил лишь об этом
Тот, сладостный весельем и трудом,
Но памятный и горем старый дом!
Тот старый рок – сокрыт и неминуем –
Постигнул нас таинственным судом,
Что мы, младенцы, всё же смутно чуем;

Соединил последним поцелуем
С родимыми – сыновние уста,
Каким навек нетленно знаменуем
Сомкнутые в волшебный круг лета.
Пусть эта жизнь у жизни отнята;
О, тихий звук последних слов прощальных!
Звездою грусть озарена, свята,
Из далей тех, безоблачно-печальных.

Благословен безмолвный мир тех дальних
Благих годов! Звезду свою зажгло
Прозренье – смерть – из дней многострадальных.
Передо мной открыто и светло
Спокойное высокие чело;
Напутствие в земном пути навечно,
Живой руки пожатие тепло;
А прошлое – так ясно человечно.

Пускай же всё, как время, быстротечно;
Свет Памяти одной незаходим.
И помню всё: я пел в тот миг беспечно,
Как над судьбой суровый серафим
Стоял, крылат и тих с мечом своим.
Не слыша слов, я в легком дуновеньи
Вдруг всё постиг, молчанием томим –
И сам замолк: священное мгновенье!