Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

Ни покоя тебе, ни просто
Тишины. Берега кипят.
И вода шестибального роста
Обдает с головы до пят.

Утром гребни белее мела.
Скрип камней прознобит насквозь,
Синий свет пронижет все тело,
Ветер выдует каждую кость,

И уже никуда —
Угрюмый
Или радостный —
Не уйдешь,
Никуда не уйдешь от шума
И от скрипа своих подошв, —

Ни в ущелья Урала,
Ни в пади
Вологодских трущоб, —
Никуда!..
………….
Так — от самого первого взгляда,
Покорившего навсегда.

Издалека,
Томясь от слезной муки,
Играя снежной белизной плеча,
Заламывая молнии,
Как руки,
Шаль темную
По травам волоча,
Она плыла.

Весь мир припал и замер,
Истосковавшись, ждал:
Придет гроза.
Глядело жито желтыми глазами
В ее большие
Влажные глаза.

Ничто вокруг не вызвало тревоги.
Пред тучей полдень побледнел и смерк.
Вились воронки ветра на дороге,
Несмелые,
И поднимались вверх.

Но вдруг расперло воздух
Черным громом,
И хлынули
Свистящие клинки.
В полях осталась
Смятая солома,
В садах продрогших —
Яблонь костяки.

Не огонь — перо жар-птицы,
Не поля дамасских роз —
Снятся мне твои ресницы,
Снятся тихие зарницы
Золотых твоих волос.

Ты в морскую зыбь входила,
Словно в облако луна.
Ты смеялась, ты светилась.
Живописней всех катилась,
Пенясь, с плеч твоих волна.

Поднималась ты на скалы —
И с базальтовых громад
Лился тонкий, небывалый,
Золотистый водопад.

Чья душа не замирала,
Когда ты ходила в пляс,
Когда ты разволновала
Свою косу в первый раз,

Вот она горит, как зори,
Как сполохи,
И видней,
И не могут с нею спорить

Ни огни, ни волны моря —
Даже волны!
Даже море!
Даже радуги огней.

С чем сравнится это пламя?
Что зарницы поутру,
Коль твоя коса, как знамя,
Полыхает на ветру!

Я в своем таланте не уверен,
Может быть, его и вовсе нет.
Может, я стучусь в чужие двери
Понапрасну только столько лет.

Но, лишь только вытяну ладонь я
За окно, в круговорот земной,
Запросто летят на подоконье
Звезды побеседовать со мной.

Я от родины своей былинной
Вышел утром ранним в чуткий час,
Точно странник по дороге длинной,
Суковатым посохом стучась.

Так же шел, обретший в каждом миге
Мудрость мира, ласковый покой,
Многодумный Алексей Чапыгин,
От меня живущий за рекой.

Вслед за ним покинул отчий кров я,
Чтоб беречь такую честь и стать.
Вот запел на Ладоге Прокофьев, —
И по всем морям его слыхать.

Водит он в лазоревые весны
Крепко просмоленные челны,
Пронося поэзию на веслах.
Точно пену яростной волны.

Я не стану называть дословно
Тех, что скрыты серою плитой,
Всей моей рыбачьей родословной,
Северным сияньем залитой.

Ах, только так — никак не иначе
Звени, костер веселых строк!
Мне нынче ночью надо вынянчить
И отчеканить каждый слог.

Чтоб эта маленькая песенка
Ласкала слух и, наконец,
По винтовой скользила лесенке
К родным окрестностям сердец.

Чтобы зрачками дальнозоркими
Глядела вдаль слепых морей,
Летела тесными задворками
И главной улицей моей.

Хочу я, чтоб торцами серыми
Ты, заглушая барабан,
Маршировала с пионерами,
Перелетая по губам.

По караулам и заставам
С бойцами следуя в обход,
Вошла параграфом устава
В красноармейский обиход.

Чтоб по-над Волгою и Доном
Тебя под жаркий звон удил
Перед тяжелым эскадроном
Правофланговый заводил.

Иди по всем путям и линиям
И над дорогою любой.
Пахучим яблоневым инеем
Наполни воздух голубой.

Ты моя ласковая пленница,
Я не один тобой любим…
Тебя в сердцах лелеют ленинцы
Под красным галстуком своим.

Плечи крепкие, налитые,
Вся внезапная, как гроза,
Я люблю твои золотые,
Переменчивые глаза.

И улыбка и грусть мгновенно
Ускользают… А я слежу,
Слушай, радость,
Я непременно
Про любовь свою расскажу.

Нынче мне тепло и не грустно.
И с тобою с глазу на глаз —
В самых лучших и нежных чувствах
Признаюсь тебе в первый раз.

Дорогие руки лаская,
Улыбаюсь и говорю:
До последнего волоска я
Поседею и отгорю.

Я целую тебя и волную
Перепутанные волоса…
Я еще тебя поцелую
За изменчивые глаза!

За твою неспокойную душу
В одиночестве и в толпе,
Никогда не устану слушать
И рассказывать о тебе.

Снова август прошумел по крышам,
Отшумел над лугом и ушел,
И пропал, невидим и неслышим,
За лиловый, за вечерний дол.

По тому ли травяному долу
Возле речки, возле быстрых вод —
Парни в вечер, душный и веселый,
Водят с девушками хоровод.

И любовь своим томленьем грея,
Им приказывает и поет,
И дурманным запахом пырея
И пахучим паром обдает.

Не старея и не умирая,
Осень нарядилась в яркий цвет,
Руки теплых яблонь окуная
В золотой, вечерний полусвет.

Осень.
Озимь.
И ничуть не жалко,
Что ударит желтый листопад,
Что багряным машет полушалком
В зорях умирающий закат.

По тому ль прекрасному закату
Белошвейки-звезды шелком шьют,
По земле, что юностью богата,
Молодые дождики идут.

Хорошо побыть в краю родимом,
Походить заречной стороной,
Подышать домашним крепким дымом,
Как в гостях у матери родной.

В лучший час, когда, не увядая,
Зацветает полымя во мгле,
Налетает
Осень молодая,
Золотая
Юность на земле.

Я был в Самарканде.
   Я Волгу видел.
Я по небу мчался
   средь жутких стихий.
Работал в газетах полков и дивизий.
На канонерках читал стихи.
Я в краснофлотском играл джаз-банде.
Я в шахты спускался, взлетал наверх.
И всюду —
 в Свердловске,
     в Кузнецке,
       в Коканде
Я был как поэт
   и как свой человек.
В шинели,
   в шубе,
     в бухарском халате,
У южных пустынь
   и у северных льдин
Встречал меня друг,
   однокашник,
     читатель —
Суровой и честной руки гражданин.
И хоть не отмечен я славой и стажем,
Я видел — он знает, чем я дышу,
И любит за каждую песню —
   и даже
За ту,
   что я завтра ему напишу.