Антология - Европейская поэзия XIX века

«День добрый, Мария! Так рано уже за работой!
Хоть ты влюблена, а работаешь с прежней охотой.
Попробуй — в три дня за болотом скоси луговину.
Клянусь, я в супруги отдам тебя старшему сыну!»

Так молвил помещик, и, речи услышав такие,
Как птица, забилось влюбленное сердце Марии.
Явилась в руках ее новая чудная сила.
Как пела коса в них, как шумные травы косила!

Уж полдень пылает. Жнецы притомились, устали,
К ручью потянулись, в тени собрались на привале.
Лишь трудятся пчелы, жужжат и не знают покоя.
И трудится с ними Мария, не чувствуя зноя.

Спускается вечер, разносится звон колокольный.
Соседи кричат ей: «Бросай! На сегодня довольно!»
Прошло уже стадо, и время косцам расходиться.
Но, косу отбив, продолжает Мария трудиться.

Вот звезды зажглись, засверкали вечерние росы,
Запел соловей, и сильнее запахли покосы.
Мария не слушает пенья, без отдыха косит,
Без отдыха косу над влажной травою заносит.

Так ночь миновала, и солнце взошло над вселенной.
Не пьет и не ест она, сытая верой блаженной.
Но третьим рассветом просторы зажглись луговые,
И косу бросает, и радостно плачет Мария.

«Здорово, Мария! Скосила? Ну, ты молодчина!
Тебя награжу я богато, но замуж за сына…
Глупышка! Да это ведь в шутку я дал тебе слово.
Как сердце влюбленное сразу поверить готово!»

Сказал и пошел. У Марии в глазах потемнело.
Прилежные руки бессильно повисли вдоль тела.
Все чувства затмились, дыханье пресеклось от боли.
Такой, возвращаясь, нашли ее женщины в поле.

Текут ее годы в безмолвном, глухом умиранье.
И ложечка меда — дневное ее пропитанье.
О, пусть на лугу на цветущем ей будет могила!
Где в мире есть жница, которая так бы любила?

В царстве сказки думал снова
Золотым отдаться снам,
Дух поэзии сурово
Лиру мне настроил сам.

Я назвал свободой фею,
Право — рыцарь будет мой.
Славный рыцарь, в бой смелее —
Сокрушим драконов рой!

На мосту над Бидассоа
К небу длань святой простер.
Слева — ширь долин французских,
Справа — цепь испанских гор.
Он людей благословляет
Здесь, на трудном их пути,
Где покинувший отчизну
Скорбно молвит ей: «Прости!»

На мосту над Бидассоа
Некий лик волшебный зрим.
Для одних он дышит гневом,
Но сияет он другим.
Тем сулит он лишь пустыни,
Этим — вешние луга.
Всем чужбина безотрадна,
Всем отчизна дорога.

Мирно плещет Бидассоа,
Ждет стада на водопой.
А в горах еще стреляют,
А в горах — последний бой.
И в вечернем полумраке
Сходит вольница к реке.
Знамя пулями пробито.
След кровавый на песке.

На мосту над Бидассоа,
Ружья праздные сложив,
Все в реке омыли раны,
Сосчитали тех, кто жив.
Ждут неприбывших, отставших.
Ждут ушедших в вечный мир.
Барабан гремит, и гордо
Молвит старый командир:

«Час настал! Сверните знамя —
Это был свободы стяг.
Не впервые на границу
Оттеснил нас подлый враг.
Но свободу мы в изгнанье
Увели не навсегда!
Не померкла наша слава,
Наша светит нам звезда.

Мина, ты, в боях за вольность
Смерть видавший столько раз,—
Ты один не тронут пулей
В день, губительный для нас.
Ты — Испании спаситель,
Ты надежда для нее.
Мы уходим, чтоб вернуться,
Мы не бросили ружье!»

Но встает, шатаясь, Мина,
Молчалив и бледен сам.
Шлет прощальный взгляд он небу
И своим родным горам.
Прижимает к сердцу руку,
А в глазах его туман.
На мосту над Бидассоа
Кровь течет из старых ран.

На том холме высоком
Стоит крестьянский дом,
С порога — вид просторный,
Леса, поля кругом.

Сидит крестьянин вольный
У своего крыльца.
Спокойно точит косу,
Благодарит творца.

А под холмом — низина,
И пруд в низине той.
На дне лежит корона,
Сверкает под водой.

В лучах луны сверкая,
Лежит уж много лет,
И никому на свете
До ней и дела нет.

Я — пфальцграф Гёц. Я весь в долгах,
Но заплачу с лихвой:
Продам угодья, и людей,
И замок родовой.

Лишь два старинных права мне
Дороже, чем мой дом.
В святом монастыре — одно,
Одно — в лесу густом.

Я щедрым был к святым отцам,
Пока я был богат.
Собаку с ястребом теперь
Прокормит пусть аббат.

В лесах вокруг монастыря
Охочусь с давних пор.
Как прежде, будет рог трубить,
Все остальное — вздор.

Но миг придет, умолкнет рог,
Смежит мне веки сон,
И выйдут иноки к ручью
Под колокольный звон.

Под сенью дуба вековой
Зароют грешный прах.
Мне вечно будут птицы петь
И полчаса — монах.

В цветеньях, в нежности весны
Ветвей развеянные сны:
Забыты прежние святыни,
Весенний ветер гонит грусть,
О сердце бедное, не трусь:
Все переменится отныне!

Мир все прекрасней с каждым днем,
Свершится все, чего мы ждем,
Плывет весна по горней сини,—
Цветы покрыли дол и даль,
О сердце, позабудь печаль:
Все переменится отныне!

Без охоты, но послушно
Я законы изучал —
Лишь за рифмою воздушной
Я ни разу не скучал.
Аполлону с Артемидой
Долго я пером служил,
Только в честь слепой Фемиды
Я ни строчки не сложил.

В час, суровый для Отчизны,
Музы строгие пришли
И, взывая к новой жизни,
Новый стих в душе зажгли.
Твой, Фемида, час настанет! —
День и ночь пою о ней.
Скоро суд народный грянет
И осудит королей!

Когда волна и ветер, разъярясь,
В кромешной тьме закончат смертный бой
И Гелиос сияющий взойдет —
Тогда, грозя, отступит океан,
Но долго пенится прибой, ворча,
Обломками швыряясь на песок;
А с неба свет струится золотой,
Прозрачен воздух, улеглась волна,
Иные корабли выходят в дальний путь,
И ветер легкий ладит взмах весла.

Вослед за летом уходящим
Мы шли желтеющей тропой.
Воздушной феи дар летящий
Связал чуть зримо нас с тобой.
Я эту нить ловлю смущенно:
Вот добрый знак в столь важный час…
О вы, надежды всех влюбленных,
Зефир — ваш друг. Кто против вас?

В глухую ночь, в морской кромешной мгле,
Когда корабль давно идет сквозь темень
И в темном небе не найдешь звезды,
Тогда на палубе чуть светит огонек,
В безумстве бури бережно спасенный,—
И компас различает рулевой
И, стрелку видя, верный держит путь.
О друг, свой огонек в душе храни,—
И мрак любой — не властен над тобою.