Галактион Табидзе - Стихотворения

Лазурное небо
И ширь полевая.
И облако тает,
Вверху проплывая.

Вся в гроздьях тяжелых
Лоза винограда.
Какое обилье,
Веселье, отрада!

Ковром золотистым
Украшены склоны.
Свисают с ветвей
Апельсины, лимоны.

На листьях зеленых
Росы ожерелье.
Какое обилье,
Отрада, веселье!

Какое богатство
Открыто для взора!
Малыш, ты в молчанье
Застыл у забора.

Всё, всё здесь чужое:
И гроздь винограда,
И великолепье,
И блеск, и отрада!

Чуть рассвело,
И снега завеса
Спустилась, пронзая
Мильонами игл.
Хмурились улицы.
Кончилась месса.
Старого Реймса
Колокол бил.

         Глухо рыдал он
         О том, что не время
         Мирной улыбке.
         Новое бремя,
         Медленной тенью
         Подкравшись — час пробил,—
         Грузно ложится
         На плечи
         Европе.

«Веди же, Миндиа, вперед —
Не дрогнут львиные колена!» —
Так пели вы, но постепенно
Запели вы наоборот.

Возвысился простой народ,
Поскольку справедливо чудо;
Вы скатываетесь покуда
Со всех божественных высот.

А эстетическая часть
И вовсе уж грустна в итоге:
Покинуть царские чертоги,
Чтобы в лакейскую попасть.

И, пресмыкаясь от души,
Сбивая львиные колени,
Уж вы дождетесь откровений
От лизоблюда и ханжи!

Любоначалие — как страсть —
Томит и гонит вас жестоко…
Прочь отойди. Стань одиноко.
Ты сам себе указ и власть.

Голубые травы и цветы
Родились и выросли высоко,
Кладезь синевы и черноты —
Озеро — мерцающее око
Каменистой серой высоты.
Опрокинутые мачты пихт,
Яркий луг и сумрачный кустарник,
Россыпь мхов рубиново-янтарных,
Малахитовых и всех иных,
Россыпь откровений ювелирных —
Озера оправа и оклад…

Явь и холод областей надмирных,
Память молодости, вещий хлад…

Просыпающиеся тюльпаны,
Плачущий — хрустальный — теплый снег
И с ружьем сутулый человек,
Уходящий гиблыми тропами…

Что́ моя охота? Сны и сны.
Птичий взор, рассеянный и точный.
Рыцарственный профиль крутизны,
Блеск дневной и ветер полуночный!
Эта всячина и пестрота,
Этих волн раскаты — плоскогорье!
Это черно-голубое море —
Опрокинутое —
Высота!

Земная вздыбленная кора —
Вот что значит эта гора.
Рисовал ее — сатана.
Видишь, вот где стоит она.
Громоздится скала к скале.
Камень к камню плотно прибит.
И вокруг на голой земле
Словно каждый камень вопит.

Сердца в теле у камня нет,
Бессердечен он, как и та,
Что известна на целый свет,
Незабвенная суета.
Только вдруг из горных глубин,
Тайны девственной не храня,
Как от взрыва тысячи мин,
Заклокочет поток огня!..

У поэта — судьба горы.
Это слишком известно мне.
И молчанье его до поры
Душу давит, как груз камней…
Но огонь пройдет сквозь гранит, —
Так и чувство, сродни огню,
Небо черное осенит
Вспышкой света, пронзившей тьму.

И слыхом о силе такой не слыхали
Ни демон из бездны, ни бог свысока,
С какою безумная Аджарисцкали
Летела, как молния сквозь облака.
Ночами не буря мерещилась в шуме —
Как будто безумствовал сам сатана:
Самумы колхидского ила с Батуми,
Крутя, поднимала речная волна.
И лес, оглушенный отчаянной силой,
Казалось, с трудом разбирался вблизи —
С долины ли ветер река приносила
Иль горький душок камышовых низин,
Полет ястребиный предельно ускорив,
Равно приближались к воротам реки
И бешеный вихрь с оголенной Самгори
И с теплой Лазики моей ветерки.
То пряталась вдруг, то рвалась и скакала
Голодной тигрицей шальная река.
Мелькая в поселках, сквозь чащи и скалы,
Как белая молния сквозь облака.
Мосты, и дома, и пастушьи становья
Ровняла она, на бегу вороша.
Бедой проходила походкой слоновьей,
Преграды в пути бессердечно круша.
Но буйную реку окликнул сурово
Пронзительно-долгий фабричный гудок.
Знать, время настало, и время готово
По новому руслу направить поток.
Охвачены волны внезапным испугом,
Они в нерешимости сбились гурьбой,
Как будто о том и толкуют друг с другом,
С какой они новой столкнулись судьбой.
Река обладает повадкой тигриной —
Прижаться к земле, приготовясь к прыжку,
Но меч рассекает на две половины
Взбешенные волны ее на скаку;
Ее ослепляет невиданным блеском
Тот меч, что зажат в исполинской руке,
И волны несутся с испуганным плеском
По раненой, в кровь изъязвленной реке…
Но только целехонька Аджарисцкали,
Не думайте, что ее кровь залила:
Цветистая радуга гидроцентрали
Мостом над притихшей водой пролегла.
И новое время для речки настало,
Как будто судьба наша стала иной:
На сборы лекарственных роз и фиалок
На берег цветущий выходим весной.
Мы дань отдадим укрощенью строптивой,
Смотря, как воды усмиренный простор
С собой облака понесет горделиво
И белые выси сверкающих гор…

Дворец, очевидец столетий, увлекся отдыхом ты,
А сердце мое склонилось под водокрутьем печали…
Небо Версаля укрылось облаком суеты,
Облаком суеты укрылось небо Версаля.

Сколько же раз, о Версаль, небо твое сотрясали
Огненные колесницы, вестницы темноты!
Облаком суеты укрылось небо Версаля,
Небо Версаля укрылось облаком суеты.

С пьяным под ливнем шагает со мною
Горе, которому нету исхода.
Сплыл и февраль. По пятам за зимою
Тронулся март — холода, непогода.

Дождь бесконечный льется и льется,
Поздним прохожим знобко и хлипко…
Кто в эту пору нам улыбнется!
Да и зачем мне чья-то улыбка?

Ну, безысходность! Рухнуть покорно?
Скройся, убийца, попусту мучишь:
Нет, наши души не заполучишь!
…Хоть умереть бы дали спокойно…

Полуночной тревогой
И кошмарами ночи
Я не сломлен, —
И, жгучий как лед,
Пробуждения холод
Освежает мне очи,
И могучее утро встает.
Всем известно на свете:
Мы давно уж не дети,
Где-то плещутся волны морей,
И туманные воды
Сквозь бегущие годы
Гонит к Северу
Траурный Рейн.