Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида
«Пиши, перо. Диктуй, тетрадка…»
Пиши, перо. Диктуй, тетрадка.
У вас живет с тем миром связь,
Куда житейской лихорадкой
Дневная жизнь не ворвалась.
Туда, где хор светил небесных
Звучит в просторах голубых
Такой музыкою чудесной
О жизни в далях неземных.
«День прошел как сон. О чем — не знаю…»
День прошел как сон. О чем — не знаю.
Да едва ли есть для этого слова,
Как и где проходит жизнь такая,
Как моя: обманчиво жива.
В мире дольних чувств, забот, желаний —
Сквозь бегучесть призрачную их
[Уловлю ли] горнее сиянье,
Даль миров Иных.
ТАТЬЯНА НЕШУМОВА. ЖИЗНЬ ВАРВАРЫ ГРИГОРЬЕВНЫ МАЛАХИЕВОЙ-МИРОВИЧ[1]
«Мои стихи, на которые я сама оглядываюсь с пренебрежением, с досадой на их недоделанность, недорослость до настоящей поэзии, несут в себе лишь то оправдание, что были не раз жизненно нужны кому-то из близких», — такой приговор своему полувековому поэтическому труду вынесла Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович[2] в
1934 году, вскоре после того как ее ученица и друг Ольга Александровна Бессарабова закончила переписывать итоговый на тот момент его свод — почти четыре тысячи стихотворений, разместившиеся в 11 общих тетрадях.
Подкупающая скромность этого приговора не должна ввести нас в заблуждение: в этой книге есть и подлинные шедевры, которые со временем, можно надеяться, войдут в золотой фонд русской поэзии, и стихотворения-фотовспышки, запечатлевшие свою эпоху и ценные поэтической документальностью, а зафиксированный в них опыт преодоленной безнадежности будет «жизненно нужен» еще не одному поколению читателей.
Вместе с тем М.-М. вовсе не принадлежала к людям, которые выражают себя исключительно и только в стихах.
1
Главным источником сведений о жизни и семейной истории М.-М. является ее многолетний дневник[3].
Из него мы узнаем, что дед ее отца, схимник Малахий (или Малахия), в 70 лет принял монашество и долгие годы после этого прожил затворником в пещере близ г. Острова Псковской губернии[4]. Жители окрестных сел считали его целителем и ходили к нему лечиться.
Отец Варвары Григорьевны, крестьянин Псковской губернии, потом рабочий-металлист серебряного цеха, записавшийся в мещане, Григорий Исаакович Осипов (родился около 1828 г.) выхлопотал для себя и младших братьев право изменить фамилию и называться Малахиевым в честь своего деда-монаха. С двадцати до тридцати шести* лет Григорий Малахиев жил в Выдубицком монастыре, под Киевом[5]. Выстроил там небольшой странноприимный дом. Неожиданно судьба его переменилась: после того, как в монастыре было совершено убийство казначея, он усомнился в святости монастырского житья и по настоянию своего старца женился. Его избранницу звали Варвара Федоровна Полянская (1850–1928).
Варвара Григорьевна Малахиева[6] была первым ребенком в семье. Она родилась в Киеве 17 (29) марта 1869 г. и по воле отца была названа именем своей матери. Чтобы избежать путаницы, для нее придумали домашнее имя — Вава.
«Я разночинец[7], […] деды мои — с одной стороны — ушкуйники, псковская вольница, и среди них затворники-схимники (дед отца), с другой — крепостные […], обольщенные помещиками». «У бабушки моей со стороны матери было 12 человек детей». Бабушка — «сказочница, молитвенница, патриотка и лакомка. Хорошо рассказывала, как она, дочь крепостной девки и графа Орлова, воспитывалась во дворце его полубарышней».
«На заре сознательной жизни, между 5–7 годами» М.-М. оказывается «в Балаклаве, а может быть, и в Ялте», куда отец привез семью «с целью “осесть на землю”, разводить виноград и табак. Всё это ему не удалось, но жили мы в Ялте среди неудач и бедности года два».
«Мой отец […] — душа, скитавшаяся по свету между отшельничеством и миром. Нас, детей, и мать нашу любил, но не мог с нами жить, не вынося той суеты, какой полна всякая семья. Приезжал к нам раз в год, гостил недолго. Никогда больше месяца. Мы обожали его, особенно я. Тут уж был, пожалуй, эдиповский комплекс»[8]. Обращаясь к младшему брату Николаю[9], Варвара Григорьевна, писала: «Ты, как и я, и сестра Н<астя>, и отец наш, и братья его — “лунной природы”. (Такие души только через насилие над собой и искусственно привитые навыки мирятся с браком)»[10].
Семья держалась на хрупких материнских плечах: Григорий Исаакович то попадал в тюрьму (доверчивый человек, не имея значительных денег, дал поручительство за одного из знакомых, а тот обманул), то в 1877* г., «бросив дела и семью (уже было трое детей), устремился на Балканский полуостров защищать славян от турецких зверств», и, «не добравшись до фронта, заболел тифом. В болезни улеглось душевное смятение, а через семь лет опять вспыхнуло — поехал на Новый Афон с целью когда-нибудь добраться и до Старого Афона.
Там ему поручили какие-то работы на монастырской стройке. Там он однажды на морском берегу увидел (во сне или наяву, Бог знает) “Новое небо и новую землю”[11]. И скоро заболел желтой лихорадкой. Приехал в Киев и умер»[12].
На руках у Варвары Федоровны осталось пятеро детей[13]: Варвара, Михаил[14], Анастасия[15], Николай и Мария, четверых из них она пережила. В 1890* от менингита умерла семилетняя Маруся. «Мать едва не сошла с ума»; «От меня не было никакого утешения. Я только что вступила в одну фанатическую партию, где, прежде всего, требовалось отречение от семьи». Во время Гражданской войны умирают Михаил, Николай и Анастасия. Глубоко верующей Варваре Федоровне сложно было противостоять нигилистическому натиску молодых дочерей: «Ренан, Штраус, позднее Толстой — с этим арсеналом и со всем пылом юного вольнодумства мы накинулись на худо защищенную (теоретически худо) крепость ее веры… Она стала говорить вслед за нами, что Христос был замечательная, высоконравственная личность, что, конечно, он не воскрес, но “душу свою положил за други своя”.
Довольно и этого. При случае сравнивали его с революционерами, погибшими за ту же христианскую идею — любви к ближнему». В 1918 г. Ольга Бессарабова записывает в дневник: «Варвара Федоровна умна и интересуется политикой»[16].
Незадолго до смерти (скончалась в последний декабрьский день 1928 г.) «мать на 9-й или 10-й год слепоты, в Сергиеве на предложение операции без всяких кавычек ответила, что для нее “так лучше”.
И потом не раз на сочувственные причитания соседок отвечала: “Я не ропщу. Благодарение Богу. Так гораздо меньше греха”». В 1920-е, в Сергиеве, М.-М. читала слепой матери вслух священные книги: «особенно ею любимого Иоанна Златоуста или то, что могла найти в “Паломнике” за год более или менее выносимого для меня в смысле
тона и формы. Читали Библию, Иннокентия[17], пут<ешествия> по св. Земле, Четьи-Минеи, прочли Фаррара — “Земная жизнь Иисуса Христа”, “Ап. Павел”, “Первые христиане”[18]. Время от времени читались акафисты — чаще всего Николаю Чудотворцу». 17 декабря 1953 г. М.-М. записывает в дневнике: «День памяти матери моей, поистине великомученицы Варвары и по своему житию, а в последние годы его особенно благодаря одиночеству под кровом со мной». Себя саму, не любившую и не умевшую сосредотачиваться на заботах о материальном и устающую от бытовых разговоров, неизбежных при уходе за пожилым человеком, М.-М. корила и называла «дочь без дочернести»[19]. Сохранились удивительные по силе нежности и раскаяния записи в специальной тетради, которую В.Г. вела со дня похорон матери до сороковин.
2
«На обложке журнала “Странник”, который всегда возил с собой отец, я прочла в очень раннем возрасте поразившие меня слова: “Не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем”[20]».
Научилась читать «без всякого содействия старших» по журналам «Всемирная иллюстрация», «Ваза» (дамский журнал мод и литературы) и газете «Сын Отечества».
Любимые книги детства — древняя история, по которой училась в пансионе мать (М.-М. читала только про Элладу; Рим был неинтересен), и священная история со множеством картинок. «У нас в сарае был целый сундук с коллекцией лампад, старинных церковных книг. И на стенах нашего бедного жилья были развешаны великолепные гравюры Рафаэля, Винчи — всё подарки отца».
С семи (или восьми) лет — в киевской приходской школе, затем в гимназии (училась прекрасно).
С первых школьных дней на всю жизнь установилась тесная душевная связь с одноклассницей Нилочкой (Леониллой Николаевной) Чеботаревой (в браке Тарасовой, матерью знаменитой актрисы Аллы Константиновны Тарасовой).
«В 12 лет подготовляла в гимназию 11-летнюю Леониллу по ее личной просьбе. Гонораром были груши “принц-мадам” и 3 руб. в месяц».
