Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

Всё в мире суета. Мы этим начинаем.
И будто получив ожоги от хлыста,
Мы ищем, боремся, мы любим, мы страдаем…
И заключаем жизнь: всё в мире суета.

С чертом в шахматы играю.
Рассчитав умно игру,
Короля я запираю,
Королеву я беру.

«Как Адаму жить без Евы? –
Начал черт меня просить. –
Милый мой, без королевы
Даже черту не прожить».

Но ему, поддавшись гневу,
Я угрюмо отвечал:
«У меня раз королеву
Тоже как-то черт побрал».

За те мои часы, когда я утром рано
В пустынном городе влачился по камням,
И шла к эмалевым и бледным небесам,
Смягчая контуры, болезненность тумана,
И было просто всё и странно, как Нирвана,
За то, что звонкий мир был, как стеклянный храм,
Ты, азиат небес, ты не заплатишь нам?

За то, что этот я, грехом разгоряченный,
Больной, бессмысленный, ужасный, истомленный,
Теряя мерило минутам и вещам,
Ласкался к девичьим, безжалостным ногам,
За то, что дон-Жуан всегда замучен донной,
Что тень Офелии скользит по вечерам,
Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам?

За то, что я топтал позорно и отчайно,
За то, что на пути я изменял друзьям,
За веру в мудрецов, за мысли по ночам,
За право чувствовать непостижимость Тайны,
За то, что было всё ненужно и случайно,
За все проклятия спокойным небесам
Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам?

Ах, ты скупой паша! Жизнь угля, осьминога,
Илота, гения, созвездия и тли,
О, всё гармония и всё равно для Бога,
И где, зачем, куда лежит Его дорога,
Не знает пилигрим!.. Но павшие в пыли,
Но прокаженные, мы все, рабы земли,
Молитв не взяли мы, хотя мы взять могли.

Где, a la fin des fins, огромный, необъятный
Плывет тот мир теней, где с тяжкой головой
Бреду и я, пустой, больной и неопрятный,
Скучать и пьянствовать из дому и домой?

Сей мир – гармония… И тонкость ощущений,
Как люди говорят, вникает и в нее…
Я знаю вечера бездонных утомлений
От всех моих потуг постигнуть бытие.

Мысль изолгалася, в душе моей отрава…
Мир… вечный мир… да, мир… Пусть этот мир такой,
Я не такой и всё! Какого черта, право…
Я не такой и всё… Долой его, долой!

Мы были странные друзья на глубине,
Мы были попросту знакомые снаружи,
И мы, мы никогда, при всех, наедине
Не вышли из границ вполне приличной стужи.

Научный разговор шел долго каждый раз,
Как мандарины, мы с ним спорили любезно,
Но, Боже мой, всегда мы чуяли, что бездна
Невыразимая соединяет нас.

О, эта простота, о, обыденность встречи,
Ревниво прячущей какого-то Творца…
Я помню тонкие черты его лица,
Академически построенные речи…

Но бездна нас влекла! Какая? Может быть,
Ей не было у нас научного названья…
Но лишь мы с ним сходились говорить,
Нам чуялось всегда какое-то молчанье,

Огромное, как мир, холодное, как ясность…
И наша нежная, суровая безгласность
Роняла в разговор об этом и об том:
Ты. Знаю. Странно жить? Жизнь – тайна. Мы идем.

Когда-то, когда-то у Нила
Вдвоем предавались мечтам
Один одинокий мандрила
И сумрачный гиппопотам.

Мандрила хотел бы быть пумой,
Мечтал быть орлом бегемот…
Как ты они мучились думой,
Читатель, мечтатель, урод.

Два пути двум бедным сестрам:
Жить одной рассудком острым,
Чтобы редко, редко с воплем прорывалась бы душа,
А другой – жить всей душою,
Жить над миром, чтоб порою
Мир и душу злой рассудок ночью резал без ножа.

Бархатный, черный и длинный камзол,
Кружево ворота и анемона.
Он на кладбище со свитком пошел,
С песней четвертой Марона.

Длинные тени покрыли во сне
Готику строк погребальных…
Ах, эти черные кудри! Оне
Так хороши у печальных!..

Только когда уже месяц взойдет,
Вспугнут летучею мышью,
Ди-Кавальканти аллеей уйдет
С мудрой и странною мыслью.

Если же ночью ватага бродяг
Ввяжет у моста философа в драку,
Как улыбнется он звяканью шпаг,
Черному Арно и мраку.

Дряхлые башни на серых уступах,
Рваные бойницы, полные роз…
Дряхлые башни, хранилища глупых,
Властных, банальных чарующих грез.

Странно-задумчивый, точно любовник,
Гейне цитируя в сердце без слов,
Я проникаю, раздвинув терновник,
В тайны сырых и уютных углов.

Небо в осколках и вырезах буков,
Ямы заросшие, плюш и стена…
Много чуть слышных, смеющихся звуков…
Сыплется щебень… парит тишина…

Что-то от Времени грустно смеется
Здесь над дурацкой романтикой дум,
Но мое сердце, больного уродца,
Пусть забаюкает рыцарский шум…

В некоем царстве, когда-то и где-то,
В славный, наивный, таинственный век,
Жили и были Ивон и Иветта,
Маленький карлик, седой дровосек…

Фея углов никому незаметных,
Кинь мне свой глупый и ласковый флер!
Я – арбалетчик в штанах разноцветных,
Я – le sujet d’un tres pieux Monseigneur…

Мучат меня и святые, и бесы,
И я целую, тайком от небес,
Руки пугливой и крупкой принцессы,
Руки хрупчайшей из нежных принцесс!

Неусмиренный взгляд являет непостижность
Вдруг в жизни вставшего Творца.
О, одиночество, и дерзость, и недвижность
Маскообразного лица!

Мысль вопли сжала в льды. Застыли и повисли
В нем безразличье, мел и смерть.
В нем откровение порвало нити мысли,
Но он не пал. Он стал, как жердь.

Я знаю женщину. Ее глаза, как эти.
Я с нею нежен и жесток.
Как странно, что должны мы на одной планете
И в те же дни отбыть свой срок.

С какой-то ласковой и хрупкой чистотой
Серьезный вечер встал, как море грусти, в мире.
Он струны трогает на несказанной лире,
Шуршит, как женщина, шелками за спиной.

Ах, на асфальте дна, сквозь вечера видны
Под створками сердец все жемчуги страданья!
С вершин влюбленности, утонченности, знанья,
В слезах гляжу на дно, на сказку глубины.

Он трогательно-свят, кинематограф дней!
Да, я тебя достиг, вершина, безотчетно…
Но ведь она жалка, нежна и мимолетна!..
И это maximum… О, maximum людей!

Фордевинд свирепый воет,
Море пеной бороздит,
Яхта волны носом роет,
Опьянела и летит.

Паруса раскрыты ровно,
Ветер дует за кормой,
На два раковина словно
Растворилась белизной.

Словно в белом бальном платье
Бодро, весело, легко
Мчится девушка, объятья
Раскрывая широко.

Вверх и вниз! Мы в вечной смене
И ныряет, кверху нос,
Наш челнок за яхтой в пене,
Точно в мыле черный пес.

Растравите больше тали!
Пусть сорвется сзади челн…
Я люблю быть на штурвале
На галопе диких волн.

Веет призраком знакомым,
Фея смерти надо мной…
Разбивайте флягу с ромом,
Первым выпьет рулевой!

Фея бешеного танца,
Я не выпущу штурвал!
В честь Летучего Голландца
Подымаю я бокал.

Фея, prosit! Я киваю,
Под вуаль гляжу твою…
Я давно тобой играю,
Я давно тебя люблю…