Александр Твардовский - Василий Тёркин
Но уже в тот же день поэт пришел к выводу, что этот размер не годится, что «нужно шпарить своим популярным хореем», «идти решительно на «примитив». В тот же день было набросано новое, хореическое начало главы «Переправа», которое, однако, тоже не удовлетворило поэта. О своих тогдашних затруднениях А. Т. Твардовский достаточно написал в статье «Как был написан «Василий Теркин», документировав их многими цитатами из своих рабочих записей того времени.
9 июня 1941 г. поэт поселился в деревне Грязи, под Звенигородом, рассчитывая, что судьба подарит ему «доброе работящее лето», и что поэма к осени будет закончена. Сделанные здесь наброски «Вступления», которое должно было изложить все общее, освободив от него дальнейшее изложение, показались автору неудовлетворительными, с обилием «пустостиший». Вслед за отступлением о павших героях никак не удавалось «пристрочить» Теркина. «Попугивала смутно» фамилия героя и его «кредо».
В середине июня написанные строфы автор вновь читал С. Маршаку, 18 июня — жене. Каждое такое чтение стимулировало работу и проясняло замысел. Подбирались имена второстепенных героев. Тогда же придумывалась и «любовная линия» — история с шапкой, которую Теркин получил от девушки-санитарки и возвращает ей после войны.
Вспомогательные рабочие тетради поэта отражают постоянную неуверенность, неудовлетворенность результатами своей работы. Избегать банальностей, писать только о лично прочувствованном — непременное требование поэтической программы Твардовского: «Какая сила и свобода поэтическая должна быть, чтоб оторваться решительно от всей принятой условности батальной, от слов, за которыми нет твоего личного чувства и пр. А надо оторваться», — записывает он 20 июня 1941 г.,91 относя все это к работе над «Теркиным». Многократное переписывание одних и тех же строк не приводило к удовлетворительным результатам; моменты вдохновения не часто посещали поэта на этом этапе работы над произведением. В эти предвоенные месяцы поэма писалась туго — «не было настоящего напряжения», — писал А. Твардовский.
Нужное «напряжение» возникло только с началом войны, когда сложился новый вариант замысла. Внешне он был продолжением той же работы. Но по существу между этими двумя вариантами имело место принципиальное различие, обусловленное различием характера и масштабов кратковременной и локальной финской кампании и всенародной Великой Отечественной войны. Изменился весь характер поэмы, все ее содержание, ее философия, ее герой и ее форма — композиция, жанр, сюжет. С началом большой войны изменился и характер поэтического повествования о войне: родина и народ, народ на войне стали его главными темами.
До Великой Отечественной войны поэма о Теркине, какой мы ее знаем, и не могла быть создана. Да и с началом Отечественной войны творческое «напряжение» возникло не сразу.
22 июня 1941 г. неожиданно прервало работу над неоконченным еще «Введением». А. Твардовский проходит по военным дорогам всю Украину, пишет много новых стихотворений и очерков, и начатая было поэма о бойце «незнаменитой» финской кампании, видимо, не представлялась ему более актуальной, или, во всяком случае, забылась за множеством новых впечатлений и забот. «Как война самое себя отодвинула!» — так выразился об этом сам Твардовский, когда через год после начала войны к нему пришла счастливая мысль о продолжении «Теркина».
Место Теркина заступили новые, другие герои. В газете «Громилка» (особое приложение к газете «Красная Армия») без подписи Твардовский помещает написанные им совместно с Б. Полийчуком «теркинские» (по ритму и размеру) стихи об удачливом казаке Иване Гвоздеве и о партизане деде Даниле.
Стихотворное введение в эти циклы было напечатано в первом же номере газеты «Громилка». Начало его Твардовский привел в статье «Как был написан «Василий Теркин» (см. стр. 257-258).
Казак Иван Гвоздев — несомненный предшественник Василия Теркина «Книги про бойца». О нем создано было много совершенно «теркинских» стихов, например:
Лучше нет, ребята, с толком
Ночью вспугивать врага.
Постовых хватать за холку —
В самый раз для казака.
Не найти нас в темном поле,
Не нащупать наших троп.
Ночь для нас — одно раздолье,
Для фашистов — сущий гроб.
………
Мрак ночной фашисту страшен,
Нам же ночка не во вред.
Для бойца закалки нашей
Лучше ночи — часу нет.
Среди стихов «гвоздевского» цикла в газете «Красная Армия» от 18 октября 1941 г. находим напечатанное без подписи стихотворение «Что такое «Сабантуй», также использованное потом в «Книге про бойца».
В одной из главок Иван Гвоздев в тылу у немцев, в лесу, встречается с другим героем — партизаном дедом Данилой — характерным персонажем многих довоенных стихов Твардовского, о котором в «Громилке» помещено много самостоятельных стихотворных рассказов: «Как дед Данила немцам «русскую баню» устроил», «Дед Данила — «охотник», «Письмо деда Данилы» и др.
Предваряя «Книгу про бойца», весь этот материал типологически и в жанрово-стилевом отношении был продолжением лубочного «Васи Теркина» финского периода. Подобные материалы о Танкине, Иване Штыке, Гранаткине, Фоме Смыслове и многих других помещали в то время в войсковых газетах многие советские поэты. Насчитывают более 60 таких героев, над созданием которых работали А. Сурков, А. Прокофьев, С. Кирсанов, Д. Кедрин, Ц. Солодарь, Д. Алтаузен и другие поэты.92 Традиция таких стихотворений уходит во времена гражданской войны, когда на страницах «Красный газеты» их создавали поэт В. Князев и Демьян Бедный («Солдат Яшка — медная пряжка»), в «Окна РОСТА» В. Маяковского и в лубочную литературу периода Отечественной войны 1812 г. Но желание работать всерьез, не довольствуясь «легкой газетчинкой», не покидало поэта и в это трудное время. В записную книжку заносились впрок фронтовые впечатления, описания боевых эпизодов, использованные потом в «Книге про бойца», — например, история бойца Воробьева, пробиравшегося вместе со своими товарищами из окружения через свою деревню, где он встретился с семьей, отбил для жены косу, еще что-то сделал и ушел догонять товарищей. Этот эпизод предназначался поэтом для особого стихотворения «Воробей». В ближайшие творческие планы в апреле 1942 г. произведение о Теркине, как таковое, еще не входило, а из набросков одной главы предполагалось создать стихотворение «Связист».
Возрождение замысла и возобновление работы, над «Теркиным» относится к середине 1942 г., уже на Западном (впоследствии — 3-м Белорусском) фронте, куда поэт был переведен с Юго-Западного.
12 июня 1942 г. в Чистополе, куда поэт приезжал на два дня проведать семью, появились стихи начальной, вступительной главки — «От автора», начиная пока-что со второй строфы:
На войне, в быту суровом…
Именно в середине июня 1942 г., в Чистополе, пришла к Твардовскому «радостная находка — возвращение к мысли о продолжении поэмы о Василии Теркине» (слова из рабочей тетради А. Т. Твардовского). С этого времени начался новый этап работы над произведением — создание того текста, который известен как окончательный текст «Василия Теркина».
Сообщение о работе над поэмой и чтение отрывков из нее составили существенную часть творческого отчета А. Твардовского на заседании Военной комиссии. Союза писателей 22 июня 1942 г. (См.: «Вопросы литературы», 1975, № 5, стр. 228-231; ЦГАЛИ, ф. 631, оп. 16, ед. хр. 103, л. 1-9). На этом же заседании впервые было объявлено и название новой поэмы — «Василий Теркин», которое автор долгое время «даже скрывал» (там же), опасаясь неверного представления о произведении, названном популярным именем «фельетонного» героя.
О том, как в походной, фронтовой обстановке писалась эта поэма, — сказано в самом ее тексте:
…украдкой
На войне под кровлей шаткой,
По дорогам, где пришлось,
Без отлучки от колес,
В дождь, укрывшись плащ-палаткой,
Иль зубами сняв перчатку
На ветру, в лютой мороз,
Заносил в свою тетрадку
Строки, жившие вразброс.
О. Г. Верейский, бывший свидетелем того, как одна за другой рождались главы «Василия Теркина», вспоминает: «Работая, Александр Трифонович до поры ни с кем не делился, никогда не писал на людях. Сидел подолгу один в землянке или в лесу, никому не показываясь. Помню его одинокую фигуру в накинутой на плечи длинной шинели, когда он бродил в лесу среди покалеченных войной стволов деревьев. Он любил писать ранним утром и всегда старался работать допоздна, часть работы — ту, что уже завязалась, — отложив на завтра, чтобы, чуть забрезжит свет, снова сесть к столу (опрокинутому ящику, пню, где придется), на котором уже лежит пусть малое, но все же начало для разгона на сегодня».93
* * *
Особая, «фронтовая» судьба поэмы, создававшейся с учетом потребностей дня и печатавшейся по главам, по мере их готовности, в фронтовой печати (причем Твардовский некоторое время, и даже, по-видимому, не один раз, считал поэму уже законченной, а потом продолжал ее снова) — наложила на произведение свой отпечаток; оно, несомненно, стало бы более цельным, если бы все писалось после событий и публиковалось сразу. Именно в этом смысле можно понимать слова Твардовского:
