Александр Блок - Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921

Если только ты не слеп,
Погляди в мои напевы:
Ты увидишь, там блуждает
Дивный образ юной девы.

Если только ты не глух,
Услыхать и смех сумеешь,
От ее вздыханья, пенья
Сердцем, бедный, поглупеешь.

Взором, голосом ее,
Как и я, обвороженный,
Будешь ты в мечтах весенних
По лесам бродить, влюбленный.

Что́ ночью весенней носишься ты?
Ты свел совсем с ума цветы.
Фиалки перепугались!
И розы все от стыда красны,
И лилии все, как смерть, бледны,
Робеют, поникли и сжались!

О, месяц, сколько ханжества
В семье цветов! Ио она права,
Достоин я наказанья!
А кто же знал, что они следят,
Как я, восторгом любви объят,
Звездам поверял мечтанья?

Снова сердце покорилось,
Гнев и злоба — всё минуло;
Снова нежных чувств истому
Ты, весна, в меня вдохнула.

По исхоженным аллеям
Снова день и ночь слоняюсь
И под каждой женской шляпкой
Милый лик найти стараюсь.

На мосту торчу я снова
Над Зеленою рекою —
Может быть, проедет мимо,
Переглянется со мною.

Снова в шуме водопада
Тихим жалобам внимаю,
Разговоры белых струек
Чистым сердцем понимаю.

И в мечтах блуждаю снова
По тропинкам потаенным,
И кажусь кустам и птицам
Дураком опять влюбленным.

Тебя люблю я — неизбежно
Мне удалиться — не сердись.
Цветущий образ твой и нежный
И мой печальный — не сошлись!

Я от любви к тебе стал хворый
И отощал совсем, — вглядись!
Тебе я буду гадок скоро, —
И удаляюсь, — не сердись!

Разве прежде сны не снились,
Тем же счастием волнуя?
Или вправду изменились
Розы, взоры, поцелуи?

Не светил ли нам двурогий
Месяц сквозь листву в трельяже?
Разве мраморные боги
Не стояли там на страже?

Слишком нежный сон, я знаю,
Вид свой скоро изменяет, —
Точно риза снеговая
Розу, сердце одевает;

И тогда мы сами стынем
И друг друга забываем, —
А с какой любовью ныне
Сердце к сердцу прижимаем!

Поцелуями впотемках
Обменяться, не дыша, —
Сколько счастья в этом видишь,
Ты, влюбленная душа!

И твое воображенье
Разгорается притом,
День грядущий прозревая,
Вспоминая о былом.

Но рискованно, целуясь,
Слишком много размышлять…
Лучше плакать, друг мой милый,
Слезы легче проливать!

Утром шлю тебе фиалки,
В роще сорванные рано;
Для тебя срываю розы
В час вечернего тумана.

Ты поймешь, конечно, эту
Аллегорию цветную?
Оставайся днем мне верной
И люби порой ночною.

Цветут желанья нежно
И блекнут они в груди,
И вновь цветут и блекнут
А там и в гроб иди.

И всё это очень мешает
Веселью и любви;
Умен я и так остроумен,
А сердце мое в крови.[21]

Протянулось надо мною
Небо, точно старец хилый —
Красноглазый, с бородою
Поседелых туч, унылый.

Только он на землю глянет,
Цвет весенний отцветает,
Даже песня в сердце вянет,
Даже радость умирает.

Застыло сердце в скуке безотрадной,
В холодный мир вступаю, как чужой,
В исходе осень, и туманной мглой
Окутан край окрестный неприглядный.

И ветер, воя, вьет с тоскою жадной
И покрасневших листьев крутит рой, —
Вздыхает лес, дымится луг нагой,
К тому же, дождик — беспощадный.

Небо, как всегда, невзрачно!
Город — всё в нем, как и было!
Он глядится в Эльбу — мрачно,
Обыденно и уныло.

Все носы, как прежде, длинны
И сморкаются тоскливо;
Гнут ханжи всё так же спины,
Или чванятся спесиво.

Юг прекрасный! Я тоскую
По богам твоим, по свету,
Наблюдая мразь людскую,
Да еще в погоду эту!

Что я любим, я знаю,
И знал уже давно;
Но тем, что ты призналась,
Испуган всё равно.

Я поднимался в горы,
И пел, и ликовал;
У моря на закате
Я слезы проливал.

И сердце, точно солнце,
Расплавленное, жжет,
И, пышно и огромно,
В моря любви плывет.

Мы здесь построим на скале
Храм третьего завета:
Нам третий, новый дан завет;
Страдание отпето.

Душа от двойственности злой
Навек освободилась,
И наконец-то глупость мук
Телесных прекратилась!

Ты слышишь бога в мраке волн?
Стоусто он вещает.
Над нашей головой милльон
Его огней сверкает!

Его присутствие равно
И свет и мрак волнует;
Бог — всё, что в них заключено;
Он в нашем поцелуе.

Над прибрежьем ночь сереет,
Звезды маленькие тлеют,
Голосов протяжных звуки
Над водой встают и реют.

Там играет старый ветер,
Ветер северный, с волнами, —
Раздувает тоны моря,
Как органными мехами.

Христианская звучит в них
И языческая сладость,
Бодро ввысь взлетают звуки,
Чтоб доставить звездам радость.

И растут всё больше звезды
В исступленном хороводе,
Вот, огромные, как солнца,
Зашатались в небосводе.

Вторя музыке из моря,
Песни их безумно льются:
Это соловьи-планеты
В светозарной выси вьются.

Слышу мощный шум и грохот,
Пенье неба, океана,
И растет, как буря, в сердце
Сладострастье великана.

Взыскан я улыбкой бога,
Мне ль уйти теперь в молчанье,
Мне, который пел так много
В дни несчастий о страданье?

Мне юнцы в стишонках скверных
Подражали безотрадно,
Боль страданий непомерных
Умножая беспощадно!

Соловьиный хор прекрасный,
Что в душе ношу всегда я,
Лейся буйно, громогласно,
Всех восторгом заражая!

Жил я верою одною
В то, что поцелуи жен
Нам назначены судьбою
От начала всех времен.

Целовать и целоваться
Так серьезно я умел,
Точно должен был стараться
Над решеньем важных дел.

Ныне я отлично знаю
Поцелуев суету, —
В них не верю, не мечтаю
И целую на лету.

Вдвоем на уличном углу
Час целый мы стояли,
И о союзе наших душ
Мы нежно рассуждали.

Свою взаимную любовь
Сто раз мы подтверждали;
Стоять на уличном углу
Мы всё не прекращали.

Богиня Случая меж нас
Субреткой проскользнула,
Увидела, что мы стоим,
И, прыснув, упорхнула.