Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Хорошо от столичного лета,
Из удушливых комнатных стен,
Молодыми крылами поэта
Вмиг прорвав этот каменный плен, –

Прилететь к зеленеющим сеням,
И к земле, и к траве, и к росе,
На просторы в свету предосеннем
В осиянной желанной красе;

А еще и милей, и вольнее
Позабыть о борьбе и тоске,
Вспомнив вдруг: и друзьям жизнь полнее
Там – в ином, но родном далеке.

Беспомощно на юг и на восток
Стремлюсь давно. Но, противоположны,
В моей мечте унынье и восторг
Мелодией сливаются тревожной-

А дружества порыв неосторожный,
Вдаль унося осенний мой листок,
Пусть огласит бездумно, неотложно
Вполслуха бредни стариковских строк.

За безответственность ответит позже –
Кто знает? – рифм-вакханок буйный скок. –
Ну, а сейчас пускаюсь, бросив вожжи.

Мне, как и вам, твердит прощальный дождик,
Что скупо рок отмеривает срок;
Но ведь широк и малый наш мирок.

Где он? – Везде! – Жизнь и в мечте – урок.

Ах, для стихослагателя – всё впрок:
Любая вольность прозы – нам возможна,
Едва мелькнет над изгородью строк
Капризница-летунья, чуть тревожна.

Совсем похож полет ее на скок,
А в песне легкой всё отнюдь не ложно:
Наш нервный быт, где просто всё и сложно,
Для шутки предоставил нам – урок.

Растерянность нас, растерях, порою
Стремит сквозь стрекозиный стрекот к строю,
Единство в многосложности тая.

Ряды потерь, крушений, а соломки
Где подостлать? А все подпорки ломки…
Едва ли так! Нет, с утлостью жилья
Еще совместен свежих листьев шелест,
В окно глядит столетний мощный берест
И говорит: «Вся жизнь твоя — твоя!»

Чредой нас всех ослиная ли челюсть
Угнать смогла бы с поля бытия?
Ей кое-что бросал силком и я:
Рок хочет жертв и их берет, не целясь.

Однако даже шутка скажет вдруг:
Философ дружен с музой говорливой,
Ей посвящая творческий досуг.

Есть предзнаменованья звук нелживый
В твоем стихе; с возвратом лучших лет
Уже взыграл в тебе былой поэт.

Так бы и жить – с распахнутою дверью
Для дружества, для песен и труда.
Но нет, судьба наклонна к лицемерью:
В родной Москве нагрянула беда.

И вспомнилась угрюмая лачуга,
Сугробы, вечер, темень нищеты
Но – теплое рукопожатье друга
И творческие тихие мечты.

Воздав былому, с вечностью не споря,
Лицом к лицу с торжественной Москвой,
Склонимся же перед святыней горя,
В нем живы будем – песнею живой.

Пред величавостью той поступи времен,
Что ныне слышится нал каждой жизнью малой,
И дружества привет с душевностью бывалой
Наитьем Пушкина волшебно осенен.

Признаюсь, оттого еще милее он
Душе растроганной. Недужный и усталый,
Невольно медлил я – и знаю: запоздалый
Мой голос глух и слаб, как отдаленный звон.

Но что поделаешь? Моя старушка-муза
И непосильного всё не страшится груза;
А тут – над детскою мурой и чепухой –

Я слышу во дворе (отнюдь не наважденье!)
Не без иронии себе предупрежденье:
«Вородя! У тебя аэлопран прохой!»

Чем больше мы стареем, тем отрадней
Трудами годовщины отмечать;
Ведь даже бы зоил без мысли задней
К ним приложил признания печать.

Ты полон сил. Твой путь перед тобою –
Единый, творческий и трудовой;
Он осенен и мирною судьбою,
И яркой краснозвездною Москвой.

За мной приветственного слова
Непринужденная хвала:
Так по обычаям былого
Лелеем Фебовы дела,
Учась великие веленья
И в легком слове соблюсти,
Испытанного поколенья
Храня заветные пути.
Олень ступил копытом в воду –
И подал тайный знак тебе, –
Преданью древнему в угоду
И предначертанной судьбе,
Внемли же верою послушной,
Что русский наш пророк
Илья Вещает – мудрый, простодушный –
На перепутьях бытия.

Каким отзвучием былого
И как целительно жива
Ты, память смолкнувшего слова,
Нашедшая свои слова!

Так мне помыслилось невольно,
Когда я получил от Вас
Живых страниц простой рассказ,
Где строго, может быть, подчас,

Но так спокойно, так безбольно
Прикосновенье к старине,
Столь памятной и Вам и мне,
Где дышит – что невозвратимо,
Сокрывшееся – словно зримо,

Былым привольно дышит грудь:
Оно дарит бывалой силой –
Напутствием в дальнейший путь –
Каким бы шел тот путник милый,
Чью память сердце бережет,
Чей сказан был завет – и вот
Идут страница за страницей
Неторопливой чередой –
Как вехи – верной вереницей,
Былому воздают сторицей
И веют жизнью молодой.

Недаром ты, мой друг, служитель верный Слова.
С лазурной высоты извечного былого
Легла прозрачная хранительная сень
На прошлый, нынешний и на грядущий день.

И не от Слова ли, пребывшего вначале,
Слов человеческих вещанья зазвучали,
А в тихом празднестве домашних годовщин
Блюдем, поэты, мы исконный строгий чин.

Пусть возле молодежь шалит ватагой шумной,
Как ветер по весне, гульливый и бездумный, –
Ищи его в полях! Побольше кутерьмы!

Всему своя пора. И в думе тайной мы
Уже вверяем стих – живой в веках игрою –
Слов гармонических испытанному строю.

Я мнил – мой легкий стих полетом лебединым
Сквозь грусть минувшего уютом мне пахнул, –
Нет, нынешние дни в строю живом, не чинном,
Грядущего таят желанный властный гул.

И я, как тот «певец – зимой погоды летней»,
Готовый по снегу сбирать цветы лугов,
Считаю – наш мороз порой тепла приветней, –
Так и морской простор желанней берегов.

Когда-то лирный звон бывал поэту дорог,
А ныне скрип пера – как некий вещий шорох –
Предтишье звонкое всего, что впереди.

Там – муза дружества (ты прав!), всегда святая.
Ей молвлю: радугой надежд перевитая,
Пусть лебединою – но песней низойди!

Прошло немало дней, но, ярче год от года,
Веками устоит в потоке перемен,
О, доблестная дочь великого народа,
Твой подвиг, молодой – как ты, Раймонда Дьен.

На рельсы ты легла – и поезд смерти в плен
Взяла твоей рукой бессмертная Свобода,
И пусть изведала ты мрак тюремных стен,
Вмиг вывела она Раймонду из-под свода.

Французик из Бордо, судья оторопел –
И встретили тебя ликующей отчизны
Рукоплескания, и слава – твой удел.

Взнесет, как совершен при нас без укоризны,
Скрижаль Истории твой подвиг юных лет,
А в стройках счастия почтит тебя поэт.