Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Снова лед под ногой. Ветра нет на заливе.
Цепью тянется полк вдоль крутых берегов.
Днем слепило глаза в бесконечном разливе
Широко разметавшихся ярких снегов.

А сейчас уже ночь. Над привалом суровым
Тишина. Чуть доносится топот коней.
И над вражеским лагерем, в дыме багровом,
Перекличка и блеск бивуачных огней.

Но потом голоса замолкают. Мельканье
Отдаленных теней. Низко стелется дым.
А гусары, кряхтя, прорубают клинками
Переход для коней над обрывом крутым.

Перешли. И раскинули стан. И заснули.
Не спеша дотлевает костер на снегу.
А солдат одинокий стоит в карауле,
Глаз не сводит с огней на чужом берегу.

Кульнев скачет по льдам. И за ним ординарец —
Молчаливый пермяк Ерофеев Семен…
Сколько прожили рядом, в походах не старясь,
Сколько вместе отбили мортир и знамен!

То, что было давно, не помянут с укором,
Много раз он в боях командира спасал,
В молодые года слыл он ловким фланкером —
И с турецкой войны на щеке полоса.

Пусть под Прагою штык ему грудь исковеркал,
Но зато командира он спас…
                                          По снегам
Молча скачут теперь, повод в повод.
                                                 Поверка.
И выводит тропа к бивуачным огням.

Усмехнулся Семен. Значит, снова в разведку,
Прямо в лагерь чужой, не замедливши шаг…
Только треск, если конь вдруг наступит на ветку,
 Только смерть, если сразу спохватится враг…

«Что такое, Семен? Почему издалека
Столько мнилось огней, а теперь, погляди,
Кое-где пламя сразу как будто поблекло,
Хоть прищуришь глаза — не видать впереди.

Может, это уловка?»
                                 Молчит Ерофеев.
И на самом-то деле никак не понять…
Перелеском глухим, снег пушистый развеяв,
Кони к вражьему лагерю скачут опять.

Но никто не окликнул…
                                   Хоть голос…
                                                      Хоть окрик…
Хоть бы выстрел шальной…
                                     Ничего…
                                                       Тишина…

Молча слезли с коней — перепуганных, мокрых…
И по снегу пошли… На распутье — сосна,
А за нею — завал…
                                 Снег примятый…
                                                               Шалашик
Из сосновых ветвей…
                                               Мертвый конь у костра…
«Эта хитрость, гляди, хоть кого ошарашит,—
Тихо Кульнев сказал. — Чтоб не ждать до утра,
Отошли они в ночь, а костры для обмана
Развели,—
                    дескать, вот оторвемся от них,—
Удивится-де Кульнев, на зорьке
                                                     нежданно
Никого не сыскав у завалов пустых…

Но не будем мы ждать… И немедля — в погоню…»
Неспокойно, а ветер с полуночи смолк.
…………………………………
Вскоре в лагерь вернулись.
                                      Команда: «По коням!»
…Через час на рысях уже тронулся полк.

И в погоне всю ночь…
                              На рассвете по взморью
Вышли к Ботнике.
                           Древних времен крепостца.
Старый замок в горах, весь раскрашен лазорью.
И обрыв надо льдом — три гранитных кольца.

И драгуны врага рассыпаются быстро.
Нарезные мортиры в снегу.
                                                    Трубачи
Проиграли атаку.
                           Внимание!
                                                Выстрел…
Шашку в руки…
                        Руби, налетай и топчи…

…Кульнев был впереди.
                                       Так, не выпустив трубки
Изо рта
                       и в любимом цветном колпаке,
Молча врезался он в то беспамятство рубки
С верной шашкою в поднятой кверху руке,
И его окружают немедля.
                                           С размаху
Отбивается он.
                          Рядом пика свистит.
Слышен голос родной.
                                    Промелькнула папаха,
И галопом Семен на подмогу летит.
Снег в крови.
                          Раздорожье.
                                           И с яростью дикой
Двое скачут на них — но с коней кувырком:
Одного Ерофеев сбил острою пикой,
А другого — сам Кульнев широким клинком.

День кончался.
                           Дымилися дальние горы.
Спешась, вел Ерофеев коня в поводу.
По снегам на закат проскакали фланкеры.
Вражьи кони без всадников ржали на льду.

Кульнев встал над обрывом. Запомнил Давыдов
Навсегда этот час — после встречи в бою,
Как там Кульнев стоял и, волненья не выдав,
Чистил ельником верную шашку свою.

Хоть Давыдов недавнею схваткою бредил,
Кульнев слова не молвил, курил и молчал,
Не хотел вспоминать о минувшей победе,—
Потому что он завтрашним боем дышал…

Ранним утром пришло предписание штаба.
Кульнев сразу проснулся.
                                   «В дорогу, Семен!»
Целый день на рысях.
                                   Вот подъехали к Або.
Замок древний в горах, и в снегу бастион.

А внизу, за фиордом, на снежном просторе
Солнце в желтом дыму, словно пламя костра,
И гранитная цепь — всё замерзшее море,
Где когда-то ходили гальоты Петра.

Кульнев щурился. Кони бежали по склону.
Ветер гнал облака в догорающий день,
И какая-то птица, летя к бастиону,
Оставляла над полем косматую тень.

Вечерело уже. Тихим, медленным звоном
Встретил город. А Кульнев мечтал о другом.
Сколько лет отошло! Вместе с Багратионом
Вновь придется сегодня грустить о былом.

«Ты, наш славный отец, Александр Васильич,
Граф Суворов — в гробу… успокоился… спишь…
Вспомнишь вот о тебе — и слезы не осилишь,—
Как живой посейчас пред глазами стоишь…

Хоть мы были немолоды, звал ты нас „дети“,
Приучал ты нас исподволь к свисту свинца,
Ни в едином из пройденных десятилетий
Мы в кровавых боях не срамили отца».

Он растрогался. Трудные слезы мужские
По седым бакенбардам текли… Иногда
Есть такие часы и минуты такие,
Что в мгновенье охватишь былые года…

Спрыгнул в снег. Ерофеев снял с Кульнева бурку.
Чисто вычищен старый парадный мундир,
В белом доме — огни. Модный танец — мазурку
Музыканты ведут на немецкий манир.

В этом доме он встретится с Багратионом,
Здесь, быть может, узнает про новый приказ.
Входит в праздничный зал со спокойным поклоном…
Старый финн у окна продолжает рассказ,

Заглушаемый танцами, говором, скрипкой…
А рассказчик слегка обернулся, и вот
Вдруг навстречу пошел и встречает улыбкой,
И широкую руку он Кульневу жмет.

И немедля по залу разносится: «Кульнев!»
И не кончен мазурки последний прыжок,—
Всюду слышится шум раздвигаемых стульев,
Все к нему собираются в тесный кружок.

Руку Кульневу жмут. Благодарственным словом
Горожанин седой начинал свою речь:
«Будем помнить всегда, что в походе суровом
Вы учили солдат наши села беречь,

Что вы нам показали пример благородства,
Что от вас населенье не знало обид…»

Темноглазый, в мундире, украшенном просто,
Крепко сжавши темляк, в зале Кульнев стоит.

Он чуть сгорбился. Дальше шагнул. С генералом
Повстречался в дверях.
                                          Старой дружбы слова.
Вместе с Багратионом прошелся по залам.
Разговор с пустяков начинался сперва.

В темной комнате сели за низенький столик.
Отпустив адъютантов, остались вдвоем.
«Близок новый поход, и расскажет историк
Вновь о подвигах ваших в ряду боевом».

Вздрогнул Кульнев.
Немедля разостлана карта.
«В топографии смолоду слыл мастаком…» —
Он промолвил, прищурясь.
                                         А крылья штандарта
Отмечали завещанный путь надо льдом.