Константин Ваншенкин - Музыка из окна

Сказка?.. Лес. Трясина
Торфяных болот.
У отца — три сына,
Им продолжить род.

Гнилью пахнет тина.
Выпь кричит порой.
Старший был детина
Умный. И второй.

От родного тына
Смотрят в полумрак.
Младший был детина
Тоже не дурак.

Славные ребята.
Стоя у ворот,
Слушают три брата
Лебединый лет.

…Выхлопы бензина.
Фронтовая пыль.
Сгинули три сына.
Вот какая быль.

Пацан, подняв чинарик с полу,
Себе махрою губы жег,
Поскольку бил мужскую школу
И женскую всеобщий шок.

Десятиклассница какая!
И вышла за военрука,
К тому бесстрашно привыкая,
Что у него одна рука.

Никто не ждал такого хода.
Ведь всем казалось, что он стар.
Он старше был — но на три года,
А тут и вовсе вровень стал.

И утром, только от подушки,
В знобящий сизый холодок,
Он умывался из кадушки,
Сломав молоденький ледок.

Заря горела за рекою.
А он с приливом новых сил
Дрова колол одной рукою,
Грудного первенца носил.

…Когда учил юнцов задетых
Войны классическим азам,
Что ждут в окопах и кюветах,
Никто сказать не мог:— А сам?..

Выстиранное белье,
Шаровары, гимнастерка…
Одевались без восторга:
Мокрое, хоть и свое.

Отжимали, а потом
На себе же высыхало,
За пределами привала,
На пути привычном том.

При ускоренной ходьбе,
В ту страду нечеловечью,
Как над вытопленной печью
Сохло старое х/б.

Нутряной какой-то жар,
Откликающийся живо,
Чем свой уровень держал?
До сих пор непостижимо!

Говорят, что лошади умны.
Но смотри: хозяина убили,
И убивший в тот же миг войны
Сел в седло средь грохота и пыли.

Женщины выходят за порог,
В отдаленный вдумываясь топот…
Ну, а он ей в зубы сахарок,
Как ему подсказывает опыт.

Может быть, действительно умна,
Или нрав на лакомое падок,
Но, блистая выучкой, она
Слушается рук его и пяток.

Девчонки в бязевых кальсонах,
А сверху в стеганых штанах,
Лежат вповалку в позах сонных
Иль пребывают в сладких снах.

Тая устойчиво обиду,
В тисках условностей зажат,
Порой обнимет их для виду
Один-единственный сержант.

Те тоже чувствуют утрату —
Таких во взводе большинство,—
Как сестры, что привыкли к брату,
И не стесняются его.

Стоял он в трусах,
Могуч, одноног,
Как гриб, что в лесах
Возрос, одинок.

Из дальних годов
Смотрел он на нас.
— Да ты не готов!..
— Оденусь сейчас…

Держась за косяк —
Нога-то одна,—
Вмиг, так или сяк,
Он был у окна.

А там кителек
В наградах уже…
За ним — фитилек
Дрожит в блиндаже.

Деревня горит,
Дорога в пыли…
— Ну, что ж,— говорит,
Пожалуй, пошли?

Несложный процесс,—
Сказал не шутя,—
Приладить протез.
Была бы культя.

Что такое трусость?
Только не спеши.
Трусость — это узость
Взгляда и души.

Неуменье выдать
Все, чем ты ботат.
Неспособность видеть
Дальний результат.

«Под конвоем,
Без погон, без ремня.
Бабы воем
Провожали меня,
Аж по коже
Этим криком скребя…»

А за что же
Повели-то тебя?..

«А за то, что
Рваться в бой не пылал.
Того кошта
Для себя не желал.

Вдаль взгляну я —
Стану белый как мел.
И в штрафную
Потому загремел.

После, помню,
У леска залегли.
Встал — и комья
Вверх летящей земли.

Вдруг — в санбате.
— Друг, ботинок стяни.—
Голос бати:
— Да ты, брат, без ступни!..

Снится сито
Тех особых атак.
Кровью смыто,
Все законно, все так.

В общем, тоже
Там война как война.
Вот… И все же
Не избыта вина».

Крик «ура!» или «за мной!» —
И окончен путь земной.

Но опять — сиянье дня.
Построенье. Толкотня.

Пионеры. Военком
С поролоновым венком.

И нечаянный укол:
Процедура? Протокол?..

Передал по колонне, чтоб люди чуть-чуть потерпели:
Скоро будет привал, и совсем уже близко до цели…

Передал по эфиру: активных штыков — курам на
смех.
Шесть отбили атак и стоять собираемся насмерть…

Передал по наследству позднее родившимся внукам
Верность, нежность и склонность к гуманитарным
наукам…

Мне мать, покуда был я на войне,
Костюмчик довоенный сохранила,—
Еще прилично выглядел вполне,
Лишь пятнышком на лацкане чернила.

Но, мама, ты, признаться, не права,
Смотри, каким я сделался в разлуке:
Короткие, по локоть, рукава
И куцые, по щиколотку, брюки.

Я в нем смешон, я попросту нелеп.
И не привыкну, даже понемножку.
Могла давно сменять его на хлеб
Или по крайней мере на картошку.

Безусловно, это был учитель,
А вокруг — его ученики.
Он вставал, войны привычный житель,
Смахивал травинку со щеки.

Ясным днем и на рассвете сером,
До конца запомнившийся мне,
Он других учил своим примером,
Как всегда бывало на войне.

Он учил отчаянных, отпетых
Смертным ветром,
Стреляных юнцов.
Никому не ставящий отметок,
Тоже молодой в конце концов.

Для важных дел,
Что не видны,
Пришел в отдел
В конце войны.

Пришел в КБ
Его рычаг —
Еще в х/б
И в кирзачах.

Башкой силен,
В работе злой,
Оставил он
Культурный слой

И в кабинете,
И в толпе.
И на планете,
И т. п.

Мальчики с той подлодки.
Хмурые моряки.
Жесткие подбородки,
Острые кадыки.

Но уже свет проплешин
Видите, замерев.
Каждый еще увешан
Знаками ВМФ.

Удары бывают,
Что память загубишь…
— Любовь забывают?
— Любовь не забудешь.

Мозги забивают
И чувствуют бодрость…
— А зло забывают?
— И трусость, и подлость

Труды затевают,
Друзей навещают…
— Добро забывают?
— Добро не прощают.

С неба осыпался звук самолета —
За горизонтом стихающий зов.
Так осыпается вниз позолота
Старых церквей и осенних лесов.

Две-три чешуйки осталось, не боле,
Воспоминаньем о прежней поре.
Видно сквозь ветви пустынное поле,
Капли дождя на холодной коре.

Это случается даже с богами,
Что временами приходят сюда.
Всех их вперед выносили ногами,
А ведь считалось: они навсегда.

Маленький этот поселок,
Замкнутая среда.
Грозного мира осколок,
Как-то попавший сюда.

Ни огонька за рекою.
Впрочем, отсутствует мост.
Господи, все под рукою:
Школа, работа, погост.