Дмитрий Волчек - Говорящий тюльпан

«кочан зайчонок ест»
на полунощном пире
там магниевый днепрогэс
луна в гвадалквивире

там баба сеяла овес
в пучине маскарада
пустили поезд под откос
под грохот канонады

«откройся маска» — «не скажу
волшебного словечка»
проходит заяц по ножу
к скрипучему крылечку

и видит серый: нет крыльца
лишь степь без краю и конца

три года прошло
или может четыре
три с половиной
нет уже ни стола того ни кровати
ни торшера поддельная бронза
шелковый шар

они так хотели друг друга
умерли разошлись

спой песню солдат
о полночной казарме
шепоты шорохи смех
фыркнула спичка погасла
сладко спать в мускулистых объятьях
пока не сыграли побудку

стой у фасада смотри
проходят фарцовщики панки
мать из липецка к сёме
меерзону приехала
клюква в лукошке

чем дальше в лес
сворачивается ветшает зрение

куда зачем
зачем куда
предъявите пропуск

вот там в полумраке
распахнута на подушке
освежеванная ядовитая книга
николая гоголя? джона апдайка? ихара сайкаку?
нет ничего не вижу

то льдины колкий луч то исповедь танцора
не скоро двинется покатится не скоро
семейный поплавок держи его держи
тут дрогнули ножи

несчастье строгое неверностью пленяет
все вышито вовек не полиняет
а сборки вытачки ужо не снизойдут
до чтения минут

томительный мотив ему приснился косо
в могилу утлую скользят скользят колеса
мольбы молитвы костыли
ничуть не помогли

там нет свободных мест и пассажир выходит
сжимая ствол в руке велосипедный шквал
пизда пизда смятенье душу сводит
он здесь бывал

он здесь бывал еще младенцем хладным
цвела вокруг летейская волна
и наплывала облаком отрадным
весна

и тонкой ветошной промозглой колыбелью
ему покажется несносный сквер
где сорок лет назад грачи свистели
на греческий манер

текут часы и крякает скворец
молчи пустынник — где твоя обнова?
не радует расчерченное слово
оброс литотами мертвец

наутро вновь загомонит трава
тревожное разлезется заклятье
петух овраг изношенное платье
се гобелена сытая канва

так поезд под откос
шаги страстей невнятны
за речкой молодуха голосит
погиб ребеночек и тень его висит
зеленые разбрызгивая пятна

теперь о листьях
листья волнуются раз
одурманенный водкой
снотворным «говорила
вместе нельзя принимать
что же» залезли на крышу
собрание злых бесед
прах из котомки фрейдиста
куда ты любишь кончать?
в тебя — отвечает
теперь о шахматах
мы словно пешки кавафис
писал доклад для съезда
получилась поэма «бледный огонь»
спишь будто и не со мною
будто бы видишь другую
другого
беса за энным плечом

в руинах непокорного гензухтен
лежал как обруч господин
и руки вымазаны пудрой
и белое лицо

нарядом свадебным недаром
на «ужас» «сажу» переняв
с нераспакованным товаром
да на конклав

хотел надеть парик приладить мушку

глядишь —
склерозом схваченные пальцы
дрожат как мышь

осенняя

дрожат как полевая
дрожат как зайчик у ворот
что соловья поймал сгорая
и жмет его и жмет

сатанократии застенчивые цепи
чуть различим ход тачки бесовской
но может быть и в скандинавских фьордах
расплеснутая обмирает ткань

и может там всего быстрее пули
и может будет веселей кататься
и может там закроются глаза
глаза закроются покатятся минуты
и губы высвистят: ах эти фьорды фьорды

curriculum vitae двойная спираль
поникли родные осины
и бьется в обновах рычащий китай
и челюстью машет ослиной

твои риббентроп золотые плоды
на скатерти вмиг отыскали
и вольно наядам дремать у воды
в двойной полнозвучной спирали

не ты ли полифем трубою
над морем мрачным повертел?
я б и сегодня был с тобою
когда бы вправду захотел

как ключник петр непреклонным
подветренный слагая гимн
многозначительным канонам
шестиголовых братьев гримм

в мертвецкую! и собакевич встал
под звон критической медузы
теперь бы кость или металл
загнать в сияющие лузы
но девушке хвостатой невдомек
что плоть разумная синеет
кремль рушится и даже уголек
в лачуге мусорщика тлеет

отчего немилость некстати
это нестойкое чувство
втихаря лихорадкой вселилось
так вплетаются бесы
инкубы или суккубы
в полотняную печень
в заливистый позвонок
в плеть-язык

было — не было
не ромашка не лютик позорный
прозорливый словно перо
вот холодные вишни
рано утром на даче
вчерашний знакомый
спросонья роняет на пол
укатились засохли

вот и дверь перекошена петли
сиро скрипят занавеска
выгорая истлела нет ее
здесь он лежал на кушетке
вокруг теперь подорожник
иван-чай осока
выросли семена в коробках
стручки под землей
проснулся зевнул слез с постели
закурил много пили вчера
вишни ел жажда мучает юность
уходя не оставил
ни адреса ни телефона
но обернулся все же
за калиткой
по-крестьянски ладонью махнул

в этом краю офицерских услад
буду ходить на парады
как отсосавший в сортире солдат
с остановившимся взглядом

буду армейские фильмы смотреть
в горестной будке казенной
утлою койкой до утра скрипеть
страстью сырой ослепленный

дабы истошный вот этот скрип-скрип
шорох постыдного сора
рыбкой губастой надежно прилип
к ангелов ясному хору

о пташка бедная! лишь у неслоговое
озябший разговор пронзит
и ненадежное слепое
сердечко затрещит

вотще на легкие частицы
рассеется — но гордо вновь
аорта бьется пульс стучится
проистекает кровь

«вырастет в саду грибочек»
череп нежно возвестил
«исповедаться не хочешь?»
отвечаю: нету сил

обездоленная марфа
у промозглого окна
но и это только арфа
но и это лишь зурна

такой болезненной осокой не случалось
порезать палец мрамор мрамор кровь
пристанционный вальс и коржики вспухают
почти бульдог синюшное стекло

французский паспорт перелетной рыбой
скользит в неприбранном купе
а за окном полярное сиянье
скупые пастбища пустые закрома