Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения

Над волнистой грядою восточного склона,
Снисходительно миру улыбку даря,
Появляется, глядя лениво и сонно,
В диадеме туманов восходит заря.

И туманы ползут по скалистым отрогам,
Безнадежно печален пологий откос,—
Словно холмик могильный в убранстве убогом
Погребальных букетов да искренних слез.

И с трудом в пелене пробивается мутной
Солнца луч, озаряя молочную даль,
И в клубящейся дымке виднеется смутно,
Как в сережке алмаз сквозь густую вуаль.

Чуть заметно студеного ветра порывы
В апельсиновых рощах листву теребят,
Ветви их без цветов поникают стыдливо,
Вдовьи слезы их влажную землю кропят.

На трепещущих листьях снежок не искрится,
Льдом вовек не покроется горный хребет:
В нашем крае зима — разбитная девица —
На зеленой листве оставляет свой след.

Занимается утро, и с каждой минутой
Ускоряют туманы неспешный подъем:
Поредев, к небесам устремляются круто,
Открывая долину во весь окоем.

Поднимается занавес; явится скоро
Декораций величественных торжество:
Все по замыслу мудрого антрепренера,
Как предписано гордым искусством его.

А в лесу увертюру начнет вдохновенно
Птичий хор, и в ответ на ликующий глас
Отзовется долина, осветится сцена,
И великое действо начнется сейчас.

В тот сумеречный час, предшествующий ночи,
Когда смежаешь ты блистательные очи,
И, руки уронив, склонив на грудь главу,
Внимаешь молча мне, и грезишь наяву,—
Давнишнею тоской душа твоя стеснится.
Что вспомнилось тебе? Минувшего гробница
Зачем разорена бестрепетной рукой,
Унесшей в миг один и счастье, и покой?
Прекрасный ли цветок иль просто шип колючий
На память привели какой-то давний случай?
Что предстает тебе? Что увидала ты?
Из дланей господа, из адской черноты
Является к тебе загробное виденье?
Что чувствуешь тогда? Раскаянье? Томленье?
Приятную печаль иль нестерпимый стыд?
Когда у алтаря одна свеча горит,
Как жадно ищет взор в тревоге и смятенье
Не смертных, милых нам, — бессмертные их тени,
Страх удесятерен и тьмой, и тишиной,—
Но озарит свеча господень крест честной,
И пусть один алтарь чуть виден в божьем храме —
Смирит смятенный дух представшее пред нами,
Колени преклони, молящийся готов
К Всевышнему воззвать потоком жарких слов.
Примеру этому, мой ангел, воспоследуй:
Взор к свету обрати — и насладись победой,
Вмиг прошлое уйдет в немыслимую тьму,
В грядущее гляди и доверяй — ему!

В божий храм она вошла несмело,
Церковь в этот час была пуста,
Перед ликом Господа-Христа
Свечка одинокая горела.

Взор потупя в тягостном волненье,
Задрожав, как полотно бела,
Гибко опустилась на колени
И творить молитву начала.

Хоть была совершена ошибка,
Но распятье — якорь в море бед,
Это — правый путь в трясине зыбкой,
Это — сила, упованье, свет.

За кого к Христу она взывала?
Я не знаю. Быстро поднялась,
Снова опустила покрывало,
К чаше подошла, перекрестясь.

Лился свет, надежду подавая
Всем, кто безнадежно заплутал,
И слеза скатилась восковая
На потертый бронзовый шандал.

А она слезы не уронила.
Как свеча, ей вера сердце жгла.
Веру сберегла и сохранила…
Только вот заплакать не смогла.

Погляди, как, воздух прорезая,
Из долины в горы держат путь
Ласточки. Стремительная стая
В кронах пальм присядет отдохнуть.
Ночь свою завесу опустила.
Вслед за ними, уходя в зенит,
Мысль моя печальная летит
К небесам, и прочь с земли постылой!

Воедино в поднебесье слиты
Отрочества робкая мечта,
Явь любви и сон полузабытый…
Ты — царица этого скита.
Как цветок диковинно-прекрасный,
Скрытый в чаще темною листвой,
Видится мне лик небесный твой —
Лик любви безбурной, чистой, ясной.

Чтобы знала ты, как дни угрюмы
И как ночи горести полны,
В этот скит мои несутся думы,
Муками души порождены.
Пусть они, уснувшей птицы тише,
Вдруг коснутся твоего чела,
Чтобы еле слышно ты прочла
В книге страсти первое двустишье.

Пусть они, мечте моей послушны,
Скажут, что в душе, на самом дне,
Сберегаю образ твой воздушный —
Это все, что здесь осталось мне.
Пусть расскажут: звезды упованья
В беспросветном сумраке зажглись…
Ласточки стрелой уходят ввысь,—
Им вдогонку шлю свое посланье.

Лелея аромат природный,
Омывшись влагой первых рос,
Цветок на почве плодородной
По воле господа возрос.

Но некий червь — урод тлетворный,
Чья колыбель — зловонный ил,
Подполз — и с ласкою притворной
Лилейный стебелек обвил.

Впился, высасывая соки,
Точил, терзал, глодал и грыз…
И венчик, некогда высокий,
Поник, понуро глядя вниз.

И смертный час красавцу пробил:
Он долу голову склонил…
Цветку я сердце уподобил
И ревность — с тем червем сравнил.

Ночь угрюма, ночь темна,
Как страданье, молчалива.
В поднебесье сиротливо
Звездочка горит одна.

В чаще — мрак и тишина;
Ветра песенкой плаксивой,
Эхом грустного мотива
Убаюкана она.

Ночь глушит воспоминанье,
Страхи за собой ведет.
Грусть. Уныние. Молчанье.

Но в душе не оживет
Славой ставшее страданье,
В жизнь из смерти переход.

Рассвет… Восход… И солнцу далёко до зенита,
Душа томится сладко, ликуя и грустя,—
Цветок полурасцветший, бутон полураскрытый,
Не женщина покуда, хотя уж не дитя.

Резва и угловата; робка и шаловлива,
В движенье каждом спорят смущенье и задор,
Как девушка, надменна, как девочка, стыдлива,
Читает катехизис и стихотворный вздор.

Как грудь ее трепещет, когда окончен танец:
То ль запыхалась в вальсе, то ль им опьянена,
Не вдруг поймешь, заметив дрожащих уст багрянец,
То ль просит поцелуя, то ль молится она?

Она целует куклу, разряженную ярко,
И смотрит на кузена: хоть брат, да не родной,
Когда ж стрелою мчится вдоль по аллее парка,
Не ангельские ль крылья раскрылись за спиной?

Всенепременно бросит, вбегая из гостиной,
Взгляд в зеркало — пристрастный и мимолетный взгляд,
В постели лежа, будет листать роман старинный,
Где вечного глагола спряжение твердят.

И в спальне, в изголовье девической кровати,
Стоит кроватка куклы. Хозяйка в забытьи
Лепечет чье-то имя и тексты хрестоматий,
Безгрешно выдавая все помыслы свои.

Когда на бале скрипки настраивают тихо,
Расхохотаться хочет, но держит светский тон.
Пусть огорчает бонна — обрадует портниха,
Жеслена уважает, но ближе ей Дазон.

Из всех житейских тягот — пока одно: ученье,
Но в нем отраду сыщет, учителю послав
Нежнейшую улыбку, пока в сугубом рвенье
Придумывает фразу, где встретится «to love».

Случается порою: стоит в оцепененье,
Грудь охватив петлею переплетенных рук,
Как будто ей предстало небесное виденье,
Пытается утишить смятенный сердца стук.

Но если в ту минуту безумными словами
Расскажешь ей о страсти, которой ослеплен,—
Жестоко посмеется, пожалуется маме,
Рассердится взаправду, потом прогонит вон.

Божественно прекрасна чертой своей любою,
Глубоко тайна скрыта и не изъяснена:
Ты женщину в ней ищешь — ребенок пред тобою,
Ты с нею как с ребенком — но женщина она!