Автор неизвестен - Японские пятистишия

Целый день толку я белый рис.
Грубы стали руки у меня.
Хорошо бы, если б в эту ночь
Молодой хозяин мой пришел,
Тронул их и пожалел меня!

Как на поле здесь, в Санацура.
У холма я сею нынче просо
Вижу, лошадь милого пришла.
Потянулась к просу, ест… Ну что ж,
Все равно ее не прогоню!

Ах, одежды белотканой рукава
В изголовье положу-ка я себе!..[16]
Вижу, едут из Курага рыбаки,
Возвращаются к себе домой,
Не вставайте, волны, на пути!

У Цукуба, у горы,
Рано еще снегу выпадать.
Что это белеет там, вдали?
Верно, расстелила полотно
Для просушки милая моя.

В дальней стороне Сакитама,
Где стоят в заливе корабли,
Ветер злой,
Канаты рвутся там…
Только б не пришлось расстаться нам.

Вот из здешних мест, из Синану,
Из соседней речки Тикума,
Камешек простой;
Наступишь ты ногой
Для меня он станет яшмой дорогой!

Здесь, в стране у нас, в Асигара,
Возле горных склонов Хаконэ,
Просо мы посеяли с тобой.
Вот уж и колосья налились,
Странно, что не вместе мы теперь!

Нежный померанцевый цветок,
Что расцвел в селении моем,
Притянул к себе, хотел сорвать,
Но оставил, не сорвал его
Был уж очень молод тот цветок!

Ведь еще вчера я ночью с милой был,
А мне кажется, что этот миг далек,
Словно журавли,
Что в небесах летят,
Прикасаясь к белым облакам…

Как жемчужная трава,
Что растет на диком берегу,
Клонится к земле,
Так, склонясь, наверно, спишь одна,
Не дождавшись друга своего…

Простую женщину из Адзума-страны,
Что для тебя в саду своем растила,
Срезала коноплю, сушила,
Стелила для тебя и так тебя любила,
Заботясь о тебе, — не забывай!..

Когда в стражи я из дома уходил,
Было рано, чуть забрезжила заря…
У ворот моя жена стояла…
Все не знала, как теперь ей быть,
Все боялась мои руки отпустить.

Милую жену покинул я,
Бросил я ее в селении чужом,
Тяжко мне,
И глаз не отвести!
Все глядел, пока вдали не скрылся дом…

Те ворота, где стоит жена
У горы Цукуба, — скроют облака,
Но пока я различаю
Милый дом
Буду я махать ей рукавом!..

Где горы Цукуба виден пик,
Только ли орла там слышен крик?
Это плачу я!..
Так вечно мне рыдать,
Если нам друг друга не видать!

Здесь тебя оставить и уйти
Жалко сердцу, милая моя…
Хорошо бы
Нет другой мечты,
Чтоб у лука тетивою стала ты!

Проводив тебя, остаться здесь,
Все равно что погубить себя!..
Хорошо бы
Обратиться в этот лук,
Чтобы вместе быть с тобою, милый друг!

И когда расстались мы
На берегу,
На который в белой пене шла волна.
Безнадежно тяжко стало мне,
В сотый раз машу я рукавом…

Словно стаи уток улетали,
Отправлялись мы в далекий путь.
Опечаленное сердце милой,
Что со мной прощалась в этом шуме,
До сих пор я не могу забыть.

…И когда, в страну восточную придя,
Взглянешь, как у берега катится волна,
Сразу загрустишь
О деве молодой,
Что сюда ходила часто за водой…

Вздымается волна из белых облаков,
Как в дальнем море, средь небесной вышины
И вижу я
Скрывается, плывя
В лесу полночных звезд, ладья луны.

В горах осенних — клен такой прекрасный,
Густа листва ветвей — дороги не найти!..
Где ты блуждаешь там?
Ищу тебя напрасно:
Мне неизвестны горные пути…

Опали листья алые у клена,
И с веткой яшмовой передо мной гонец.[21]
Взглянул я на него
И снова вспомнил
Те дни, когда я был еще с тобой!..

Когда увидел я течение реки,
Что унесла тебя навек от нас,
Прекрасное дитя,
Такой еще тоски
Не знала никогда моя душа!

В те дни, когда еще была ты с нами
Дитя из Оцу, и встречались мы,
Я мимо проходил,
Тебя не замечая,
И как теперь об этом я скорблю!

У вороного моего коня
Так бег ретив, что сразу миновали
Места, где милая моя живет…
Как в небе облака
Они далеки стали!

Несущиеся вихрем листья клена среди осенних Гор.
Хотя б на миг единый
Не падайте, скрывая все от глаз.
Чтоб мог увидеть я
Еще раз дом любимой!

Там, в Ивами,
Возле гор Такацуну,
Меж деревьями густыми, вдалеке,
Видела ли милая моя,
Как махал я ей, прощаясь, рукавом?

По дороге, где иду,
На склонах гор
Тихо-тихо шелестит бамбук…
Но в разлуке с милою женой
Тяжело на сердце у меня!..

Луна осенняя, что нас видала вместе,
Мир озаряет вновь, взойдя на небосвод,
А милая моя,
Что любовалась ею,
Все дальше от меня за годом год!..

Где горы Хикитэ,
Где путь лежит в Фусума,
Оставил навсегда я милую жену.
И вот, когда иду тропою горной,
Мне кажется — и сам я не живу!

Ах, сколько ни гляжу, не наглядеться мне!
Прекрасны воды рек, что в Ёсино[22] струятся.
Конца им нет…
И так же — без конца
К ним буду приходить и любоваться.

В прославленной стране
В Инами
На взморье поднялась огромная волна,
И встала в тысячу рядов она,
От взора спрятав острова Ямато!

От ветра свежего, что с берега подул,
У мыса дальнего Нусима, с гор Авадзи.
Мой шнур, что милою завязан был,
Как будто к ней стремясь,
По ветру заметался…

На полях, что лежат предо мною,
Я вижу, как блики сверкают
Восходящего солнца,
А назад оглянулся
Удаляется месяц за горы…

Тиха морская гладь
У берегов Кэй…
Как срезанные травы гомо,[23]
Разбросанные плавают вдали
Челны рыбацкие на взморье.

Нет никаких известий о тебе,
В морской дали не видно островка,
И средь равнины вод,
Качаясь на волне,
Лишь белоснежные восходят облака…

Возможно ль, что меня, кому средь гор Камо
Навеки скалы станут изголовьем,
Все время ждет с надеждой и любовью,
Не зная ни о чем,
Любимая моя?

Огни для ловли рыб
В открытом море,
Что на равнине вод сверкают вдалеке,
Огни далекие вы разожгите ярче,
Чтоб острова Ямато видеть мне!

На миг один, короткий, как рога
Оленей молодых, что бродят в поле летом,
На краткий миг — и то
Могу ли позабыть
О чувствах милой девы этой?

Яшмовых одежд[24] стих легкий шорох.
О, какой тоскою полон я,
Не сказав любимой,
Что осталась дома,
Ласкового слова, уходя…

Когда из бухты Таго на простор
Я выйду и взгляну перед собой,
Сверкая белизной,
Предстанет в вышине
Вершина Фудзи в ослепительном снегу.

На острове этом Карани,
Где срезают жемчужные травы морские,
Если был бы бакланом,
Что живет здесь, у моря,
Я не думал бы столько, наверно, о доме!

Когда к островам
Довелось мне причалить.
Как завидовал я
Кораблям из Куману,[26]
Плывущим в Ямато!

Вот в Кацусика, в этой стране,
В этой бухте Мама,
Верно, здесь, наклонившись,
Срезала жемчужные травы морские
Тэкона… Все о ней нынче думаю я.

Я не могу найти цветов расцветшей сливы,
Что другу мне хотелось показать;
Здесь выпал снег,
И я узнать не в силах,
Где сливы цвет, где снега белизна…

Когда ночь наступает,
Ночь, как черные ягоды тута,
Там, на отмели чистой,
Близ деревьев хисаки,
Часто плачут тидори…

В этом Ёсино дивном,
Здесь, в горах Кисаяма,
На верхушках высоких зеленых деревьев
Что за шум подымают
Своим щебетом птицы?!

В этой бухте Вака,
Лишь нахлынет прилив,
Вмиг скрывается отмель,
И тогда в камыши
Журавли улетают, крича…

Я в весеннее поле пошел за цветами.
Мне хотелось собрать там фиалок душистых.
И оно показалось
Так дорого сердцу,
Что всю ночь там провел средь цветов, до рассвета!

Меня ты любила
На память об этом
Цветы нежных фудзи, что льются волною,
Ты тогда посадила у нашего дома,
А теперь — полюбуйся их полным расцветом!

Там, где остров на взморье,
У брегов каменистых,
Поднялись над водою жемчужные травы морские…
И когда наступает прилив и от глаз их скрывает.
Как о них я тогда безутешно тоскую!

На острове Абэ
У скал, где бакланы,
Бегут беспрестанно вдоль берега волны,
И я эти дни беспрестанно тоскую,
Исполненный думой о далеком Ямато!

Там, где птицы мисаго,[27]
В изгибах прибрежных
Зеленые травы «скажи-свое-имя»,[28]
И ты их послушай, скажи свое имя!
Пусть даже родители знают об этом!

Там, где Асука воды,[29]
Не покинет вдруг заводь
Туман, разостлавшийся легкою дымкой,
Не такой я любовью люблю,
Чтобы быстро прошла…

Итак, друзья, скорей в страну Ямато.[31]
Туда, где сосны ждут на берегу!
В заливе Мицу,
Где я жил когда-то,
О нас, наверно, память берегут!

Приснился мне цветок душистой сливы,
И мне сказал доверчиво во сне:
Считаюсь я цветком
Столичным и красивым,
Так дай же плавать мне в вине![32]

Когда бы в облаках я мог парить,[33]
Как в небесах парят свободно птицы?..
О, если б крылья мне,
Чтоб друга проводить
К далеким берегам моей столицы!

Ах, неприступным, вечным, как скала,
Хотелось бы мне в жизни этой быть!
Но тщетно все.
Жизнь эта такова,
Что бег ее нельзя остановить!

Отважным мужем ведь родился я,
Ужель настал конец короткого пути
Без славы,
Что могла из уст в уста,
Из года в год, из века в век идти?!

Для чего нам серебро,
Золото, каменья эти?
Все — ничтожно.
Всех сокровищ
Драгоценней сердцу дети!

Много платьев у ребенка богача,
Их вовек ему не износить,
У богатых в сундуках
Добро гниет,
Пропадает драгоценный шелк!

А у бедного — простого платья нет,
Даже нечего ему порой надеть.
Так живем…
И лишь горюешь ты,
Ничего не в силах изменить!

Грустна моя дорога на земле,
В слезах и горе я бреду по свету.
Что делать?
Улететь я не могу,
Не птица я, увы, и крыльев нету!

Ныне сердцу моему
Не утешиться ничем!
Словно птица, что кричит,
Скрывшись в белых облаках,
Громко, в голос плачу я!

Без надежды день за днем,
Только в муках я живу
И хочу покинуть мир.
Но напрасны думы те
Дети преграждают путь.

Словно пена на воде,
Жизнь мгновенна и хрупка,
И живу я, лишь молясь:
О, когда б она была
Длинной, прочной, что канат!

Когда большими хлопьями на землю
Снег, словно пена белая, летит
И нет конца ему,
Всегда в минуты эти
Столицу Нара вспоминаю я![35]

Даже скалы
В Хаято, средь быстрых потоков,
Красотой не сравнятся
С водопадами Ёсино,
Где играют форели!

Траву «позабудь»
Я на шнур свой подвешу,
Чтоб о старом селенье
У горы Кагуяма
Позабыть навсегда!

Как журавль в тростниках
В бухте той Кусакаэ
Бродит в поисках пищи,
Так и я… Как мне трудно!
Как трудно без друга!

Вот и время пришло[36]
Миг домой возвращаться…
Но в далекой столице
Чей мне будет рукав
Изголовьем душистым?

Изголовье из рук,
Что лежали на шелковой ткани
И всегда обнимали любимую нежно.
Ах, навряд ли еще человека я встречу,
Для кого они будут служить изголовьем!

В покинутом доме,
В далекой столице,
Когда в одиночестве спать мне придется,
О, тяжко мне будет, намного труднее,
Чем было в моем одиноком скитанье!

В том саду, что вдвоем
Мы сажали когда-то
С любимою вместе,
Поднялись так высоко,
Разветвились деревья!

Не белой ли сливы цветы
У холма моего расцветали,
И теперь все кругом в белоснежном цвету?
Или это оставшийся снег
Показался мне нынче цветами?

О пустых вещах
Бесполезно размышлять.
Лучше чарку взять
Хоть неважного вина
И бездумно пить до дна.

Лишь бы на земле[37]
Было счастье суждено!
А в иных мирах
Птицей или мошкой стать
Право, все равно!

Суемудрых не люблю,
Пользы нет от них ничуть!
Лучше с пьяницей побудь:
Он, хотя бы во хмелю,
Может искренне всплакнуть.

Чем никчемно, так, как я,
Человеком в мире жить,
Чашей для вина
Я хотел бы лучше стать,
Чтоб вино в себя впитать!

Чем так мне жить, страдая и любя,
Чем мне терпеть тоску и эту муку,
Пусть стал бы яшмой я,
Чтоб милая моя
Со мной осталась бы, украсив яшмой руку!

Пусть жалок раб в селении глухом,
Далеком от тебя, как своды неба эти!..
Но если женщина небес грустит о нем,
Я вижу в этом знак,
Что стоит жить на свете!

Когда ты спросишь, как теперь я сплю
Ночами долгими один, — одно отвечу:
Да, полон я тоски
О той, кого люблю,
Кого я больше никогда не встречу!

Померанцы, что цветут передо мною,
Возле дома, среди множества ветвей,
Как хотел бы
Ночью с ясною луною
Показать возлюбленной моей!

Пусть бы ты полюбовалась ими,
А потом могла бы и кукушка петь…
Ведь, в цвету раскрывшись, померанцы
Из-за песни громкой понапрасну
Могут слишком рано облететь!

Если б знал я, где лежит тот путь,
По которому ты от меня уйдешь,
Я заранее
Заставы бы воздвиг,
Чтобы только удержать тебя!

Когда ночами, полные печали,
Слышны у моря крики журавлей
И дымкою туман
Плывет в морские дали,
Тоскую я о родине моей!

Ужель, придя к любимому порогу,
Тебя не увидав,
Покинуть вновь твой дом,
Пройдя с мученьем и трудом
Такую дальнюю дорогу!

Цветы душистых слив, что опадают
Во множестве весной
В моем саду,
Как будто в небеса сперва взлетают
И наземь падают, как белый снег…

О, только так на свете и бывает,
Уж таковы обычаи земли!
А я и ты
Надеялись и ждали,
Как будто впереди у нас века!

Когда, подняв свой взор к высоким небесам,
Я вижу этот месяц молодой,
Встает передо мной изогнутая бровь
Той, с кем один лишь раз
Мне встретиться пришлось!

Сегодня на рассвете раннем
Осенний ветер холодом дохнул.
И близится пора,
Когда наш дальний странник —
Гусь дикий — с криком улетит.

Показавшаяся нам
Туча белая, плыви,
Затяни небесный свод
И пролейся здесь дождем,
Чтоб утешить нам сердца!

Мне в одиночестве
Внимать тебе печально.
Кукушка, я тебя прошу,
Лети туда, на склоны гор Ниу,
II песню спой ему в краю том дальнем!

О, слышен ли, как раньше, аромат
Цветов татибана,[39] что распустились здесь?
Наверно, от дождя,
Что нынче ночью лил,
Когда кукушка пела, он исчез…

От еле уловимой дрожи крыльев
Кукушки, распевающей средь лета,
Цветы осыпались…
Как видно, час расцвета
Уже прошел для вас, цветы лиловых фудзи!

Всегда перед зарей — прислушаться лишь надо
Осеннею порой,
Едва забрезжит день,
Здесь, сотрясая гор простертые громады,
Рыдает горько в одиночестве олень.

Взглянул я вверх, на белизну снегов,
Что на мосту небесном засверкала.
Сорочий мост[40]
Для встречи звезд готов
И понял я, что ночь уже настала!

Говорят, что наступило время
Ласточкам весенним прилететь,
Гуси дикие,
О родине жалея,
С криком исчезают в облаках…

Как гуси дикие, что вольной чередой
Несутся с криком выше облаков,
Ты далека была…
Чтоб встретиться с тобой,
Как долго я блуждал, пока пришел!

Как будто отголоски дальней бури,
Что с цвета слив сорвала лепестки,
Так слухи о тебе…
И вот люблю я снова,
И счастлив я, и больше нет тоски!

Как только наступает вечер,
Я открываю дверь в свой дом
И жду любимую,
Что в снах мне говорила:
«К тебе я на свидание приду!»

Горы Мива!
Неужели скроетесь теперь навеки?
О, когда бы в небе этом
Облака имели сердце,
Разве скрыли б вас от взора?!

Когда б могла заранее я знать,
Что ждет тебя беда
Страшнее всех печалей,
Я завязала бы святой запрета знак,
Чтоб удержать на месте твой корабль!

Когда бы ты стал яшмой дорогой,
Я, на руки ее надев, не знала б муки,
Но в мире суетном
Ты только человек,
И удержать тебя мои бессильны руки…

Бывают думы, от которых в сердце
Как будто наплывают облака;
Так в час, когда туманов вешних дымка
Повсюду стелется,
Сильна любви тоска!

О, если сердце чистое такое,
Как в алтарях святые зеркала,
Ты милому однажды отдала,
Пусть люди после осуждают это,
Что будет значить для тебя молва?

Как плачущий журавль
Среди равнин Такэда,
Раскинувшихся предо мной вдали,
Не зная отдыха, все плачет о подруге,
Вот так же я тоскую о тебе!

О, любящее мое сердце,
Что думает: «Прекрасен ты!»
Оно — как воды быстрые реки:
Пускай плотины не дают бежать потокам,
Те все равно сметут помехи на пути!

Беспечно веселясь,
Давайте пить вино!
Ведь даже травам и деревьям
Весною — суждено цвести,
А осенью — опасть на землю!

Как плачущий журавль во мраке черной ночи
Лишь слышен крик его издалека,
Ужели также буду плакать я,
Лишь вести о тебе из стран далеких слыша
И больше никогда не видя здесь тебя?

И даже мелкий тот песок на побережье,
Где будешь много, много дней брести,
С моей тоскою может ли сравниться?
Ответ мне дай,
Страж островов морских![44]

Печалясь о тебе,
Страдая безысходно,
У Нарских гор
Под маленькой сосной
Стою, исполненная горем и тоской!

Ах, о моей любви
Ты не сказал ли людям?
Я видела во сне,
Что ларчик дорогой
Открыли — и оставили открытым…

Пускай цветы душистой белой сливы
Чудесною горой подымутся вокруг.
Но все равно
Как на тебя, любимый,
Я наглядеться не смогу на них!

Во сне я ныне увидала,
Что положила рядом с ложем
Бранный меч.[45]
О, что же та примета означала?
С тобой увидимся, мой друг!

В Сакура надо мной
Журавли в небесах пролетают, крича.
Верно, в бухте Аютигата
Ныне схлынул прилив с берегов.
Журавли надо мной пролетают, крича…

Все эти дни о нас
Шумит молва людская!
О, если б яшмой драгоценной ты была!
Я на руки б тогда надел тебя
И в одиночестве не тосковал бы ныне!

О, если б ты сказала мне, что любишь.
На самом деле вовсе не любя,
То знай, что боги рощ святых Микаса,[46]
Среди полей Ону
Твою раскрыли б ложь!

Взглянул я вверх.
Там, где небес равнина,
Я вижу — тонкий, светлый лук
Натянут и подвешен в небе,
Прекрасен будет мой полночный путь!

Корабль в Цукуси
Не пришел еще,
И все же, несмотря на это,
Заранее пришла ко мне печаль
О том, что ты далеко где-то…

О, волны взморья в белой пене
У берегов страны Исэ!
Когда б они цветами были
Собрал бы все
И в дар послал тебе!

Кристально дно морское
Тихой бухты,
Что блеском фудзи лепестков озарена:
И оттого водой покрытый камень
Блестит, как жемчуг дорогой!

Ночь, как черные ягоды тута,
Как будто сошла на землю:
Шкатулки бесценная крышка
Гора Футагами — закрыла
Луну, что спустилась за горы…

Нет, не надеюсь я
Жить вечно на земле,
Подобно облакам, что пребывают вечно
В прекрасном Ёсино,
Средь пиков Мифунэ…

Сказали мне, что человек пришел,
Вернувшийся недавно в дом родимый;
Услышала
Едва не умерла,
Подумав про себя: «Не ты ль пришел, любимый?»

Лучше было б вместе мне с тобой уйти,
Все равно держать один ответ.
Проводив тебя,
Хоть и осталась здесь,
Радости мне тоже больше нет!

В доме ночью близкие твои,
Верно, сном спокойным не уснут.
«Нынче, нынче ли?»
Все думают и ждут,
А тебя все нет, любимый мой!

Не спуская взора с зелени сосны,
Сосны «мацу» — это значит «ждать»,
Буду ждать тебя…
Скорей ко мне вернись!
О, пока не умерла я от тоски!

Лишь ради дня желанного, поверь,
Когда придешь ты,
Возвратясь домой,
Я остаюсь еще на свете жить,
Не забывай об этом никогда.

Я еще не стал
Ни прахом, ни землей,
И из-за меня, любимая моя,
Ты уже в волненье и тоске.
Вот она — любовь!

О тебе я в думах и тоске.
О, когда бы встретиться с тобой
Хоть на краткий миг!
Мне без твоих очей
Вряд ли суждено на свете жить!

Горы и заставы миновал,
Прежде чем явился я сюда.
О, тоска!
Когда надежды тщетны
Встретиться с любимою своей.

«О, как далека ты от меня!»
Думаю с тоскою я теперь.
Но в разлуке дальней все равно
Не изменится
Моя любовь!

Ты не думай, милая моя,
Что вдали я не могу любить.
Даже день один,
Одну лишь только ночь
Я без думы о тебе не в силах жить!

Новояшмовых годов[48]
Как бы долго ни тянулась нить.
Сколько бы в разлуке нам ни быть,
Все равно и думы даже нет,
Что неверной может быть любовь!

О, если только вовсе нет богов
На небе и земле,
О, только лишь тогда
Мне будет суждено судьбою умереть,
Не встретившись с тобой, любимая моя!

Как прибрежные птицы у бухты Муко
Прикрывают крылом молодого птенца,
Так берег ты меня…
И в разлуке с тобой,
Верно, мне суждено умереть от любви…

Если б только могла дорогая моя
В путь со мною уйти
На большом корабле,
Так хотелось бы плыть и лелеять ее,
Словно птицы птенца — прикрывая крылом!

Когда причалишь ты
У дальних берегов
И встанет пред тобой густой туман,[50]
Знай — это горький вздох, дошедший до тебя.
Чтоб рассказать о горести моей!

Едва придет осенняя пора,
Как снова мы увидимся с тобою.
Зачем же ты полна такой тоскою,
Что на пути моем
Встает густой туман?

На корабль поднялись мы
В Отомо, у Мицу,
И, отдавшись волнам, мы отплыли в дорогу.
На каких же теперь островах отдаленных
Суждено нам построить шалаши для ночлега?

Словно черные ягоды тута,
Ночь, должно быть, сменилась рассветом:
В бухте Яшмовой вижу,
Как, в поисках пищи,
Журавли пролетают, крича, надо мною.

Верно, бурными стали
У морского владыки
В белой пене шумящие волны на взморье,
Вижу — скрылись надолго за островом дальним
Молодые рыбачки…

В рассвета алый час,
Когда грустил о доме,
Вдруг возле мыса, где ладья плыла,
Раздался легкий всплеск весла…
О, эти юные рыбачки!

Пусть мой рукав,
Скользя по дну, в воде,
Промокнет весь… насквозь.
Я не уйду отсюда
Без этих раковин «забудь-любовь»![51]

«Не я ль один
Плыву на лодке ночью?»
Подумал я, когда волна меня несла,
И в тот же миг в дали безбрежной моря
В ответ раздался легкий всплеск весла!..

Меж гор
В опавших алых листьях клена
Плывущих кораблей
Плененная красой,
Я вышла на берег, чтоб встретиться с тобой!

Только осень настанет
И корабль мой причалит здесь снова,
Принесите с собой и оставьте на отмели мне,
Чтобы мог позабыть о любимой, — «ракушки забвенья»,
Белоснежные волны далеких, безбрежных морей!

Твой корабль,
Что уходит из бухты Такасики ныне,
По пути наклоняя морские жемчужные травы,
Буду ждать я с одной и единственной мыслью:
О, когда же он снова придет?

В тоске о милой
Я уснуть не в силах,
А в это время, скрытые от глаз туманной дымкою,
В час алого рассвета,
Я слышу, гуси дикие кричат…

Когда спускается луна
За гребни гор,
На взморье вдалеке мелькают
Огни костров, что разжигают,
Приманивая рыбу, рыбаки.

Вот он, остров Молитвы! Там молились святыням
О тех, кто в пути, где подушкою служит трава.
Верно, много веков он стоит среди водной равнины,
И, как прежде, о странниках дальних
Молитва идет к небесам…