Екатерина Таубер - Одиночество

О прошлом мне не говори:
Пусть мертвые хоронят мертвых!
Сияет вечный свет зари
И руки ищут рук простертых.

И труд, и отдых все милей,
Покинута глухая клетка,
И голубь, посланный земле,
Принес маслиновую ветку,

И времени над нами нет —
Лишь белый облак воскресенья,
И мы летим сквозь утра свет
В мир музыки и песнопенья.

Здесь лето не радует зноем,
Не видно фиалковых гор
И море не плещет родное
В старинный романский собор, —

Лишь стройные сосны вздыхают
И в небе высоком плывут,
И тонкие иглы роняют,
И молнии радостной ждут,

Чтоб в час торжества и разлуки,
Прервавшей привычную сонь,
Свести, через смертные муки,
На землю небесный огонь.

Мне мило комнаты молчанье,
Вещей таинственный покой,
Раздумье книг, лампад дыханье,
Иконы венчик золотой;

Колючий снег за рамой зимней,
Дней слишком кратких белизна,
Во мгле серебряной и дымной
Пустынных улиц тишина.

И вольное уединенье,
И эти думы о тебе,
И в час случайного сомненья
Покорность светлая судьбе.

Сладко жить, как последней из нищих,
Беззаботней евангельских птиц;
Знать, что всюду нас радость отыщет,
Что одна лишь она без границ;

Что в награду за долгую жажду
— Этой жажды вовек не избыть —
Нам дано — на мгновенье, однажды —
Разделенное соединить.

Как напряженно нынче я живу!
Все мелочи, оттенки различаю —
Ночных небес густую синеву
И золото в налитой чашке чаю.

На Божий мир глаза устремлены
И больше не сощурены от боли.
Часы труда и светлой тишины
И эта жизнь блаженная на воле.

Безрадостные отлетели дни,
Душа сняла с улыбкой траур вдовий.
Но каждому ль она теперь сродни,
Как нежный друг, как близкая по крови?

Язвительных не трогаю обид —
Лишь солнечные утра вспоминаю
И белым свитком предо мной лежит
Моя любовь и жизнь моя земная.

Мы шли на Запад. Был высок
Скалистый берег, — край убогий,
И твой седеющий висок
И этот профиль — слишком строгий —

С медали древней, был склонен
Над фиолетовой пучиной,
Над тайной скорбью всех времен, —
Над скорбью вещей и единой.

Ты помнишь, помнишь ли? Тогда
Мы странствия лишь начинали,
И нас уже вела звезда,
Но мы ее не замечали.

Душа была утомлена —
Ее тоски язвило жало.
Еще не ведала она,
Что смерти не существовало.

В лесах увидишь сны другие,
Войди под их высокий кров,
Где праздничные литургии
День каждый отслужить готов.

На нежные кусты черники,
На мох и влажный, и густой,
Ложатся солнечные блики.
Мир дремлет в сетке золотой.

И ты дремли, и ты не слушай
Тревожных сердца голосов!
Не вспоминай… Пусть сходит в душу
Покой торжественный лесов.

Пойми, — прекрасней нет гробницы,
Чтоб прошлое похоронить,
Пойми, лишь облака и птицы
Его здесь будут сторожить.

Твое высокое окно
В ночное небо уводило.
В огромной комнате давно
Сиянье звездное почило.

Кружащиеся облака
На старой кровле отдыхали.
Неслась небесная река
И в стекла волны ударяли.

С далекой, призрачной земли
Все реже доходили вести
И больше в сердце не цвели
Мечты о страсти и о мести.

Как будто все, что только жгло
И, как бессонница, томило,
Реки теченье унесло
И в песню вечность превратила.

Любовь лишь мост… Тебе ль его разрушить?
Пойми, пойми иная тишина,
Иной огонь мне согревает душу,
От жалкого проснувшуюся сна.

Над гибелью, над местью, над разлукой,
Все тот же свет таинственный горит.
Слетают в мир божественные звуки
И розы вьются у могильных плит.

И за воздушной легкою оградой
Моя любовь по-прежнему цветет.
Она лишь мост… Она лишь мост из ада,
Как музыка, как песня, как полет.

Море цвета серебра и стали.
Парусник. Закат.
Мы с тобой давно другими стали.
Мы устали, брат.

Все молчать, улыбкой прикрывая
Годы дум и мук.
А душе нужна душа живая
На путях разлук,

Чтоб отдать нательный даже крестик,
Даже детства клад,
Чтоб глядеть, не отрываясь, вместе
На морской закат.

Здесь травы сухие сжигают зарею.
Восходит прозрачный дымок.
Окно моей спальни пошире открою. —
Большое окно на восток.

И запах травы, и костра, и деревни.
Как память утерянных дней,
Где столько любви и печали, и терний,
И нежности мудрой твоей.

Лицо — послушная глина.
Всю жизнь мы лепим себя,
Пленяясь образцом старинным
В большой мастерской бытия.

И ль вовсе ничем не пленяясь,
Лишь глядя со стороны,
Как ты или я меняюсь
От этой до той весны.

Пока то любовь, то злоба,
Как будто взмахом резца,
Кладет отпечаток до гроба
В улыбке, в морщинах лица.

Когда же года и потери
Источат, изрежут лик, —
Смерть — мастер среди подмастерьев —
Положит последний штрих.

Окно выходило в чужие сады.
Закаты же были, как вечность, ничьи,
Распахнуты Богом для всех.

И думал стоявший в окне человек:
«Увянут сады, но останется крест
Оконных тоскующих рам

И крест на могиле твоей и моей,
Как память страданья, как вечная дверь
В распахнутый Богом закат».

Остановка в пути. Тишина.
Или поезд наш в поле забыли?
Или снова отсрочка дана?
О, как много мучительных «или»!

По откосам ромашки цветут,
Много птиц, как когда-то в ковчеге…
Может быть, уцелеем мы тут,
И колеса крестьянской телеги

Повезут по зеленой меже
На окраину гнева и мести,
Если только не поздно уже
И не ждет за околицей вестник.

Твой чекан, былая Россия,
Нам тобою в награду дан.
Мы — не ветви твои сухие,
Мы — дички для заморских стран.

Искалеченных пересадили,
А иное пошло на слом.
Но среди чужеземной пыли —
В каждой почке тебя несем.

Пусть отростков от нас не будет,
Пусть загадка мы тут для всех —
Вечность верных щадит, не судит
За святого упорства грех.