Александр Перфильев - Стихи

Опять в зеленых шапках тополя,
Приятна тень от старых лип разлапых,
В июльский вечер их медвяный запах
Вдыхать люблю я, память окрыля.

Не о степных просторах ковыля,
Не о Руси равнинной на этапах,
Не о верблюжьих неустанных лапах,
Измеривших Монголию, пыля.

На отблески полупогасших дней
Моей большой и путаной дороги —
Не женщины любимой профиль строгий —
Встает иное в памяти моей!

Дворцы, ажур моста, Невы изгиб,
Взнесенный в небо шпиль адмиралтейский
И золотистый от цветущих лип
Задумчивый бульвар Конногвардейский.

Я слишком устал для того, чтобы снами
Дневные ошибки загладить…
Я слишком был верен, чтоб новое знамя
К склоненному древку приладить.

Я много измерил земель необъятных,
И земли те слишком чужие,
Не им обезличить в речах непонятных
Священное слово — Россия.

Я слишком вкусил от пожарищ и дыма,
Чтоб мирную жатву постигнуть.
Я слишком любил — чтобы Новое Имя
На щит почерневший воздвигнуть.

Измызганные лапти на панели…
Привычны спины, — согнуты в веках…
Армяк в заплатах, лица загорели,
В них серая, сермяжная тоска.

Они идут спокойно безучастны,
Неся свои котомки и крюки,
Моей Руси — не белой и не красной —
Покинутой Руси плотовщики.

Брезгливо смотрит чужеземный город,
Бегущий за мечтой культурных благ,
На распахнувшийся посконный ворот,
На косолапый, неспешащий шаг.

Да, этот город слишком накрахмален,
Закован в сталь своих условных пут,
Чтобы понять, как тяжкий путь их дален,
Чтобы постичь нечеловечий труд.

И не понять готическим соборам,
Хранящим пыл в молчании веков,
Унылых песен, спетых дружным хором
Оборванной Руси плотовщиков.

Илья-Пророк коней своих вознес
И бешеным движеньем их исполнил;
Из-под его стремительных колес
Взметнулись вихри и извивы молний.

И небо развернуло темный зев,
Дорогу уступая конским грудям…
И хлынул дождь, как древний знак, что людям
Еще дана надежда на посев.

На синих стеклах вновь мороз наметил
Причудливый серебряный галун,
А ночь тиха, и купол неба светел,
Как будто в нем так много ясных лун.

И снег на камнях улиц в искрах синих,
И неумолчный говор бубенцов …
В ком сердце этой ночью не застынет
От холода серебряных цветов?

И если есть цветы на свете краше,
То не для тех горит их яркий цвет,
Кто пил хоть раз из синей неба чаши
Морозной ночью странный лунный свет.

Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!
Я там жила … давно, еще девчонкой…»
И от простого смысла этих слов
Моя душа забилась грустью тонкой.
Взметнулись в ней осколки прежних снов…
Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!:

Вы помните: журчащие струи,
И Монплезир, и шахматную гору…
Мой Петергоф! В полуночную пору
Как я любил все шорохи твои.

И музыку сквозь кружево листвы,
Подобную таинственному звону,
А позднею порой на рандеву к «Самсону»
Ужели никогда не торопились вы?

И в лепете его немолчных струй
Вы разве не ловили шепот дерзкий?
И разве не дарил вам поцелуй
Лихой поручик конно-гренадерский?

Я никогда нигде вас не встречал,
Теперь вы стали дороги и близки…
Быть может, вам влюбленные записки
Я юношей краснеющим писал?

И их бросал туда, где ряд скамей
Перед эстрадой струнного оркестра,
В тот миг, когда маман пленял маэстро
Колдующею палочкой своей.

А помните старинное село
С таким смешным названьем: «Бабьи Гоны»?
Какой далекой песни перезвоны
Названье это в душу принесло!

Там собирались мы на пикники
Веселою и шумною ватагой…
Юнцы пленяли барышен отвагой,
И в преферанс сражались старики.
…………………………………………

Вы помните? О, горечь этих слов!
Забыть ли то, что больше не вернется?
Ведь никаким изгнаньем не сотрется
В душе названье: Старый Петергоф.

Есть рыцари со сломанным копьем
И со щитами, согнутыми в битвах…
Их души — опустевший водоем,
Не помнящий о песнях и молитвах.

Есть рыцари чужих нездешних мест,
Жрецы давно враждебного нам храма…
На их щите отверженном не Крест,
А красная от крови пентаграмма…

Есть рыцари Железного Креста,
Закрытые опущенным забралом,
У них в сердцах закована мечта
Стремлений к недоступным идеалам.

Есть рыцари, которым имя — месть:
Их сердце ко всему иному глухо…
И лишь одним я жизнь готов принесть —
Смиренным рыцарям Святого Духа.

Их жизнь убога, мудра и проста,
Душа всегда на жертвенность готова,
Не на щите они несут Христа,
А в чистом роднике Живого Слова…

Ты, давший мне глоток Живой Воды,
Смиривший сердце Истиной благою,
С тобой готов до Утренней Звезды
Идти оруженосцем и слугою.

Он пожалел нас, бедный Люцифер,
У Божества из милости живущих,
Поведав нам о таинствах зовущих
Иных миров, иных надзвездных сфер.

И Господу, не знающему мер,
Великолепному в лазурных кущах,
Непогрешимому из Всемогущих,
Он показал дерзания пример.

Но, Утренней Звездою нам мерцая,
Он не дал сил отверженным от рая
Упасть или подняться до чреды:

Наипрезренные из всех творений —
Мы только отблеск грешных озарений
Непостижимой Утренней Звезды.

Вы днем внимаете обычным фразам
Задумчивы, печальны и бледны,
А в ночь, когда на землю сходят сны,
Вы отдаетесь бледным лунным фазам.

Я знаю вас по песням и рассказам
По былям и преданьям старины.
Но разве тайну лунной тишины
Осилит жалкий человечий разум?

И если ваш неощутимый шаг
Прошелестит над молчаливой бездной,
Кто вам подаст неосторожный знак,

Кто голос свой возвысит бесполезный,
Чтоб, разорвав магическую нить,
Небесное в земное уронить?

Мой древний предок, дикий хан Тимур,
Ты был для мира бесконечно страшен,
Враг городов и сел, и мирных пашен,
Презревший страх бойниц и амбразур.

И для меня, сквозь толщу всех культур,
Сквозь стены наших вавилонских башен,
Не призрак ты, ты будто бы вчерашен,
На боевом коне угрюм и хмур.

И если жизнь пустую проклиная,
Я не кочую без конца и края,
Как ты, в давно ушедших временах,

То твой клинок, и ятаган, и стрелы,
И конский храп, и каждый подвиг смелый
Я сладко знаю в быстролетных снах.