Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Плюш диванов, говор иностранный,
Холод стен и мутный день в окно.
Греческой богине осиянной,
Верно, неуютно и темно.

Голову откинув на потертый
Бархат, Гейне, старый и больной,
Здесь сидел и плакал, распростертый
Пред твоею ясной белизной.

О грехах он плакал пред тобою,
И о том, что стар он и без сил,
Что не встал меж ним и меж судьбою
Образ твой, его не защитил.

И другой пришелец издалека,
Из страны, чья участь тяжела,
Здесь светло молился, но от рока
Красота безумца не спасла.

Иль она не Правда и не Разум!
Почему ж так страшно часто тех,
Кто служил ей творческим экстазом,
Сторожат безумие и грех?

Так я думал — проходили люди…
Англичане, гиды без числа.
Позабывших о великом чуде,
Красота безумцев не спасла!

О, желтенькая птичка канарейка,
Комочек солнца желто-золотой,
Весной, в мещанской комнатке простой,
Ты песнь поешь о том, что почки клейки,

О том, что счастье — жизнь и мир хорош,
Чеканишь золото и нижешь зерна
На нитку золотую бус упорно
И с звонким звоном нитку оборвешь.

О, бедная засохшая герань,
Ты украшаешь пыльный подоконник,
Ты, может быть, любви и счастья дань, —
Возлюбленный принес тебя поклонник.

Цвети, расти для радости людей
И говори мещанке в бедной тальме
О призрачном безумьи орхидей,
Магнолиях и африканской пальме.

Прекрасен мир, но жизнь бедна, а песнь,
Песнь лишь мечта, рожденная любовью,
Страданьем и стремленьем, как болезнь
Родит мечту о счастье и здоровье.

И, может быть, искусство, как герань,
И песня, как та желтенькая птичка,
Несут немного счастья, грезе дань,
В жизнь, где унынье, скудость и привычка.

Сладостью пряной полно,
Сердце задержанно бьется, —
Словно темно-густое вино
В грудь мне безудержно льется
Из прозрачных и нежных рук
Струею серебряно-звонкой…
Или слышу я скрипок звук,
Ясный-ясный и тонкий-тонкий?
Не сознаю ничего,
Только на сердце пряная сладость.
Неужели узреть божество
Предстоит мне испуг и радость!

Золотую кудель еще ткут веретенца,
Золотые струны натяну на лиру,
Еще не порвалась нить от сердца к солнцу,
Золотые струны от сердца к миру.

Они расплавляются, когда на зените
Солнце в яростном зное вопиет: «Осанна».
Но в хрупкие утра так явственны нити
И звенят серебряно, как largo органа.

О, дай мне, Боже, сил и времени,
Быть может, духом я богат.
Быть может, горсть златого семени
В моей душе живет, как клад.

Взойдет — и сотворю прекрасное,
Увижу сон свой наяву,
И вот в сей жизни не напрасно я
Пройду, промучусь, проживу.

Пришла ко мне, мой светлый друг,
Пришла с тоской, пришла с любовью,
О сердца боль, о сердца стук,
О холод этих тонких рук
На сердце с темной, с острой кровью.
Нежданная, пришла ты вдруг
Так, как блаженных снов испуг —
Вдруг приникает к изголовью!

В моей душе живет великое,
В ней ожиданья строгий свет.
В отчаяньи надежду кликая,
Я долго знал и боль и бред,
И вот в сияньи, огнеликая,
Приходит Радость — Боли нет.

Тебе, душа, со мной сплетенная,
Ко мне склоненная душа,
Я отдаю слова влюбленные
И с робкой дрожью и спеша.
Всей прелестью неполнозвонною,
Всей тихой радостью дыша.

Ты озеро мое глубокое,
Ты тайнопевная моя,
Чужая, близкая, далекая,
Я наклонюсь, шурша осокою,
Прильну к чуть видному истоку я
Волн неумолчных бытия.

О, это гордое одушевленье!
В нем порывания горного ветра,
И жесты быстрые, и глаза горние,
И речь свободная, вся в сменах метра.

Молю, вплети меня в твои кружения,
Я жду — мне все равно, навек, на миг ли!
Ты мера мира мне, пока движения,
Пока смятения твои не стихли.

Когда говорю я о том, что незримо, —
Качаете вы головами.
А мной только светлая сказка любима,
Душой я не с вами, не с вами!

И горе и радость судьба нам приносит,
Ей ваши моленья и вздохи,
И страстно ждет каждый, что жизнь ему бросит
Из полных сокровищниц — крохи.

А сердце мое трепетало и билось
От счастья, что в жизни не сбылось,
И, может быть, было, но после забылось,
А может быть, только приснилось.

Нежней его речь и глаза его больше, —
Глаза его странно огромны,
И свет их струится и глубже и дольше,
И свет этот свой, незаемный.

Ресницы сияют дрожаще-несмело
Лучей золотистою пылью,
Легка его поступь, и белы, так белы,
Как снег на горах, его крылья.

Легка его поступь и тонкие руки
Так нежны, так нежны, так нежны!
Прильни к ним в великой и пламенной муке,
Прильни к ним с тоскою безбрежной,

Чтоб с лаской оно над тобой наклонилось,
Чтоб сердце ровнее забилось
От счастья, которое в жизни не сбылось,
Которое только приснилось!

Я засыпал. Река катилась
И мой влекла челнок;
Был сон мой тих и странно сладок
И странно неглубок.
Я слышал весла за кормою,
Прозрачных пленок плеск,
Я видел небо, небо, небо —
Его хрустальный блеск.

И были грезы — тучки в небе
И небом был им — я,
И солнце нежно освещало
Узорные края,
Сливались зыбкие мечтанья
В прозрачно-легкий ряд,
И то темнел, то золотился
Пушистый их наряд.

Когда ж весло мое цеплялось
О заросль водных трав
И застревал челнок мой легкий,
В сеть цепкую попав, —
Я просыпался и в истоме
Лежал, закрыв глаза,
И слушал, как меж водных стеблей
Звенела стрекоза.

И открывал глаза и взором
Тонул в лазури я,
Пока меня не ослепляла
Блестящая струя,
И бодро я приподымался
И взмахами весла
Вновь направлял челнок свой в заводь,
Что глухо заросла.

И там, вблизи корней корявых,
Под зеленью густой,
Меж белых, белых водный лилий
С их влажной красотой,
Там, где деревья с нежной грустью
Гляделися в затон,
Я отдавался созерцанью
И вспоминал свой сон…