Натан Альтерман - Стихи в переводах разных авторов
СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО
"Нет такой страны, которую бы народ получил на серебряном блюде"
Хаим Вейцман
... И земля замолчит. Алый отсвет всё выше,
И вдоль дымных границ тихо тает рассвет,.
Мой народ, твое ранено сердце, но дышит...
Принимаешь ты чудо, которому равного нет,
И народ торжествует. Он мечту свою строит,
И восстанет в беде и победе страна.
И навстречу к ней выйдут два юных героя,
Два отчаянных сердца. Двое – он и она.
В гимнастерках простых и в ботинках тяжелых,
Молчаливо пойдут они, силу храня,
И горит на одежде их огненный сполох –
След работы и след фронтового огня.
Так устали они в бесконечной тревоге.
Их еврейскую юность навсегда воспою!
Как стоят они прямо в начале дороги...
Не пойму – Они живы или пали в бою.
И тогда мой народ, пронизанный чудом и горем,
Спросит: кто вы? И ответят они. И речь их ясна;
Мы – то блюдо серебряное, на котором
Вам навеки подарена эта страна.
И замолкнут. Их тени окутает дождь...
Остальное в истории нашей найдешь.
Перевод: Р. Левинзон
«Новости недели», приложение «7 дней», 29.05.2002
СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО
Государство не подается народу на серебрянном блюде...
Хаим Вейцман
... И затихнет земля. Взгляд небес окровавленный
Понемногу уймет
Пыл дымящих границ
И восстанет народ – в скорби, но не подавленный
В ожидании Чуда
На исходе зарниц
Встретить чаянный миг он готов. Лунным заревом
Обрамленный, стоит, чуть дыша, еле жив...
... И навстречу ему выйдут
Девушка с парнем
И неспешно пройдут пред народом своим
В форме пыльной, в грязи, в тяжелеющих ботах
Молчаливо пройдут по пути в новый день
Не сменивши одежд, не умывшись от пота,
Что несет след забот и боев ночных тень
Бесконечна усталость, о покое забыто,
А еврейская юность с них стекает росой.
Молча оба шагнут
И замрут, как убитые –
Без движенья, без жизни – как на посту часовой.
Восхитится народ горемычного жребия,
Спросит: Кто вы?. И двое, чья речь вдруг хмельна,
Скажут: Мы... мы и есть то блюдо серебрянное,
На котором дается евреям страна.
Скажут так – и падут, завернувшись в тень-марево.
Остальное войдет в анналы Израиля.
Перевод: Т.Зальцман
ПЕРВАЯ УЛЫБКА
Не призывай меня отчаяньем клятвой, не призывай меня обильем слов.
Стремясь к тебе, вхожу на твой порог со всех извилин всех моих дорог.
Усталый путь мой беден и тосклив. Не призывай меня обильем слов.
Затихнет все и сгинет все, и только ты да ночь еще живут.
Шумя толпится на пороге сердца суета.
А ночь – во всю. Гудят леса. Из труб дымится черным валом тьма.
Когда глаза твои останутся одни, бессоницей подчеркнутые синью,
И три струны, что в имени твоем, вдруг прозвенят, сметая пыль,
Скажи, скажи тиши, убийце слез, поведай грусти утомленной,
Что, помня все, к ним возвращаются опустошенными из города, созревшего в борьбе,
Чтоб раз, еще хотя бы раз обнять их.
Как велики мгновения конца! Гаси свечу. И свету нужен отдых.
Молчание развей. Плывут просторы. В безумной выси я вдыхаю воздух.
Ты! – Никогда еще не жил тобою я,
Ты мое море! Соленый запах родины моей!
Как счастье бурное с обломанным крылом,
О, если бы пронзить меня могла ты памятью своей!
Ведь знал я, знал – ты ждешь меня, в тени кусая дрогнувшие губы.
Мне чудился твой шепот бредовой в пролетах улиц, в шумах городских.
И одинокий в праздничном чаду, не раз роняя голову на стол,
Я видел – ты выходишь из угла. Все разошлись. И в темноте осталась ты,
Чтоб заковать меня в прохладу своих рук.
Спокойные промчались годы под твоим окном.
В шкатулке позабыты серьги – память прошлых дней.
Твое лицо худое высечено из грусти.
Мелькнув мечтою предо мной, ты сберегла мне самый ценный дар – Расплату за любовь, печали черствый хлеб
И луч улыбки первой, падающий ниц.
Перевод: О. Файнгольд
* * *
Еще слышится песня, что пелась тобой,
И открыта дорога в далекие страны.
Тучка в небе, деревья в воде дождевой
Еще помнят тебя, милый странник.
Но поднимется ветер, и молний хвостом
Раскачается все, что с тобой было раньше.
И расскажут овца и барашек о том,
Что погладил ты их и отправился дальше,
Что пусты твои руки и дом твой далек,
И тебе не однажды дано поклониться
Смеху женщины, ветке, чей зелен листок
И в дождинках побеги-ресницы.
Перевод: Я. Либерман
* * *
Вот шепчет о чем-то деревьев листва,
Вот ветер кружится, взмывая в небо...
Опишут их разве
Мои слова?
Сердец их коснуться мне бы.
Взять хлеба и соли, воды запасти,
И только иссякнет лето,
Припасы в отцовы поля отнести
Старшим братьям – простору и свету.
Перевод: Я. Либерман
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Тишина – как молчаливый вихрь
И в глазах кошачьих блеск ножа.
Ночь! Как много ночи!
Звезды тихо, Точно в яслях, на небе лежат.
Время ширится. Часам дышать привольно.
Как при встрече, взор роса заволокла.
На панель поверг фонарь ночных невольников,
Вспыхнув золотом всевластного жезла.
Ветер тих, взволнован, легким всадником
Прискакал и, растрепав кусты,
Льнет к зеленой злобе палисадников,
Клад клубится в пене темноты.
Дальше, дальше ввысь уходит город
Позолотой глаз. Урча, без слов,
Выдыхают камни гнев и голод
Башен, крыш и куполов.
Перевод: Я. Либерман
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Тишина в пространстве громче вихря,
И в глазах кошачьих блеск ножа.
Ночь! Как много ночи! Звезды тихо,
Точно в яслях, на небе лежат.
Время ширится. Часам дышать привольно.
И роса, как встреча, взор заволокла.
На панель поверг фонарь ночных невольников,
Потрясая золотом жезла.
Ветер тих, взволнован, легким всадником
Прискакал, и, растрепав кусты,
Льнет к зеленой злобе палисадников,
Клад клубится в пене темноты.
Дальше, дальше ввысь уходит город
С позолотой глаз. Урча, без слов,
Испаряют камни гнев и голод
Башен, крыш и куполов.
Перевод: Л. Гольдберг
РАССВЕТ ПОСЛЕ БУРИ
Разбит, прибит,
Базар, хромая, встал
С разгромленных телег, с сугробов сена,
Очнувшись,
Циферблат на башне сосчитал
Свои часы
Последние до смены.
Но пахнет улица
Еще дождем,
И памятник, сияя
Мокрыми глазами,
С моста глядится в водоем.
И дышит дерево -
И дышит пламенем рассветного расцвета,
И именем грозы, громов и лета.
Перевод: Л. Гольдберг
ОЛИВКОВОЕ ДЕРЕВО
Лето царило
Семьдесят лет.
Солнце – яда и мести прибой.
Только он - оливняк, безмолвный аскет -
Стойко выдержал огненный бой.
Родина,
Его клятва свята! Будни сочные с ним
Груза звезд и луны не грузили.
Только бедность его, словно «Шир га Ширим»[33],
Сердце скал твоих насквозь пронзила.
Или, может быть, волей небесных высот
Он слезой наделен, распаленной в огне,
Чтоб над книгой твоей, как сухой счетовод,
Одиноко итожить гнев.
Когда горы твои жаждут смерти и в них
Молит блеянье стад о дожде на лугах,
Он твой страж крепостной,
Твой пустынник-жених,
Твоя жизнь в его цепких руках.
Ослепленный закатом, под вечер лицо
Твое ищет он – где ты?!...
В огне его жил и корней обручальным кольцом
Твой плач сохранен на дне.
От него далее ад в испуге бежит,
Зря растратив жару...
Если гложет
Грудь камней хоть один корешок, чтобы жить, -
Сердце гор никогда умереть не сможет!...
Перевод: А. Пэнн
ОГНЕННЫЙ БАСТИОН
Дымится и хрипит старинный гнев земли,
И местью бредит он, как раб в неволе...
Земля -
Она твоя в крови проклятий и молитв,
Она в глазах твоих осела белой солью.
Древней любви и слов ее прожженный прах,
А жажда
Первых лоз и струй вина древнее.
И человек во сне, и дерево в корнях –
