Натан Альтерман - Переводы из Альтермана
Обзор книги Натан Альтерман - Переводы из Альтермана
Он еще зазвучит...
Он еще зазвучит, твой забытый напев,
и простором прозреет дорога.
Облака в высоте и дожди на тропе
ожидают тебя за порогом.
И восстанут ветра, и зигзагом крутым
вспыхнут молнии в небе порожнем,
и овца и косуля расскажут, что ты
их погладил и путь свой продолжил.
Что ты легок и нищ, что твой город – не твой,
что ты падаешь ниц пред листвою
этой рощи простой, смехом женщины той
и ресницами длинными хвои.
http://www.youtube.com/watch?v=1FYfMgsk9l4
Музыка и исполнение Бэрри Сахароф
http://www.youtube.com/watch?v=R2NDT9akvVg
Музыка и исполнение Хавы Альберштейн
http://www.youtube.com/watch?v=YmL1wwZVe1I
Музыка Нафтали Альтера, исполнение - Нафтали и Рони Альтер
Месяц
Старинный вид – и тот в часы рожденья молод.
Стена небес пустых –
как крепостной раскат.
Ночь под серпом, окно и лунный город,
стоящий, как в пруду, в рыдании цикад.
И ты смотри туда, где кипарисной пикой
проколот месяц.
Над путями – свет.
Неужто это явь? – скажи, Господь великий, –
Дозволено ли мне свой прошептать привет?
Вода глядит на нас из-под озёрной кожи.
Деревья в серьгах,
красных и чудных.
Вовеки не избыть душе моей, о Боже,
печаль Твоих игрушек заводных.
1938
Прощание шарманки
В город голуби летят -
город крыльями увенчан -
на торговцев и солдат,
на ресницы томных женщин.
Дальний ветер из пустыни,
не зови нас, не мани -
вон, закат несет в корзине
вишен жаркие огни.
Вечер, вечер, град теней,
град воздушный, град бездонный.
Загляну в глаза коней
взглядом женщины влюбленной.
Град бездонный, безъязыкий,
ведь в конце, как ни крути,
как глаза перед владыкой,
закрываются пути.
Трубку старую набьём,
сядем там, где тени тают,
и состаримся вдвоём,
как ребенок засыпает.
Ветер бури и покоя,
ветер леса и жнивья…
Где же ты, присядь со мною,
муза вечная моя.
Где вы, прежние деньки,
лета яркие оттенки,
рынки, ярмарки, свистки,
платья, юбки и коленки.
В этой пыли карусельной
в песне грубого житья,
в этой замеси веселья,
смеха, грусти, забытья -
о, Вселенная! В те дни
как стремился я к познанью!
Маяков твоих огни
ждал, как мальчик на свиданье.
Что осталось? Звук свирели,
росы утренней звезды…
Ведь и мне они краснели -
те запретные плоды.
Ведь и я в своей судьбе,
на волнах крутых и частых,
слеп, катился по тебе
в городах твоих глазастых.
На тебе, как после взрыва -
я, растерзанный солдат, -
на колючке трат и срывов,
встреч и дружбы невпопад.
В город голуби летят -
дней моих полет и прочерк,
свет и камень, женский взгляд,
белый машущий платочек.
Водопаду ночи внемлю.
Бог богов, велик и свят,
на твою ложимся землю…
В город голуби летят.
1938
Городской вечер
Сочится розовым закат,
голубизной асфальт расцвечен,
и женские глаза блестят,
и дразнят подошедший вечер.
Цветут бутоны фонарей,
окрасив мир пахучим светом,
весна чем ближе тем пьяней –
ну как пропустишь пьянку эту?
Весна – девчонка, сорванец
махнула юбкой и умчалась,
меж наших дней, ночей, сердец
свою разбрасывая шалость.
Из суеты ночей и дней –
туда, где синие туманы,
где наши души в тишине
пасутся на траве дурманной.
А может быть, вон то такси
ее улыбка осветила...
Спаси, весна, и воскреси
все то, что не было и было.
Один, без друга и жены
я наблюдаю без стесненья,
как грудь вздымается луны
из-за соседнего строенья.
О, как я мал, ничтожен как,
но лоб высок, сознанье гулко,
когда я совершаю шаг
по звездной пыли переулка.
Закат по улице течет,
в туннель, где синь и темь, и площадь...
кто до конца ее дойдет,
заплачет от избытка мощи.
Сочится розовым закат,
голубизной асфальт расцвечен,
и женские глаза блестят,
и дразнят подошедший вечер.
Вечер кровавого дня истёк
Вечер кровавого дня истёк
в криках расправы скорой...
Пал побеждённый царь на клинок,
горем оделись горы.
И всю ночь по стране из конца в конец,
скакуна обжигая плетью,
задыхаясь от скорби, спешил гонец –
вестник смерти и лихолетья.
Вечер кровавого дня истёк,
царь наш пал на клинок.
И уже под утро, к земле кренясь,
он увидел мать и родимый дом,
и упал пред нею – весь кровь и грязь,
изнывая смертным стыдом.
И когда, склонившись над ним, она
прошептала тихо: "Вставай, сынок",
он, заплакав, сказал: "Решена война –
царь наш пал на клинок.
Мы проиграли, наш срок истёк,
царь наш пал на клинок".
И она отвечала: "Пусть кровь и пот
до коленей дойдут нам в огне, в золе,
но воспрянет, стократно силён, народ,
что разбит на своей земле.
А царю, чьё тело враги нашли,
уготован наследник его венка –
ведь вложил он в руку своей земли
рукоятку того клинка".
Голос матери дрогнул, рыданьем разбит,
но её услыхал Давид.
1945
На большой дороге
Птичий свист, и зелёный луг,
и поля в золотой вуали,
и молчат на сто вёрст вокруг
все дороги мои и дали.
Дерева в росе на пути –
искры стали в стеклянной тверди…
Мне бы только смотреть, мне бы только идти –
даже после – и вместо – смерти.
Напев
Вечер в ночь кочует, к подножью гор,
час разлуки, ты свят и кроток!
На порог взойти – словно в сонный створ,
женской песне – упасть в воротах.
На краю небес – одинокий ствол,
тает звук, не прожив и метра,
и довольно миру трёх слов всего –
лишь простора, полей и ветра.
Ополченец
День был сер и погода капризна.
Он сошел на причал с корабля.
И ждала на причале Отчизна
в виде "виллиса" и патруля.
Его имя печатью прижала,
его вещи швырнула в мешок,
и присягой ужасной связала,
чтобы он передумать не мог.
Он усердно стрелял и гранату
по команде швырял далеко.
Но мы знали: без дома и брата
подниматься на штурм нелегко.
Ему выдать Страна не успела
ни друзей, ни угла, ни земли –
без которых мы все, как без тела,
и помыслить себя не могли.
Только новую жизнь – что осталось –
от нее получил он в строю.
Но и эту ничтожную малость
он вернул ей в вечернем бою.
Из всех народов...
Слезы наших идущих на смерть детей
мировых не обрушили сводов.
Потому что любовью и волей своей
Ты избрал нас из всех народов.
Ты избрал нас из прочих – на брит и обет –
из огромного пестрого стада.
Оттого даже дети, по малости лет,
знали точно и твердо: спасения нет,
и просили у мамы, идущей вслед:
не смотри, не смотри, не надо…
Плаха сыто стонала, журчал кровосток,
и отец христианнейший в Риме
не спешил на подмогу с заступным крестом,
чтоб хоть день постоять рядом с ними.
Чтоб хоть день постоять под ножом мясника –
как стоят наши дети века и века.
В подземельях спасали от бомб и воров
побрякушки, скульптуры, полотна…
Но тускнеющий взгляд наших мертвых голов
не тревожил музейные окна.
Не смотри на нас, мама, – на ямы и рвы,
на весь мир этот, ставший погостом…
Мы – солдаты одной непрерывной войны.
Мы малы, но не возрастом – ростом.
Ну, а Ты… – Ты, чья воля, и мощь, и стать –
Бог отцов наших, страшный и милый,
