Георгий Леонидзе - Сталин. Детство и отрочество

В бедной хижине амкара
Мать поет над колыбелью.
Песня сладостная схожа
С соловьиною свирелью.

Как певуча иав-нана,
Иав-нана, вардо-нана!
Это голуби воркуют:
Иав-нана, вардо-нана!

Или это куропатки
Тихо вторят вардо-нана?
Люлька зыблется спокойно.
Щеки мальчика румяны.

— Будь для мира слаще меда!
Вардо-нана, иав-нана!
Ты свети ему, как солнце,
Иав-нана, вардо-нана!

Что нам скажет иав-нана,
А за нею вардо-нана?
Зреет нива за поляной,
Как цветы, благоуханна.

Пусть не тронет нив жучок,
Чтоб скосить мой мальчик мог!

Светлый жемчуг и фиалка
Мальчик-с-пальчик мой!
Пусть господь тебя избавит
От судьбины злой!

А еще о чем воркует
Лунной ночью иав-нана?
— Кто взрастил сады и нивы,
Но решил несправедливо,
Обездоленных не грея,
Осчастливить богатея?

Налетит нежданно коршун, —
Как себя убережешь?
У тебя кусок отымут
Когти, острые, как нож!

Песнь взлетает алой розой,
Уносясь с метелью вдаль.
К небу звездочка прильнула.
Вплавясь в синюю эмаль.

Что же дорого амкару
В чисто убранной светелке?
Самовар, сундук с тахтою
Да горшки на тесной полке.

Стены из щербатых досок,
Дверь расшатана ветрами…
Потолок в сырых подтеках,
Схожих с лисьими следами.

Ветки вербы и колосья —
На резных столбах балкона,
И великий Руставели,
Над пергаментом склоненный.

Опаляем жаром, мальчик
В колыбели тихо стонет;
Мать, в надеждах разуверясь,
Голову печально клонит.

К облакам восходит песня,
Умоляющая небо:
— На конях своих багряных
Нас почтили батонеби.

Любят ласку батонеби,
Любят, чтобы песнь звучала,
Любят шутки-прибаутки,
Любят яхонты и лалы,

Стол с обильным угощеньем,
Сок янтарный винограда,
И шелкам, как зори, алым
Сердце батонеби радо.

— Не сердитесь, батонеби,
Окажите бедным милость!
Семь сестер и братьев в хате
Над младенцем наклонились.

В малахитовом подвале —
Сок янтарный винограда;
Стройный тополь серебрится,
Там нарциссы за оградой;
Соловьиные свирели
Оглашают кущи сада…

Задремавшего ребенка
С лихорадочным лицом
Уложили в колыбельку,
Укачавши перед сном.

— Чем уважить хворь-батони,
Коль нуждаемся и в хлебе!
Где бедняк парчи добудет
Для гостящих батонеби?

Нет у нас ковров, паласов
И атласных одеял.
Не взыщите, батонеби,
С тех, кто горе лишь знавал!

С виноградника и нивы
Мы не собираем дань.
На тахту мы скромно стелем
Войлок и простую ткань.

На порог положим ситец —
Пусть он сходит за атлас,
И, лоскутьями обвесив,
Ярко мы украсим вас.

Знаем, любите вы розы,
Ароматные плоды.
Я на грош купила сливок
Вместо розовой воды.

Молоко я в долг достану,
Поклонюсь, упавши ниц,
Напеку печений-хрусток,
Дам и крашеных яиц!

Нет у нас огней потешных, —
Вам лампадка свет прольет.
Буду жечь я в плошке масло
С разрешения господ.

О, не будьте слишком строги,
Я вожусь с чужим бельем;
Как малец покинул люльку,
Добываю хлеб шитьем.

Сколько слез я проливала,
Как измучилась душа!
Не взыщите, генацвале,
Пожалейте малыша!

Ночь черна, как черный ворон,
Ночь, как буйволова кожа.
Тучи черные нависли,
Мысли черные тревожа.

Но нежданно бурку ночи
Взрезал месяц — светлый витязь.
Черной облачной ватаге
Приказав: «Посторонитесь!»

И кудельные туманы
Потянулись вдоль нагорий,
Журавлиной серой стаей
Исчезая на просторе.

В синем небе стройный витязь,
Голубой, светловолосый,
Озаряет и долины,
И гранитные утесы.

В золотистых искрах речка
Вширь раскинутые пашни,
Лес могучий и на склонах
Храмы древние и башни.

На крыльцо дитя выносят, —
То обычай непременный,—
Поглядеть на светлый месяц,
На хранителя вселенной.

Тишь. Но слышится шуршанье
В серебрящихся затонах.
Ночь сверкает светляками,
Роем искорок взметенных.

Небо — словно виноградник,
Звезды — золотые птицы.
Дать бы горлинку в подарок
Детке в час, когда не спится!

Улыбается светилам
Мальчик в ярком лунном свете.
«Солнце — мать, а месяц — папа,
Золотые звезды — дети».

Рад малыш глядеть на купол,
Светом блещущим залитый,
Где проходит витязь-месяц,
Горд несметной звездной свитой.

Мать ребенка подымает,
Обратив лицо к светилу:
— Видишь боженьку, сыночек,
Там — за облаками, милый!

Боженька, боженька,
К сыну явись!
Странствуешь в мире немало.
Боженька, боженька,
К сыну явись!—
Мать умиленно шептала.

Но господь не сходит с неба,
Не растроганный мольбой.
У младенца слезы льются —
Тщетно хочет дотянуться
Он до месяца рукой!

Мать ребенка уложила,
Старый выполнив устав.
Древний месяц дремлет в небе,
Просьбе матери не вняв
И храня суровый нрав.

Чего же к небу мать взывала
С таким волнением тревожным?
Не для того ли, чтобы мальчик
Узнал мечту о невозможном?

Есть для детей мячи и куклы,
Но есть мечты в подлунной шири.
Уже постиг ребенок смуглый,
Что возвышает в этом мире.

Недосягаемо от века
И неподвластно нашим силам,
Оно чарует человека,
По небу странствуя светилом.

И мальчик негодует, плача,
Что тщетны все его усилья…
Ужели эта незадача
У малыша подрежет крылья?

Повествуют о прошлом медово,
Как сказители, бабка и мать;
И властительный голос былого
В тишине оживает опять.

Разве месяц не сказочник новый,
Проходящий по светлой стезе?
Погляди, — уж не серп иль подкова,
Полный круг засиял в бирюзе.

Но уж меркнет краса золотая,
Не закончив свой путь голубой.
— Я худею, бледнею и таю!
Человек, что же будет с тобой?

Трепеща перед волею рока,
Не сойдешь с предрешенных путей!
Ночь строптивца сразит так жестоко,
Что и ворон не сыщет костей!

Я не дева, а воин могучий,
Говорю непокорным мужам:
— Я прорезывал темные тучи,
Чтоб светлее пролиться лучам.

Дорожите немеркнущим светом
И сияньем моим в вышине!
Не противясь старинным заветам,
Оставайтесь покорными мне!

Поднявшись к небесам державно,
Застыл Эльбрус, и дик и глух.
К вершине подойдя недавно,
Увидел узника пастух.

Пастуший хлеб тот взял из торбы
И выжал кровь своей рукой:
— Вот хлеб отцов, добытый в скорби,
Я вам хотел добыть иной!

Молочный хлеб искал я всюду,
С пути не отступая вспять.
Восстань, народ, и хлеб добудешь,
Чтоб в долг у господа не брать.

Слежу издавна за тобою —
И воробей ничтожный сыт;
Ты счастья хлеб возьмешь борьбою! —
И поднял он скалу, как щит.

У бабки в шерстяной кудели
Сияла лунная кудель,
Отец, и мать, и сын жалели,
Что узник обречен беде.

Бесстрастен небосвод хрустальный,
Кура волной о берег бьет.
Ужель народ многострадальный
Не сокрушит свой давний гнет?!

Как нескончаем стон столетий!
Как смертных муки тяготят!
И человек, скорбя о свете,
В плену у тьмы, как аманат.

Закрыт нам купол первозданный
И бог для нас жалеет свет!
Для огненосца Амирана
Ужели избавленья нет?!

Что скорбь таить в бессильном взгляде?!
Ее ты должен побороть!
Народ! Земля твоя в три пяди,
Но что в сравненьи с ней господь?!

Ты уберег для нас героя.
Пускай поруган он судьбой, —
Он всех святых святее втрое
И благородней, чем любой!

Ты жизнь его берег вехами,
Непокоренный, как и встарь.
Что перед мощными орлами
Господь — земной тюрьмы ключарь?!

А бабка говорит про беды,
Что людям насылает бог…
И нить полуночной беседы,
Как размотавшийся клубок.

Дитя мечтой — на горном склоне
У речки, затаившей гнев,
Где волн разгневанные кони
Ущелье роют, налетев.

И мальчик видит Амирана,
К скале приросшего спиной;
Но, тверже став упорным духом,
Куда стремится он мечтой?

Людей спаяв единой волей
И для боев объединя,
Из замка он умчал Камару —
Царицу света и огня.
И для ребенка уж не ново,
Что люди стонут, жизнь кляня.

Но начинать борьбу не время —
Игрушки малому подстать;
Рученку положив на темя,
Он будет на коленях спать.

Яснеет день голубоватый
И вздохи ветра к гнездам льнут.
Петуший крик разбудит хаты,
Засуетится бедный люд.

Идут и к верстакам и к горнам,
Едва часов заслышав бой.
Отец сынишку пальцем тронул,
Не расстающимся с иглой.

Целуя нежно лоб кудрявый,
Расправит каждый волос мать;
А волосы — как-будто травы,
Что любят солнца свет впивать.

Хлеба из торни дышат паром,
А жизнь проходит с каждым днем;
И плачется народ недаром,
Нуждой подавлен и трудом.

Так терпит люд, не сознавая,
Что власть борьбою обретет,
Что вождь, светильник подымая,
На правый путь ведет народ.

Яснеет день. Заря зардела.
Над хатой — золото венца.
И нет сиянию предела,
Лучам ликующим — конца!